Жаклин Уилсон - Сахарная вата
Утром банка и блюдце были вылизаны до блеска, но кто все съел и выпил – Лаки или тот рыжий котяра, – неизвестно.
В пятницу папа осторожно заметил, что, возможно, нам не стоит рассчитывать на возвращение Лаки.
– Она могла вернуться домой к своим хозяевам. Или предпочитает сама добывать себе пропитание, как многие уличные кошки.
– С нами ей было бы намного лучше, – сказала я. – Нет, пап, она вернется. В свое время, как ты и говорил.
Но если Лаки и возвращалась вчера, если и проспала всю ночь, завернувшись в мою футболку, дожидаться меня, чтобы пожелать мне доброго утра, она не стала.
Итак, я подняла свои грязные джинсы, взяла промокшую футболку и поплелась в дом. Папа был на кухне, стоял в своем халате, позевывая и почесываясь.
– Флосс? Ты что, ходила играть под дождем? Льет же как из ведра! – сказал он, а потом увидел мою одежду. – О боже! Все это нужно заново стирать, затем сушить и гладить! Как же ты пойдешь к Рианнон?
Я склонилась над кухонным столом и принялась есть кукурузные хлопья прямо из пакета.
– Похоже, прошлую ночь Лаки провела на нашем заднем дворе, – сказала я.
– М-да. А удача, похоже, понадобится нам с тобой прямо сейчас, в эту самую минуту, – сказал папа, перебирая свою почту.
В почте было несколько счетов и один зловещего вида белый конверт, на котором красными буквами было напечатано: «Важное». Папа распечатал конверт, быстро прочитал письмо, сунул его в карман халата, а затем тяжело опустился рядом со мной и потянулся к пакету с хлопьями. Рука у него так сильно дрожала, что хлопья посыпались на пол.
– Что случилось, пап? – спросила я. Голос прозвучал хрипло, потому что у меня неожиданно пересохло в горле. Я сильно сглотнула, но так и не смогла протолкнуть в себя оставшиеся во рту хлопья.
– Это предупреждение о том, что нас выселяют, – сказал папа и выдохнул так тяжело, что пакет с хлопьями закачался и едва не свалился со стола. – Я писал им, умолял дать мне отсрочку, объяснял, что теперь у меня дочь на полном попечении, надеялся, что хотя бы это их убедит. Я думал: «Неужели они такие бессердечные монстры, что смогут лишить крова маленькую ни в чем не повинную девочку?» Вот и ответ. Они действительно монстры. Нам дали две недели, Флосс. Всего какие-то две недели, и мы должны будем отдать ключи от кафе, иначе они пришлют вышибал. – Папа склонился вперед, прижавшись лбом к столешнице.
– Пап? – прошептала я.
Я наклонила голову и уставилась на него. Глаза его были закрыты.
– Папа, пожалуйста, сядь прямо! Все будет хорошо, – сказала я, гладя его по голове.
– Как я подвел тебя, дорогая моя, – простонал папа.
– Нет, нисколько ты меня не подвел! Давай я приготовлю тебе чашечку чая, пап.
Я принялась хлопотать – поставила на огонь чайник, принесла на стол чашки, молочник и чайные пакетики. Я знала, что наливать кипяток из чайника в кружку папа мне не позволит – он всегда боится, что я ошпарюсь. И действительно, он выпрямился в ту же секунду, когда засвистел чайник, и со вздохом сказал:
– Я сам налью.
Он заварил нам обоим по чашке чая, сел и, прихлебывая, принялся обводить глазами кухню. Смотрел на замасленные стены, на древнюю плиту, на покосившиеся, рассохшиеся посудные шкафы, на растрескавшиеся керамические плитки пола. Затем он поднялся и нежно погладил рукой висевшие на стене рисунки, которые я нарисовала, еще учась в начальной школе. На каждом рисунке красным фломастером неуклюже была изображена похожая на пузырь фигура с большим улыбающимся ртом. Чтобы никто не гадал, кто это, рядом с человечком было коряво написано: «Мой папа» – и стояла подпись: «Флосс». Папа взял с подоконника слепленного мной из пластилина кролика, затем мою же кривую, слепленную из гипса пепельницу, провел пальцем по тарелке, которую я расписала большими пурпурными фиалками, потому что это его любимые цветы.
– Вот они, мои сокровища, – пробормотал папа с таким видом, будто наша кухня была битком набита редчайшими антикварными ценностями.
– Мы все это упакуем и заберем с собой, пап, – сказала я.
– Чтобы украсить картонный ящик? – грустно усмехнулся папа, но тут же затряс головой. – О, прости, прости, что-то я разнюнился. Ничего, я выкручусь. Может быть, кто-нибудь из моих старых приятелей-байкеров пустит меня к себе, хотя бы ненадолго, пока я разберусь со своими делами.
– А меня они вместе с тобой пустят пожить? – тревожно спросила я.
– Нет уж, спать на полу ты у меня не будешь, – ответил папа. – Дождусь вечера, когда в Австралии наступит утро, и тут же позвоню твоей маме. Договоримся, когда переправить тебя в Сидней.
– Нет, папа!
– Да, Флосс, – твердо сказал папа. – А теперь пойдем поищем тебе приличную одежду, в которой ты пойдешь к Рианнон. Надеюсь, вы сможете хорошо провести время.
Насчет того чтобы хорошо провести время, я, честно говоря, была не слишком-то уверена. Я натянула старые джинсы и старую полосатую футболку, предварительно зарывшись в них носом, чтобы проверить, чем они пахнут. Правда, понять это было невозможно, поскольку в кафе всегда и повсюду уютно и вкусно пахнет едой.
Я причесала волосы, почистила зубы, надраила туфли – очень тщательно, загадывая при каждом взмахе щетки одно и то же желание – чтобы удача повернулась к нам лицом и папа навсегда остался в этом кафе, чтобы готовить бутерброды с жареной картошкой.
Подменить папу на время, пока он будет отвозить меня к Рианнон, пришел Билли Щепка. В руках он держал «Рейсинг Пост», газету с объявлениями о скачках.
– Подойди-ка, Флосси, детка, подскажи мне будущего победителя, – сказал он.
– Ох, мистер Щепка, я не умею предсказывать победителей. Мой праздник оказался безнадежным аутсайдером, а Булочка с Глазурью и того хуже.
– Ну сделай еще одну попытку, милая.
– Что, думаете, что третья попытка станет удачной? – спросила я.
– Точно! – сказал Билли Щепка. – Смотри! На скачках в Донкастере участвует Третья Удача! Срочно нужно поставить на нее. Чарли, ты как? Поставить что-нибудь и за тебя тоже?
– Нечего мне ставить, дружище. Боюсь, я слегка поиздержался. К тому же прикинь шансы этой кобылы. По-моему, никаких.
Глава 12
Рианнон вела себя со мной как-то особенно любезно. Стала очень похожей на прежнюю Рианнон, которая еще не считала Марго изумительной. А я чувствовала себя почти что прежней Флосс, которая жила на два дома и могла в любое время видеть свою маму.
Мы пошли поиграть в прекрасной голубой спальне Рианнон, и было так приятно лежать, откинувшись навзничь, на ее мягком цветастом покрывале, безмятежно глядя на белоснежный потолок и голубые кружевные оборочки: было такое ощущение, словно ты паришь в небе. Рианнон разрешила мне потрясти все ее снежные шары, и завести музыкальную шкатулку с Золушкой, и пощелкать пультом, переключая каналы на ее небольшом телевизоре в белом корпусе.
Она дала мне примерить все свои модные наряды и даже позволила походить в ее модных-премодных туфлях с узкими носами и на настоящих каблуках. Померить мои джинсы и футболку Рианнон не захотела, и тогда я дала ей поносить свой розовый браслет, который она же подарила мне на день рождения. Он очень красиво смотрелся на ее тонком белом запястье.
Я спросила, где фенечка, которую я сплела ей в подарок.
– Не знаю, – пожала плечами Рианнон. – Наверное, потерялась.
– О, ну ладно, ничего, – сказала я. – Я сделаю тебе другую, если хочешь. Скажи какую, и мы сплетем ее хоть сейчас.
– Нет, это скучно, – нахмурила лоб Рианнон. – Тем более что сейчас мы пойдем за покупками, я же говорила. Мама поведет нас в «Грин Глейдс».
Мама повезла нас в универмаг в своем огромном «Рэндж Ровере». Мы с Рианнон встали на колени на заднем сиденье и корчили рожицы людям, которые ехали следом за нами.
– Могу поспорить, тебе хотелось бы иметь такую же большую машину, как наш «Рэндж Ровер», – сказала Рианнон.
– Машина классная, что и говорить, но фургон моего папы не меньше.
– Да, но, согласись, у него всего лишь грузовой фургон, – заметила Рианнон.
Конечно, эти две машины смешно было сравнивать друг с другом, поэтому я заткнулась. Меня начинало подташнивать, я и не знала, что «Грин Глейдс» находится так далеко. Я вертелась на сиденье и старалась смотреть только вперед. Мои джинсы становились мне малы и неприятно впивались поясом в живот. Я закрыла глаза, молясь о том, чтобы доехать до места не опозорившись.
– Эй, Флосс, не наваливайся на меня! – сказала Рианнон.
– Нет-нет, не трогай ее, милая, – сказала Рианнонова мама. – Пускай подремлет. Она выглядит такой слабенькой, болезненной. Я знаю, ее отец старается как может, но, уверена, он не укладывает ее спать вовремя.
