Ольга Колпакова - Большое сочинение про бабушку
Можно долго спорить, способны ли вещи сохранять энергетику своего хозяина, но считалось правильным принимать новорождённого в отцовскую рубаху, а прятать под материнской юбкой, потому что они хранят главный признак живого человека — запах.
В сказках Баба-Яга узнавала гостей по русскому духу, да ещё и недовольно фукала при этом. Это вовсе не означало, что к ней не зайдёт украинец или немец. Это означало, что пришёл ЖИВОЙ. А запах живого, думали наши предки, так же противен мёртвым, как живому запах мертвечины.
Мы избавились от всех вещей, с которыми забрали Тихона. Они подходили ему по размеру, были добротными и чистыми — но мёртвыми. Я их боялась.
Стараясь не скрипеть досками, я на цыпочках двинулась внутрь дома и, открыв дверь, чуть не вскрикнула: за столом сидел кто-то лохматый и держал в руках отрезанную голову с кудрявыми волосами.
— Ты что не спишь? — прошептала тётушка, повернувшись к двери.
Я бросила взгляд на диван: Тихон лежал в спальнике, и голова у него была на месте.
— А ты что делаешь? — зашептала я в ответ и протянула руку, чтобы ощупать то, что при свете луны показалось мне головой. Это был клок шерсти.
— Куклу хотела сделать, — ответила тётушка. — Всё равно не спится.
Я тихонько села рядом. Я могла не верить и домовых, потому что никогда их не видела, но в силу тётушкиных кукол я не верить не могла. Первой, которую она принесла в наш дом, была беременная грудастая баба. Через восемь месяцев родилась Прасковья. Ещё до родов тётушка посадила меня мастерить семь кукол для колыбели. И хотя мне никак не удавалось запомнить молитву, которую произносят при этом, пеленашек при свечах я делала с большим удовольствием. Надо было взять ткань, шесть раз скрутить её в трубочку и раскрутить. На седьмой раз, держа трубочку левой рукой, правой пеленать куклу, заматывать ниткой, наговаривая пожелания будущему ребёнку. Куклы лежали в кроватке. Тихон бережно перекладывал их, но не забирал и не разворачивал.
Потом тётушка уехала, и никто не подсказал мне, что нужно сделать куклу для Бессонницы. «Сонница-Бессоница, не играй с моим дитятком, а играй с этой куколкой!» — просит в полнолуние мать. Куклы не было, поэтому в полнолуние Младшая не спала. Когда тётушка вернулась и показала, как делать Бессонницу, всё наладилось.
Переезжая, мы потеряли всех кукол. Они хранились в коробке на антресолях, вместе с крошечными носочками, первым чепчиком. Мы про неё сначала забыли, а потом не нашли.
— Знаешь ли ты, — поглядывая на спокойно дышавшего Тихона, зашептала мне тётушка, — что ребёнка можно подменить?
— Этого уже не подменят, — улыбнулась я.
— Так поступала нечистая сила: проберётся в избу, заберёт человеческого детёныша, а в колыбель подбросит своего уродца. Иногда это замечали только когда ребёнок начинал вести себя необычно: слишком много ест, отстаёт в развитии, или у него обнаруживается скверный характер и физические отклонения. Предотвратить подмену можно было с помощью острых предметов, которых боялась нечисть: положенных под колыбель ножа или ножниц.
— Пора подарить парню хороший нож, — решила я. У Тихона скоро день рождения, и это может стать хорошим подарком.
— Ты хоть знаешь, как называется эта деревня? — Если бы в грязное окно проникало немного больше лунного света, я, может быть, различила бы новую морщинку, появившуюся в этот момент на лбу тётушки. — Чертовка она называется. И дом этот Тихон не зря выбрал. Тут он на свет появился, тут деду мать его подбросила. А потом приезжала, пыталась сына душить, чтобы дед выбирал: внук или пенсия.
Мне не надо было спрашивать, откуда тётушке известно всё это: перед усыновлением она разузнала о Тихоне всё. Я медленно начала сползать со стула на пол. Сердце сжалось с такой силой, что казалось, ещё немного — и превратится в чёрную дыру.
— Деда! Она опять пришла! — неожиданно закричал Тихон.
— Ну, пусть заходит, раз пришла, — поднимаясь, спокойно сказала тётушка. — Будем встречать.
Скрип входной двери — последнее, что я слышала этой ночью.
В русском языке «стоять» означает и «жить». «Он крепко на земле стоит» — такую характеристику дадут только чему-то прочному, настоящему. Когда «зыбочник» начинает сидеть и стоять, он становится «настоящим человеком».
Ещё долго родители будут окружать ребёнка волшебными игрушками — погремушками, свистульками и куклами. Но рядом с ними появятся и игрушки обучающие: топорик, лук со стрелами, веретено, маленькая прялка, ведёрко, деревянные вилы — всё, с чем спустя несколько лет предстоит работать по-настоящему. Карандаш с бумагой, флейта — самые любимые игрушки моих детей. Но вот незадача: этими инструментами мы в семье не владели, поэтому дети осваивали их сами. А опыт, свой жизненный опыт передаём мы им через что? Читая книги? Но ведь там речь не про нас, хотя и бывает похоже. Празднуя памятные события? И тут мы следуем скорее глупым советам прессы: скажут, что сейчас год Дракона и пора наряжаться в цвета драконьей чешуи, а на стол выставлять лягушачьи лапки, — так и делаем. Духовный опыт? Но как объяснить, что нужно прощать, если сам злишься от встречи с каждым хамом и не прощаешь, а стараешься проучить и наказать. Наше поколение — пропасть, разделившая пращуров и внуком. Нам нечего передать от сердца к сердцу. А то, что передаём из рук в руки, — пустышки.
Не знаю, что делала тётушка в ту ночь, когда закричал Тихон и я нырнула в небытие. Когда очнулась, было уже утро. Болело всё, что могло болеть. Я с трудом подняла веки. Чёрные круги под глазами, растрёпанные волосы — наклонившись надо мной, тётушка рассмеялась. В доме пахло горелым.
— Где Тихон? Что тут было? — еле разлепив губы, спросила я.
— Тихона рвёт за домом. Машка пошла относить банку, — тётушка старалась казаться весёлой. — Что было, что было… — она попробовала улыбнуться, но неожиданно всхлипнула: — Лихо было… Думала, не выдержу…
Я заставила себя подняться с кровати, на которой двенадцать лет назад, наверное, спал дед, ежемесячно покупающий жизнь внука. Держась за стены, вышла на крыльцо, на миг ослепнув от яркого утра. Свежо, холодно даже.
Что-то происходит совсем рядом с нами. А мы не умеем разглядеть, как не умеем видеть чистый, яркий свет. Впрочем, попадая в кромешную тьму, мы так же не способны ничего разглядеть. Мы не можем нащупать тех нитей, что тянутся между нашими мирами, и либо чикаем ножницами наугад, либо тычем иголкой — куда придётся. Какой в результате выходит ковёр… Предки видели больше. И оставили рецепты связи с ними. Да только не всякая хозяйка теперь дома готовит. Пока тётушка боролась за Тихона, я смирненько отсиживалась в уголке.
Тихону было худо. Да-да, конечно, это всё вчерашнее молоко с огурцами, что же ещё. Я принесла воды, вытащила из кармана платок и принялась вытирать ему губы.
— Она-а о-отпустила-а ру-уки, — произнёс Тихон. Вслух.
Младшая разве что на голове не ходила от счастья. Она прыгала, визжала, бросалась на тётушку, еле стоявшую на ногах, на меня, на Тихона. Идущие на выпас коровы опасливо косились в нашу сторону.
— Да что ты будешь делать, — проворчала жена комбайнёра, выломала молодой тополь и принялась лупить трусливых бурёнок. Спущенный с цепи Билан бестолково бегал между ними.
ГЛАВА 9
ХОРОШИ ХОРОМЫ, ДА НЕТ ОБОРОНЫ
Дом, который мы оставили позади, уже не казался таким чужим, — всю дорогу меня тянуло оглянуться. Я осторожно вела машину. Тётушка дремала. Младшая усердно эсэмэсила папе: тот всё порывался позвонить, чтобы убедиться, что Тихон больше не молчит, — но связь то и дело прерывалась. Связь прерывалась, потому что рядом не было вышки с нужной нам частотой. Так и с предками. Мы снесли все вышки, которые обеспечивали связь. Или потеряли сам аппарат, по которому можно связаться: желание разобраться, где наши корни, почему мы такие и что нас ждёт. Мы уверены, что прошлое — это то, что было. Нет, твои деды — это то, что с тобой ещё только будет! Они уже знают, что там, дальше, а мы ещё нет. Присматриваясь к ним, мы словно протираем стекло, через которое можно чётче увидеть своё будущее.
Чудо, случившееся сегодня, надо было ещё обдумать. Свершилось то, о чём мы вслух даже и мечтать боялись. Только молча. Только про себя.
Тихон что-то набрасывал в блокноте. Похоже, это был портрет. Неужели рисует своего деда? Он не мог его помнить. Или мог? Перед отъездом мы обошли дом, надеясь найти фотографии или письма. Увы: если что-то и было, за десять с лишним лет случайные гости успели всё растащить или уничтожить.
С собой мы ничего не взяли. Но Тихон заколотил досками окна. Было чувство, что мы уезжаем, бросив мучительно умирающего родственника. Лучше бы он умер у нас на руках! У меня было сильное желание поступить, как жители Аркаима: сжечь дом. На короткое время из него изгнана нежить, но ещё много лет ему предстоит умирать в одиночестве. Стало понятно, почему сжигали дома аркаимцы: так сжигают в конце зимы чучело Масленицы. Душу, живущую в этой форме, надо отпустить на свободу. Так могли поступать только люди, убеждённые, что жизнь не заканчивается со смертью тела. Мы же, и усердно молясь, делаем вид, будто смерти нет, мира мёртвых не существует. И стоя на его пороге, оборачиваемся назад, тянем руки к врачам, вместо того чтобы тянуться к Богу.
