Рыжий кот - Драгутин Малович
— Ты гиппопотам! — обругал я брата. — Не плачь, Пишта. Смотри, что я тебе дам!
Я протянул ему чудесный красный карандаш, недавно подаренный мне отцом. Пишта безучастно поднял голову, но, увидев красный карандаш, сразу оживился. Он уже не раз просил у меня карандаш хотя бы на денёк — просто поносить в кармане, но я не давал, боялся, что потеряет. Говоря по правде, слова эти вырвались как-то помимо моей воли, и мне стало жаль карандаша, лишь только я его предложил.
— Ты отдаёшь мне карандаш? — спросил Пишта, протягивая руку.
— Да.
— Насовсем?
— Да, да! — прокричал я, злясь на самого себя за свою поспешность.
— Зачем ты ему отдал карандаш? — спросил Вита.
— А тебе лучше помолчать! А то я за себя не ручаюсь.
В эту минуту в конце улицы появилась большая толпа. Над ней плыли флаги, транспаранты и два огромных портрета, с которых смотрела на нас препротивная хмурая рожа, намалёванная так грубо, что мне стало жутко.
— Да здравствует господин Дакич! — крикнул кто-то из толпы. Голос его, как мячик, покатился по улице.
Видимо, кричавший был очень доволен собой: не успели замереть последние звуки, как он заорал ещё истошнее:
— Да здравствует господин Дакич! Да здравствует народный депутат!
Пьяная толпа ответила ему каким-то невнятным бормотанием.
Крикун остановился и вперил взгляд в золотые буквы вывески над входом в кафе Турина. Он бессмысленно вращал своими мутными глазами, стараясь, вероятно, понять смысл написанного. Вдруг он громко откашлялся, сплюнул и завопил:
— Вперёд — к Турину!
И вся орава стремительно хлынула в кафе, увлекая за собой и нас. Человек с флагом вскочил на стол и разразился громовой речью. Во всей толпе он один не был пьян.
— Всякий, — кричал он, — у кого в голове не солома, а мозги, должен голосовать за Дакича. Почему именно за него? Потому что господин Дакич честный, добрый, искренний, трудолюбивый человек, пламенный патриот и примерный гражданин, больше всего пекущийся о благе народа. И если вы желаете добра своей стране, народу и самим себе, то отдавайте свои голоса за господина Дакича. Долой вора и негодяя Каначки!
Я равнодушно слушал все эти тирады во славу господина Дакича, но при последних словах меня словно прорвало.
— Правильно! Долой Каначки! Да здравствует Дакич! — вдохновенно прокричал я и изо всех сил захлопал в ладоши.
Пишта с Витой последовали моему примеру.
— Мальчик, иди сюда! — позвал меня оратор. Толпа утихла. — А ну-ка скажи этим людям, кто такой Каначки!
Я взобрался на стол и крикнул что было мочи:
— Каначки вор и негодяй!
— Повтори ещё раз!
Я был вне себя от счастья: кто бы мог подумать, что мне представится случай публично высказать своё мнение о человеке, по милости которого меня выбросили из школы и которого я ненавидел всеми силами своей души?
— Каначки вор, мошенник, мерзавец и негодяй!
— Вот тебе десять динаров, — сказал оратор. — Ты их заслужил. Смотрите, он ещё ребёнок, но уже знает, за кого надо голосовать. Откуда он это знает? Сердцем чувствует, господа хорошие, одним своим чистым детским сердцем, которое всегда безошибочно отличает добро от зла. Да здравствует Дакич! Турин, ставь вино! Пейте сколько хотите! И помните, вас угощает господин Дакич!
— Спасибо, но мы выпили уже целый литр, — попытался отказаться доктор Сем. — Больше не можем.
— Значит, вы против народа? — загремел оратор, а толпа мигом окружила друзей, готовая в случае отказа растерзать их на части.
— Я полагаю, что мы с народом! — сказал отец. — Турин, литр белого!
— Послушай, мальчик, — обратился ко мне оратор, — хочешь заработать?
— Хочу!
— Писать умеешь?
— Как угодно — и славянскими и латинскими буквами. А доктор Сем выучил меня даже греческим.
— Да, да, альфа, бета, гамма, дельта… Вот тебе мел. Будешь ходить по улицам, и всюду, где тебе понравится, пиши: «Да здравствует Дакич!», «Голосуем за Дакича!». Я заплачу тебе пятьдесят динаров. — И обратился к Вите с Пиштой: — Может, вы тоже займётесь делом?
— Конечно, — ответил я за них. — Папа, ты разрешаешь?
— Пожалуйста… По крайней мере, поупражняетесь в чистописании! — сказал он и громко запел:
Гей, грянул выстрел в Видине,
Слышно было в Чустендиле.
А доктор Моисей Сем замурлыкал старую песенку.
— Вперёд! — скомандовал я своей гвардии.
Мы расписали двери Турина и двинулись дальше. Соседняя улица вывела нас к школе. Мы в растерянности остановились.
— Пишите! — распорядился я после недолгого раздумья. — Нечего её щадить! Она нас не жалела.
Мы исписали уже всю стенку лозунгами: «Да здравствует Дакич!», «Голосуем за Дакича!» — как вдруг я сообразил, что мы тратим мел на одного Дакича.
— Стой! — крикнул я ребятам. — Мы совсем забыли про Каначки.
— Правильно, — весело сказал Пишта и тут же огромными буквами вывел: «Долой вора и негодяя Каначки!» А Вита нарисовал под лозунгом осла и приписал: «Это Каначки! Хотите, чтоб вашим депутатом был осёл?»
Мы обходили улицу за улицей, оставляя за собой сотни дакичей и каначки. Наконец запасы мела, который нам дал оратор, иссякли, и я предложил подкупить ещё мела на свои деньги.
— Ты что, сдурел? — накинулся на меня Вита. — Зачем нам это надо?
— Затем, чтоб вор и негодяй провалился на выборах! Из-за его милого сыночка нас вышибли из школы. Ну и короткая у тебя память.
— Подлиннее, чем ты думаешь, только я всё равно не дам ни динара!
— Я дам! — сказал Пишта. — Каначки плохой человек.
Вита пристыженно понурил голову.
— Чего лезешь не в своё дело? — глухо проворчал он. — Ну ладно, сколько с меня?
Мы купили три коробки мела и трудились в поте лица до самых сумерек. Почти все дома в городе были разукрашены нашими каракулями.
Оставшиеся до выборов пять дней были самыми длинными в моей жизни. Я испытывал нетерпение человека, ожидающего на вокзале поезда. Я просыпался
