Айвен Саутолл - Поселок Тополи
Он затормозил у ворот Джорджа.
— Так, вылезайте. Я развернусь и буду ждать. А ты, малыш, ступай искать Питера. Нечего, нечего, найдешь. Пока не найдешь, я отсюда по сдвинусь.
— Да он, может быть, уже у себя дома! — жалобно воскликнул Стиви.
— Как бы не так! Посадил мне аккумулятор, из-за него я машину толкал до самой дороги. Если б не молочник, я бы и сейчас с ней возился.
Стелла и Лорна, спотыкаясь, заковыляли к дому. Бежать они уже не могли — сил не было.
— Мальчики, наверно, сбежали, — причитала Лорна. — Вот увидишь, сбежали. Нигде их нет.
Стелла тоже этого опасалась. Скорей всего, так оно и есть. Первый исчез, как только представился случай, притом еще до того, как остальные выболтали свою тайну. Да, они без сомнения сбежали. На другое нечего и надеяться. Но вслух она сказала:
— Глупости. Не бросят они тебя.
— Все же бросили.
— А мистер Фэрхолл?
— У него просто выхода не было. И просто ему это удобно. Питера-то все равно нужно везти.
Мальчики были под навесом. Они вынесли старика Джорджа из машины и опять положили на ту дверь, что служила носилками. Увидев их, Лорна не выдержала и расплакалась. Стелле пришлось ее успокаивать. Мальчики отвернулись. Стелла чувствовала себя в каком-то страшном сие. Ей казалось, что теперь она всю жизнь будет утешать Лорну, не сможет бросить ее до конца своих дней.
Стиви помчался вниз по дорого до поворота, выкрикивая во весь голос:
— Питер Фэрхолл, дрянной мальчишка, ты где?
Потом помчался обратно.
— Питер Фэрхолл, гадина, если не выйдешь, я тебе морду набью!
Потом опять вниз, за поворот.
— Ну же, Питер, выходи! Ну пожалуйста! — Он подобрал горсть камней и в бешенстве швырнул их в чащу. — Подлец ты, Фэрхолл, подлец, и больше никто! Боишься нос показать, не хочешь драться… Он добежал до калитки Хобсонов, у которых был яблоневый сад. — Небось ешь чужие яблоки? Чтоб у тебя от них живот схватило!..
Потом он устал, с горя перелез через забор, потому что на воротах висел замок, и сам сорвал яблоко. Оно было совсем зеленое, он тут же его выплюнул.
Потом он перелез обратно на дорогу и поплелся назад в гору, бормоча что-то себе под нос.
…Вчетвером они вынесли старика Джорджа из ворот и осторожно опустили на землю возле задней дверцы машины. Дедушка, не снимая ноги с акселератора, высунул наружу голову. Он внимательно поглядел сперва на своего соседа, потом на замызганную его дочку. Бедняжка! Еле на ногах держится. Дедушке вдруг стало очень стыдно. Может быть, ему и нечего было стыдиться, но он стыдился — не столько потому, что так круто обошелся с детьми, как потому, что этот умученный старик, неподвижно лежащий на земле, явно доработался до смерти, и та же участь ждала бы самого дедушку, не получи он это тайное наследство. Он не раз говорил старику Джорджу, что у него была прекрасная, доходная ферма, поэтому, мол, он теперь и может жить не работая. На самом же деле ферма его всего один раз, в особенно урожайном году, хотя бы не дала убытка. И довел себя старик Джордж до этого затем, чтобы всем недовольная, вечно ноющая женщина могла спокойно жить в отдельной комнате частного санатория.
— Поднять его вы можете? В машину занести можете?
— Да, сэр, — сказал Гарри.
Дедушка зорко глянул на него, потом на Уоллеса.
— А вы кто такие? Вы откуда взялись?
— Они знакомые Пинкардов, — живо ответила Стелла. — Они нам помогали. Они хотели ехать на той старой машине, но мы не нашли ключа.
— Ну ладно, грузите его… Да где же Стиви с Питером?
Но теперь дедушкины мысли о Питере приняли новый оборот. Все эти ребята стараются, помогают Джорджам, а Питер? Прячется, видите ли. Почему это он прячется? Его кольнуло чувство вины за Питера. Размазня этот мальчишка…
Машина осела под тяжестью мальчиков, укладывающих больного, и на секунду перед глазами дедушки в каких-нибудь восемнадцати дюймах появилось лицо старика Джорджа. Дедушка невольно отвернулся и стал смотреть прямо перед собой. За эту секунду он увидел больше, чем болезнь: он заглянул в целую жизнь, полную неудач и поражений.
— Мне, наверно, придется ехать с вами, сэр, — сказал Гарри, — а то как бы он не соскользнул с сиденья.
— Ну что ж, малый, давай.
— И я поеду, сэр, — сказал Уоллес.
— А тебе-то зачем? Надо и другим место оставить.
Уоллес чувствовал, что ему нельзя разлучаться с Гарри: один он сразу терялся. Гарри как будто все понимал, всегда знал, что делает.
— Я подумал, — сказал Уоллес, — может, когда мы сдадим его в больницу, вы бы нас подкинули куда-нибудь, в какое-нибудь пожарное депо. Там, наверно, помощники требуются.
— Да, — сказал дедушка, — Да… это ты правильно сообразил, Ну, лезь сюда. — Он опять повернулся к Лорне, и переполнявшее его сочувствие вылилось в слова. — Лорна, милая моя, — сказал он, — ты не езди, этим ты своему папе не поможешь. Иди-ка лучше домой и приляг. На тебе и так лица нет. Телефон у тебе есть, будем поддерживать связь. В случае чего, дадим тебе знать. Об этом не тревожься. Ты вообще не тревожься. Скоро твой папа будет в надежных руках.
Лорна словно приросла к месту. Она и отойти не могла, и в машину лезть ей было страшно.
— Попозже, — продолжал дедушка, — когда миссис Фэрхолл вернется из Прескота, она к тебе придет посидеть. Я ей записку оставлю. Ну вот и умница, да?
Стелла стиснула ее руку.
— Правда, Лорна, иди. Иди и полежи, тебе сразу станет легче. А я попробую найти Джона. Сейчас всех обзвоним. Я побуду с тобой до прихода миссис Фэрхолл.
— Ты же знаешь, что тебе надо идти домой, — слабо возразила Лорна. — Сколько тебе мама велела всего сделать, и ты еще не завтракала. Стиви тебе говорил, я слышала.
— Моя мама не рассердится, когда узнает, что у тебя случилось. А позавтракать мы можем с тобой вместе.
— Хорошо, — сказала Лорна.
Просунув голову в машину, она поцеловала отца и быстро пошла к дому. Стелла на минуту даже растерялась. Дедушка встретил ее вопросительный взгляд.
— Беги, беги, девочка. Не оставляй ее. Да смотри заставь ее отдохнуть.
Стелла отступила на несколько шагов, потом повернулась и побежала следом за Лорной.
Дедушка обратился к Уоллесу:
— Видишь ты где-нибудь там моего внука? Идет он, наконец?
— Нет, сэр, ни души не видно. Даже этого мальчонки нет, которого вы за ним послали.
И дедушка принял решение. По чести говоря, ведь Питеру ничего не грозит. По чести говоря, ведь пожар — пусть и очень сильный — далеко и отделен от них такой непреодолимой преградой, как водохранилище. Если он каким-нибудь чудом все же доберется до Тополей, это будет не скоро — может быть, даже не сегодня. Верней всего, вообще никогда. А старик Джордж — тот действительно в опасности.
Когда минуты через две Стиви вышел из-за поворота, дорога была пуста.
Он остановился, подбоченился.
— Хороши, нечего сказать! — пропел он в лицо ветру. — Уехали без меня. Теперь мне домой пешком тащиться!
9. Разгневанный день
Питер все спрашивал себя: который же час? Ему не так уж нужно было это знать, просто это было частью его тревоги. Сколько сейчас — семь часов, восемь или больше? Летнее солнце обманчиво: стоит высоко, когда еще очень рано.
Трудно сказать, какая мысль в голове у Питера была главная, он ни на чем не мог сосредоточиться надолго. Он знал, что надо идти домой, к дедушке, но чем дольше откладывал, тем труднее становилось повернуть к дому. Он боялся последствий своей размолвки со Стеллой, но не хотел делать первый шаг к примирению, опасаясь, как бы не рассориться окончательно. Он помнил, что в половине одиннадцатого Бакингемы поедут в Оленьи Пески, если они вообще туда поедут, но до этого еще далеко, значит, сейчас разыскивать Стеллу еще не обязательно. Ему внушал подозрения незнакомый мальчик, который прятался в лесу где-то у него за спиной, но не хватало мужества обернуться и встретиться с ним лицом к лицу. Встречаться с людьми лицом к лицу куда труднее, чем их выслеживать. И еще его пугало небо. Оно было такое грозное, такое некрасивое, такое невиданное. Оно нависло над землей, как горячее коричневое одеяло, от которого отрывались мелкие черные клочки пепла, оно не умеряло исходящий от солнца жар, а вбирало его, усиливало, и от этого день казался особенно зловещим. Это был день гнева — не просто ветреный и бурный, но какой-то бешеный, гневно ополчившийся на все живое. Он ненавидел траву и деревья, птиц и животных, и от его ненависти они увядали и гибли или, задыхаясь, укрывались в тень. А больше всего этот день ненавидел Питера. Он словно окутал его своей злобой, готовый нанести удар при малейшей попытке Питера ему воспротивиться. Его окружала стена, невидимая стена, оставившая ему несколько квадратных ярдов горячей, пыльной земли в нижнем конце морковного поля. Ему так хотелось отсюда вырваться, укрыться в тень, подобно птицам и другим живым тварям, напиться холодной воды, но он не мог сдвинуться с места.
