Тамара Михеева - Лысый остров
— И быть аккумулятором, — подхватил Максим. — Значит, это они дают питание компьютеру.
Мы положили шар на место и посмотрели на экран.
— Это Поселок, — уверенно сказал я, так как много раз видел план Поселка, — вид сверху. Смотри, вот Центр, это Маяк, четвертый вольер…
Максим поводил мышкой по экрану, чуть-чуть задержался на своем доме, на моем, потом кликнул на квадратике Центра. Квадратик приблизился, был виден схематично нарисованный сад, площадка перед главным входом, антенны и дорожки, ведущие к вольерам. Максим приблизил крылечко главного входа. Загорелись две зеленые точки, и тут же из невидимого динамика послышалось:
— … Завтра обещали прислать.
— А к Фаддею заходил?
— Заходил… Очень плох. То есть, могло быть еще хуже, но состояние пока стабильно плохое. Он, конечно, в уме и в памяти, но ни поговорить, ни спросить невозможно. Парализовало полностью… Знаешь, мне показалось, будто он сообщить что-то хочет, будто что-то знает, особенно когда я сказал, что еще не нашли.
— Говорят, он на Зеленом Холме был?
— Да. Петушков видел, как он бежал из леса, что-то кричал, руками размахивал. Петушков уж подумал, что он их нашел. А Фаддей Матвеевич вдруг упал, будто споткнулся. Когда Иван подбежал, он только ртом воздух ловил. Сказать уже ничего не мог.
— Да, сердце у него всегда было…
— Кто это? — глухо спросил меня Максим.
— Силин и Георгий Чолария, — тихо ответил я.
Силин и дядя Жора там, в далеком Поселке, молча стояли рядом. Наверное, курили. Потом дядя Жора сказал:
— Говорят, Фаддей Матвеевич очень привязан к Максиму. Любит, как родного внука.
Максим дернулся к выходу, но я схватил его за руку.
— Надо же что-то сделать со всем этим, Максим. Чтобы Игорь больше не подслушивал.
Максим подошел к столу и с размаху швырнул ноутбук на пол, а я прыгнул на него со всей силы. Экран вспыхнул и погас, что-то треснуло, запищало, и все стихло. Только синие шарики в клетке засветились и закрутились сильнее. Видимо, компьютер отнимал у них много энергии.
— Ненавижу его, — процедил Максим.
— Пойдем, — я положил руку ему на плечо. Не вечно же Роська будет отвлекать Игоря.
Но тут послышался гул голосов, и Игорь рядом с палаткой — совсем рядом! — сказал радушно:
— Подходите, ребята, спрашивайте, Боги любят любопытных.
Мы с Максимом чуть не подскочили! Сейчас он зайдет, увидит, что мы сделали с его компьютером… Он же убьёт нас на месте! Где Роська? Почему она его не отвлекает? Или думает, что мы уже вернулись в шалаш? Игорь начал расстегивать замок палатки. Все, нам конец!
— Посланник Богов! — услышали мы отчаянный Роськин голос. — Ну, а Локи?
Рука Игоря замерла.
— Локи?
— Да, знаете, тут жил мальчик, Локи, его отправили к Богам, когда был мор… Встречали вы его там, в Небесном Доме?
— А-а-а… — облегченно протянул Игорь.
— Локи, внук Хоты… Конечно, конечно, встречал.
Сквозь гул голосов послышался звонкий голос Бира:
— Как ему там живется, Посланник Богов?
— Ну, как может житься в Доме Богов? — усмехнулся Игорь. — Прекрасно.
Снова гул голосов. Долго они будут стоять у палатки? Не выбраться нам, ни за что не выбраться…
— Посланник Богов!
— Что, Ярослава? — кажется, Игорю надоела эта болтовня. Или он что-то заподозрил? Услышал наше дыхание?
— Тогда, — сказала Роська, — может быть, вы сходите к Хоте, он очень страдает. Он так любил своего Локи и очень скучает по нему. Вы скажете, что видели Локи в Небесном Доме, что у него все хорошо, и Хота утешится.
— Хм… я схожу, Ярослава, я схожу потом сам.
— Игорь-Посланник, — твердо сказала Роська, — пойдемте сейчас. Нам тоже будет интересно послушать. Все знали и любили Локи. Правда, Бир? Правда, Ола?
Игорь вздохнул.
— Ладно. Будь по-вашему. Мой долг утешать скорбящих.
Они пошумели еще и ушли. Мы с Максимом переглянулись облегченно и выбрались из игоревой палатки. У дома Хоты толпились ребята со всего города. Мы незаметно присоединились к ним, будто всегда здесь были. Пока Игорь расписывал жизнь Локи (Хота смотрел на него суровыми глазами и молчал), Роська подошла к нам.
— Ну что? — азартно спросила она.
Мы молчали.
— Ну что? — уже тревожно спросила она.
— Рось, — твердо сказал Максим, — когда мы вернемся, напомни мне, что я хотел утопить в море мотор от «Ласточки».
7
В тот же день в сумерках мы сидели на парапете белой дороги, ели землянику, смотрели, как пастухи с рысями гонят из леса коз. Рядом, с копьем наперевес, застыл Хвост, поэтому сидели мы молча. Не обсуждать же при нем наши дела. Он немой, но не глухой.
— Ой, мальчики, вон Игорь идет… — сказала Роська испуганно, — он в бешенстве. Может, удерем?
— Вот еще! — сказали мы с Максимом хором.
А Игорь и правда был в бешенстве. Глаза его, казалось, вот-вот из орбит выскочат, рот скривился и дергался. Он сдернул Роську за руку с парапета и прошипел:
— Паршивка! Думаешь, провела меня? Никому этого не удавалось сделать безнаказанно! Значит, тебе интересно, как живут Боги? Скоро ты к ним отправишься!
— Не смей ее трогать! — соскочил я с парапета и встал рядом с Роськой.
— Убью! — процедил Максим.
— А вы! — взвизгнул Игорь. — Бездари и тупицы! Да вы хоть представляете, что вы наделали?! Вы представляете, сколько стоит эта техника?! И чего мне стоило доставить ее сюда?!
— А ты знаешь, чего стоило дяде Фаддею наше исчезновение?! — закричал Максим. — Жизни!
— Плевать я хотел на вашего дядю Фаддея! — заорал на него Игорь и так дернул Роськину руку, что она вскрикнула.
Может быть, мы бы даже подрались. А что? Втроем бы мы его точно завалили. Но тут подошел Дот, дядя Бира и один из Семи Отцов. Он мягко высвободил Роськину руку (на ней заалели отпечатки игоревых пальцев) и сказал с укоризной:
— В нашем городе нельзя обижать детей, тем более причинять им боль. Разве Солнце и Дождь не предупредили тебя об этом, Посланник Богов?
Что-то такое было в голосе Дота, что мне показалось, будто он не верит во всю эту чушь с Посланником. А Игорь сразу успокоился, только в глазах поблескивала еле сдерживаемая ярость.
— Конечно, Дот, — сказал он, — только некоторых детей иногда приходится воспитывать…
— Не кулаками! — возмутился Дот. — Дети мудрее нас, они понимают слова.
Сказал и пошел своей дорогой. Игорь посмотрел ему вслед, потом усмехнулся и сказал:
— Что ж… Я сделал вам честное и выгодное предложение. Но вы, видно, так глупы, что никакого сотрудничества не получится. Пусть ваша глупость будет видна всем. Или вы возомнили себе, что я не найду и не приручу шуршунов? Да и дельфины есть не только в вашем Центре. И вообще, в мире полным-полно брошенных, никому не нужных детей… Тетрадку! — крикнул он резко.
— Какую тетрадку? — притворно изумилась Роська.
— Ярослава Андреевна, не стройте из себя дурочку: вам это не идет, а меня выводит из себя. Так и до греха недалеко. Верните тетрадку, и я… постараюсь, чтобы ваше отправление к праотцам затянулось.
— Да какую тетрадку?! Листик, ты что-нибудь понимаешь?
— Неа, — глядя в небо, отозвался я. — А ты, Максим?
— Первый раз слышу!
Игорь взревел, как бешеный. Он бы кинулся на нас, точно, но Дот и Онго как раз проходили мимо. Они очень удивились, увидев, как Посланник Богов, нервно подпрыгивая, бежит к шалашу пленников, выбрасывает оттуда одеяла и сено…
Но мы не стали на это смотреть. Рассмеялись и побежали к каменной гряде. Там под одной плитой было углубление, не видное со стороны. Настоящий тайник! Там мы и спрятали тетрадь еще утром. И сейчас, очень довольные собой, мы уселись на вершине, открыли тетрадь и начали читать.
Глава VII. Что было в тетради
1
«… Уже пятый день, как я пришёл в сознание. Лежу в постели, курю, хоть врач и ругается. Перевирая моё имя, он ласково ворчит:
— Ну, что это такое, дорогой мой, Андрей Михайлович… От табака только слабость, да воздух плохой.
Он старый, вернее, любит быть старым, то есть мудрым и много повидавшим. Наверное, хороший врач; все говорят, что он вытащил меня с того света. Даже не знаю, как отблагодарить. Зовут его Павел Сергеевич.
Он вдруг замолкает, присаживается рядом со мной и говорит, похлопывая меня по руке:
— Что вы, голубчик… Радуйтесь — ведь живы. Уж сколько вы там пробыли, это же счастье, что живы! А рассказы ваши… вы уж не обижайтесь, я как врач говорю — привиделось вам. Такое бывает: лес, голод, такая рана глубокая… Ну, ничего, поправитесь окончательно — всё забудется. Перемелется — мука будет.
Он улыбнулся сочувственно и ласково и вышел. Я долго лежал и думал. Потом попросил у Светы толстую тетрадь и ручку. Вот теперь пишу. Может быть, Павел Сергеевич и прав, может быть, и привиделось, бред всё — и только! Может быть, и правда, пройдёт, когда выздоровею, перестанет мучить? Но если ничего не было, почему даже во сне встаёт передо мной Зое, как живая? Ладно, может быть, даже Зое — бред, моя мечта — и всё. Но не мог же я, в самом-то деле, придумать целый народ!
