Тревожная ночь - Марк Симович Ефетов
— Правильно, — отвечали Кущину, — только тепловозов для детской дороги пока нет. Надо подождать.
Кущин — человек тихий — ждал. А Поликарп Филиппович ждать не захотел.
Он человек стремительный, смелый. Был с ним такой случай.
Однажды Кныш гулял с Минькой возле станции Березки, а там с железнодорожной платформы сгружали большие трубы. Одна из труб, не удержавшись в общей груде, покатилась вниз. А тут, на дорожке, стоял Минька и смотрел как зачарованный на все, что происходило с невиданно огромными трубами.
Кто-то из прохожих закричал, кто-то от страха зажмурился, а Поликарп Филиппович ринулся наперерез трубе, оттолкнул Миньку, но сам не успел увернуться. Краем трубы его сшибло с ног.
Потом Минька ходил к Поликарпу Филипповичу в больницу. Малышей в больницу не пускают. На них даже халатов там нет. Но Минька пошел со старшим братом Женькой и сказал там, где дают пропуска:
— А я все равно не уйду!
И его пустили, завернув в простыню. Минька Поликарпу Филипповичу читал стих «Белеет парус одинокий», и, как говорит Поликарп Филиппович, мальчик «помог за две недели с хворью разделаться — выздороветь».
А доктор говорил, что Кныш так скоро поправился потому, что он человек волевой.
Оказывается, волей можно даже самого себя вылечить.
— А ну, Минька, — сказал Кныш как-то, — а ну, друг, продекламируй мне стихи Джанни Родари!
Минька молчал.
— Что ж молчишь?
— Не умею.
— Как не умеешь? Ты же его после «Паруса» выучил. Говорил. Ни разу не ошибся!
— Так-то ж я говорил! А теперь надо де-кла… мир… мировать… А я не умею.
Они тогда не сразу поняли друг друга. Бывает. Но в конце концов разобрались. И Минька с выражением, почти как артист, продекламировал стихотворение, где есть такие строки:
Есть такая страна на свете, Где в своих поездах разъезжают дети. В поездах настоящих — с дымом, паром, С машинистом, кондуктором и кочегаром…— Д-да, — сказал Кныш. — Все правильно. Дети есть. Поезда есть. Страна такая есть… Послушай, Минька, а что это за страна? Какая? А?
— Страна? — Минька задумался. — Наша страна. Советская.
— Правильно! Молодец! А ты знаешь, что такое «советская»?
— Нет, Поликарп, не знаю.
— Вот то-то и оно. А я, брат, знаю. Советская власть — это, друг ты мой, большое дело.
Мы, сыновья потомственных рабочих, Страною правим и своей судьбой… —продекламировал Кныш и спросил: — Так, Минька?
— Так…
Хотя Минька тогда мало что понял.
3
На следующий день, когда Минька зашел, как обычно, в гости к Поликарпу Филипповичу, Кныша дома не оказалось.
Тут надо сказать вам несколько слов о соседке Поликарпа Филипповича — Ольге Михайловне. Внешне ничего особенного в ней нет. Чуть грузная, седая женщина. Руки большие, как у мужчины. Голос тоже такой, что, если по телефону с ней разговаривать, не разберешь, мужчина это или женщина.
О таких людях, как Ольга Михайловна, принято говорить: хмурая. Морщины у нее на лице, как глубокие колеи в осеннюю распутицу, живет одна: ни мужа, ни детей, ни внуков.
А был у Ольги Михайловны муж. И дети были — двое сыновей. И у ее детей уже дети могли бы быть. Только не доросли сыновья до того, чтобы у самих сыновья были. Младший десятилетку окончил и в армию ушел, а старший с первого курса в сорок первом — прямо на фронт. Не вернулись. И муж Ольги Михайловны в первые дни войны погиб.
Почтальонша приносит Ольге Михайловне пенсию домой. Только дома ее и не застать. То на субботнике деревья сажает, то детскую площадку отмеривает, то у какой-то больной женщины дежурит.
Почему у какой-то? А потому, что женщина эта Ольге Михайловне никто. Через дом живет. У водопроводной колонки встречались. Знала о ней Ольга Михайловна одно — что звать ее Серафима Ивановна. А услышала, что эта Серафима Ивановна заболела, а живет одна, и пошла к ней дежурить.
Такая она была — соседка Поликарпа Филипповича. С виду незаметная, как говорится — рядовая, а ведь на таких-то людях земля держится.
Минька Ольгу Михайловну любил и побаивался. Хоть и добра, а строга. Открыла Миньке дверь и сразу:
— Почему пальто нараспашку?
Минька быстро застегнул пуговицы. Хотел сказать, что все ребята так ходят, но не сказал. А спросил:
— Поликарп дома?
— Уехал дядя Поликарп.
— Куда?
— В город. К депутату.
— Угу.
— Что угу? А ты знаешь, кто такой депутат? Заходи. Снимай пальто. Грейся.
— Не… я тут… — Минька поднял голову, посмотрел на Ольгу Михайловну и… вошел.
Хорошо у Ольги Михайловны. Такая же комната, как у Кныша, и окно такое, а светлее. От занавесок, от светлой скатерти или оттого, что пол блестит и отражает свет из окна, как зеркало, — кто знает?
— Садись. Угощайся, — говорит Ольга Михайловна.
На столе бело-розовый зефир и коржики. Таких вкусных коржиков, как у Ольги Михайловны, Минька никогда не ел.
— Значит, ты знаешь, кто такой депутат?
— Знаю. Голубев. Я портрет его видел, когда выборы были.
