Николай Глебов - Карабарчик
— Куда хочешь девай, а в дом не пущу.
Зотников в раздумье почесал затылок.
— Евстигней Тихонович, отдайте мальчика мне! Куда ему теперь? Ни отца, ни матери… Пропадать, что ли? — Прокопий погладил найденыша по голове.
Хозяин крякнул и опустил глаза.
— Пускай берет! — Хозяйка посмотрела на мужа и махнула рукой: — Только насчет пропитания на нас чтобы не надеялся.
Карабарчик стоял тихо и с удивлением разглядывал просторную избу. Его поразили невиданные цветы и птицы, нарисованные на стенах и потолке, очевидно, проезжим маляром. Наглядевшись на них, он перевел глаза на сидящих за столом и увидел мальчика, который украдкой показывал ему язык.
Карабарчик в растерянности отвернулся к стене. Вдруг он почувствовал, что кто-то больно ущипнул его, и, оглянувшись, увидел рядом хозяйского сына Степку.
Найденыш заплакал.
Прокопий оглянулся и оттолкнул Степку:
— Зачем обижаешь?
— А тебе что, жалко? Он ведь алтаец! — тон хозяйского сына был вызывающий.
— И алтаец такой же человек, как и ты.
Варвара, жена Зотникова, всплеснула руками:
— Господи! Да ты, Проня, совсем с ума сошел! Нашел с кем хозяйское дите сравнивать. Степанко-то ведь крещеный, а этот что? Имени даже человеческого не имеет.
— И то правда, алтаец души не имеет, — поддакнул жене Евстигней и, обратившись к Прокопию, махнул рукой: — Бери его к себе, коли хлеба много.
Глава вторая
В семье Прокопия Кобякова Карабарчика окружили лаской и заботой. Степанида была доброй женщиной и жалела найденыша.
— Сиротка ты моя бесталанная! — гладя его по голове, говорила она. И мальчик, чувствуя ласку, доверчиво прижимался к ней.
Верным другом был и Янька.
— Если Степка тронет Карабарчика, я ему мялку дам! — говорил он отцу.
— Драться нехорошо, — останавливал сына Прокопий.
— А если он первый полезет, что мне нюни распускать, что ли? — Янька решительно встряхивал вихрастой головой.
— Теперь он побоится: вас ведь двое.
Шли дни. Карабарчик быстро осваивал незнакомый ему русский язык.
— Зды-равствуй, друг! — обратился он однажды к Яньке и протянул ему руку.
Янька подпрыгнул от радости и, схватив Карабарчика, стал кружить его вокруг себя. Утомившись, он спросил:
— А по-алтайски «здравствуй» как?
— Эзен.
— А дом? — Янька показал на большой дом Зотникова.
— Аил.
Наглядный урок русского языка неожиданно был прерван. Ребята заметили Степку. Он бегал по двору с веревочкой, к которой был привязан воробей.
Слабо трепыхая крыльями, воробей то взлетал вверх, то опускался к земле, пытаясь вырваться из рук своего мучителя. Наконец с раскрытым клювом, тяжело дыша, он упал к ногам ребят.
Янька поднял полумертвую птичку и гневно крикнул подбежавшему Степке:
— Ты зачем воробья мучаешь?
— А тебе какое дело? — Степка, выхватив птенца из рук Яньки, с силой сжал его в руке.
Воробей только слабо пискнул.
— На! — Степка бросил Яньке воробья, плюнул на Карабарчика и побежал.
Карабарчик растерянно поглядел на своего друга.
Янька кинулся за обидчиком и, догнав его возле крыльца, свалил с ног.
— Не души птичек! Не плюйся! Вот тебе, вот тебе! — Работая кулаками, он не давал Степке подняться с земли.
— Скворец, дай ему пинка! — скомандовал Янька подбежавшему другу.
На шум выбежала Варвара. Схватив Карабарчика за волосы, взвизгнула:
— Ах ты бездомник! Хозяйского сына бить?
Бросив Степку, Янька разбежался и, как молодой бычок, ударил Варвару головой в живот. Та ойкнула и присела на ступеньки крыльца. Ребята, воспользовавшись этим, стремглав бросились к своей избе.
— Вот мошенник, чуть с ног меня не сшиб! Чистый разбойник!.. Степочка, не плачь. Приедет отец — мы их проучим! — запричитала Варвара, поднимая хныкающего Степку.
У конюшни показалась Степанида, нагруженная ведрами.
— Ты своего варнака прибери к рукам да алтайчонку встряску дай, а не то я сама их проучу, как хозяйского сына трогать! — напустилась на нее Варвара.
— Да ты что, Варвара Кузьмовна! — остановилась Степанида. — Ребята на дню могут десять раз подраться и помириться. Известно, дети, — добавила она мягко.
— Ты меня не учи! — Поднявшись на крыльцо, Варвара подбоченилась. — Покамест я здесь хозяйка. Не любо — можете убираться на все четыре стороны! Кормильцы у вас теперь с Пронькой есть! — продолжала она язвительно. — Яшку-мошенника с одного конца деревни пошлешь кошелем трясти, алтайчонка — с другого, вот вам и хлеб.
Степанида махнула рукой:
— И ваш-то хлеб не слаще мирского, — и, повысив голос, крикнула: — По ночам мы чужих лошадей не таврим[5], по тайге не разбойничаем!
Варвара ахнула и поспешно закрыла за собой дверь.
К вечеру из лесу вернулся Прокопий. Жена рассказала про ссору с хозяйкой. Он нахмурился:
— Не надо было связываться с этой змеей! Осень теперь, куда пойдем? Да и Карабарчика оставлять здесь нельзя — заедят.
— А зачем мы его оставлять будем? Поедет с нами в Тюдралу. Перезимуем как-нибудь в старой избе.
— Я не об этом! — махнул рукой Прокопий. — Боюсь, как бы не уперся Евстигней насчет Карабарчика. Скажет: отдай да и все. Моя, дескать, находка.
— Нет, я без Карабарчика с заимки не выеду! — заявила твердо Степанида. — Как жил, так пускай и живет у нас.
Прокопий покачал головой:
— Да мне и самому Карабарчика жалко, но с Евстигнеем разве договоришься?
Дня через два домой вернулся Евстигней. Приехал он ночью. Через час в окно избушки Прокопия кто-то постучал. Работник вышел и узнал в темноте хозяина.
— Зайди ко мне сейчас, — хмуро сказал Зотников и направился к своему дому.
Работник последовал за ним.
В маленькой горенке тускло светилась лампада.
— Садись! — голос Евстигнея был суров. — Тут твоя баба развязала язык насчет таврежки алтайских лошадей… Так вот… — Он приблизил бледное лицо к работнику и прошептал: — Если еще раз услышу, сгною вас обоих в остроге! Понял? Кто видел? — Пальцы его впились в плечо работника. — Я тебя спрашиваю: кто видел?
Прокопий отодвинулся от хозяина и сказал примирительно:
— Мало ли что болтают, не каждому слуху верь.
— То-то! — Немного успокоившись, Евстигней зашагал по комнате. — Алтайчонка я записал на свое имя. На днях приедет поп, — бросил он угрюмо.
Прокопий понял: Евстигней хочет закабалить найденыша, сделать его своим батраком навечно.
— А где Карабарчик жить будет?
— Пока у тебя. Если понадобится — возьму.
— Да ведь он человек…
— Не твое дело! — грубо оборвал Прокопия хозяин. — Моя находка: что хочу, то и делаю.
— Вот что, Евстигней Тихонович, — чеканя слова, заговорил Прокопий, — пока я жив, мальчика в обиду не дам.
— Иди, иди, защитник, без тебя обойдемся! — махнул рукой Евстигней.
Хлопнув дверью, Прокопий вышел.
Через неделю на заимку приехал священник — отец Дометиан. Найденыша окрестили и дали ему имя Кирияк.
Приближалась зима. Подули холодные ветры. Тайга нахмурилась. Над заимкой целыми днями висела густая пелена мелкого дождя. По ночам в горах было слышно, как кричали дикие козы. В вышине серого, неласкового неба стройными треугольниками, стремясь на юг, летели гуси.
Прокопий вместе с хозяином уехал в соседнее село на ярмарку. В больших скотных дворах, что окружали заимку, ревела голодная скотина. Степанида с ребятами едва успевала подвозить корм. Намаявшись за день на хозяйской работе, ребята забирались вечером на полати.
В избе чуть мерцает огонек. За старой глинобитной печкой шуршат тараканы, скрипит однотонно сверчок. В углу, возле дверей, спит теленок, и в сумраке осеннего вечера, за окном, чуть слышно моросит дождь. Пахнет кислой капустой и намокшей за день одеждой из овчин. В сенях скулит Делбек и ждет, когда его впустят в избу.
Дождь усиливается. В избе все затихает. Только на полатях слышится неторопливый шепот. Это Янька рассказывает своему другу разные небылицы.
* * *В один из осенних дней, встретив работницу на дворе, Варвара сказала ей:
— Пошлешь ко мне алтайчонка.
Мальчик пришел. Хозяйка хлопотала возле печки, и вкусный запах свежеиспеченного хлеба наполнял кухню. Проглотив слюну, Кирик уселся возле порога.
— Чего уставился на стол? Не для тебя стряпала! — заметила сердито Варвара и открыла подполье: — Лезь за котом! Поймаешь — снесешь в амбар. Только держи его крепко: кот-то дикий.
Спустившись по шаткой лестнице вниз, мальчик стал оглядываться. Свет сверху исчез: Варвара закрыла западню. Привыкнув к темноте, увидел две светящиеся точки. Поборов страх, пополз к ним, но светящиеся точки мелькнули в другом месте.