Игорь Востряков - Золотое сечение (сборник)
— Эй! — позвал он. — Кто-нибудь! Я не могу дышать!
— Что ты кричишь! — недовольно отозвалось золото. — Ты мне мешаешь думать!
— Но я твой хозяин!
— Я принадлежу вечности, а не тебе, глупое создание! — высокомерно сказало золото.
— Вещи! Мои дорогие, мои любимые вещи! — позвал тюбик.
— Каждый раз одно и тоже! — засмеялись вещи. — Он возомнил себя нашим хозяином! Это смешно!
— Но что-нибудь должно принадлежать мне! — прошептал тюбик.
— Я принадлежу тебе — отозвался чей-то голос.
— Кто же ты?
— Твоя душа!
О самоуверенности
— Мы скоро всех обгоним и перегоним! — самоуверенно вещал динамик, накрепко прибитый к стене.
— Буль-буль-буль, — соглашался с ним городской фонтан, как всегда оставаясь на месте.
О ботинке и туфельке
Ботинок был тайно влюблен в маленькую изящную туфельку. Они стояли рядом на подставке для обуви. Ботинок долго не решался заговорить с нею. Дело в том, что стоял он на подставке не один, а со своим братом близнецом, разбитным малым. Рядом с туфелькой неотлучно стояла ее сестра близняшка, довольно ворчливая особа. Ботинок боялся, что над ним будут смеяться. Но однажды решился.
— Хорошая погода, не правда ли? — пробормотал он. — И я не прочь прогуляться с какой-нибудь симпатичной туфелькой!
— Вы имеете в виду мою сестру? — в надежде, что он скажет нет, спросила она.
— Нет! Я имел в виду вас! — сказал он и обнял свою милую туфельку обеими шнурками.
— Чтоб мне лопнуть! Вот это новость! — засмеялся брат близнец, дружески подталкивая брата в бок.
— Какое бесстыдство! — проворчала сестра близняшка. И это они совершают среди белого дня!
— Можно себе представить, что они будут делать, когда стемнеет! — захохотал брат близнец.
Влюбленные в ужасе отпрянули друг от друга. Прошло время. Все четверо состарились. И однажды ботинок решился вновь обнять свою туфельку.
— Любимая, — сказал он, — я все еще люблю тебя!
— А я любила тебя всю свою жизнь, глупый мой ботинок! — услышал он в ответ.
— Вот дураки! — засмеялся брат близнец. — Они все еще говорят о том, что ушло безвозвратно!
— В таком возрасте, милая сестрица, даже думать о любви, пошло и безнравственно! — проворчала сестра близняшка.
Но влюбленные их не слышали. Старость отняла у них почти все, но не смогла отнять главного, того, что держит пришедших в этот мир на поверхности жизни.
О наличии жизни
Два вируса птичьего гриппа вылезли на кончик утиного клюва и зажмурились от изумления. Перед ними открылась панорама гигантской Вселенной. Великое множество планет летело куда-то по своим орбитам. Планета, на которой сидели вирусы, с трудом махала крыльями, теряя высоту.
— Что творится с нашей планетой? — удивился один из вирусов.
— Я, думаю, она падает, — сказал второй.
— Но почему?
— Я, думаю, это результат нашей с тобой жизнедеятельности!
— Господи! — воскликнул первый вирус и перекрестился. — Может есть смысл пересесть на соседнюю планету?
— Нет! — возразил второй. — Науке не известно есть ли там жизнь.
— А я не хочу упасть и разбиться, только потому что науке что-то неизвестно! — крикнул первый и перепрыгнул на соседнюю утку.
И вовремя. Планета утка, с которой он прыгнул в неизвестность, сошла с орбиты и кувыркаясь полетела вниз.
— Невежа! Там нет жи-и-и-и! — донеслось до него.
О чайной ложечке
Симпатичную чайную ложечку насильно выдали замуж за большую фарфоровую кружку. Ну и плакала бедная. Впрочем, недолго. Вскоре она и жизни своей не представляла без своего молчаливого мужа в дорогом китайском халате. Муж молчал, а ложечка целыми днями болтала без умолку по-китайски. Надо сказать, что ложечка, как и ее муж были сделаны в Китае, на одной посудной фабрике.
Но время неумолимо. Вскоре, в фарфоровом теле мужа появилось несколько трещин, а ложечка поистерлась и в ее голосе послышался довольно неприятный дребезжащий звук. Однажды муж поскользнулся, упал и развалился на куски. Его тут же отправили в пакет для отходов, а ложечку вновь выдали замуж. У нового мужа был прекрасный монгольский халат и скверный характер. Ему не нравился дребезжащий голос жены и ее потрепанный вид. Он то и дело кричал об этом по монгольски, но его никто не понимал. И однажды, он как бы случайно, вытолкнул ее на чайный столик, чтобы все увидели какая она старая. Ложечку тут же отправили на кухню перемешивать собачью похлебку. Она перемешивала и плакала, перемешивала и плакала. И однажды.
— Бульк!
Утонула в похлебке. Впрочем, никто этого даже не заметил. Только собака, сожрав похлебку, обнаружила ложечку, обнюхала ее и, приняв за говяжью косточку, зарыла в саду под большим сиреневым кустом.
О комаре
Однажды комар попал в такой густой лес, что пролетая между деревьями, ободрал себе уши.
О вороне
Однажды ворона наткнулась на такой редкий лес, что пролетев сотни миль, свалилась без памяти, так и не найдя ни одного дерева.
О капельке крови
Крыса ходила с автоматом наперевес по царству мышей и расстреливала всех, кто попадался ей навстречу.
Однажды она увидела только что родившегося мышонка. Не раздумывая, крыса прицелилась и нажала на спусковой крючок. Капли алой крови оросили зеленую траву, а одна капелька попала на автомат убийцы. В тоже мгновение крыса почувствовала неимоверную тяжесть. Будто ей в лапы, вместо легкого автоматического оружия кто-то вложил многотонный танк. Именно эта тяжесть опрокинула ее на спину и придавила к земле. Крыса не могла даже пошевельнуться. Вся крысиная армия, прибежавшая на ее крики, попыталась снять автомат с крысиного живота, но все было напрасно.
— Господи! — взмолилась крыса. — Помоги мне! Чем я провинилась перед тобой? За что ты так жестоко наказал меня?
— Тебя придавила к земле, пролитая тобой, капелька крови невинного младенца! — ответил Создатель. — Она так тяжела, что даже мне не под силу оторвать ее от земли!
— Что же мне делать? — прошептала крыса, почти теряя сознание.
— Заслужить прощение!
— Как?
— Поклясться самой верной клятвой, что больше никогда не возьмешь в лапы никакого оружия! Что никогда, во веки веков, не прольешь ни капли живой невинной крови!
— Я клянусь! Самой верной, самой чистой клятвой клянусь сделать это! — шепнула крыса и в тоже мгновение почувствовала, что стало легче дышать.
О горошине
Горошина провертела дырочку в пакете, а котором куда-то несли ее с другими, точно такими же горошинами и, не раздумывая, прыгнула вниз. Она упала на что-то жесткое и покатилась, подгоняемая ветром. Шло время. Потому что время всегда идет. А ветер катил ее по жизни куда-то. Она даже ни разу не оглянулась и не задумалась. Катилась себе и катилась.
— Кому какое дело до меня, в конце концов! — раздраженно думала горошина, потому что характер от безостановочной гонки по жизни совершенно испортился.
И вот однажды, ветер подогнал ее к мусору, лежащему у дороги. Она лицом к лицу столкнулась с первым в ее жизни мужчиной. Правда, он был женат на лохматой и довольно неопрятной грязи.
— Мне что за дело до этого, — думала горошина, — я молодая и красивая, и он, кажется, влюблен в меня!
И вдруг в ее жизнь ворвался ливень. Шумный, теплый. Горошина просто потеряла голову, от ворвавшегося в ее жизнь нового мужчины. Ливень, как пришел, так и ушел. И вскоре горошина почувствовала, что в ней зреет что-то. Она пополнела, подурнела и похорошела одновременно.
— Кра-а-ак! — лопнула кожица, а из под нее выглянул крепкий, зеленый ребенок.
Он тут же ухватил ручками мусор, ножками толкнул грязь.
— Я тут не при чем! — закричал мусор, потому что грязь принялась дергать его за усы.
А ребенок смеялся и рос, и вскоре стал взрослым гороховым кустом, высосав из мамы горошины все жизненные соки. Но на это никто не обратил внимания, потому что из больших созревших стручков, уже сыпались вниз молодые горошины. Их тут же подхватывал ветер жизни и катил куда-то. Они катились даже ни разу не оглянувшись и не задумавшись, куда же они катятся в конце концов?
Что с них взять? Молодость легко растрачивает годы и только старость бережет каждое мгновение ускользающей жизни!
О ночной рубашке и халате
Войдя в спальную комнату, неопрятный мужской халат увидел, что его жену, беленькую ночную рубашку, обнимает грубый свитер.
— Что это такое, дорогая? — закричал халат. — Как это понимать?
Увидев халат, свитер упал на пол и притворился вязаным ковриком.
— Ах! — воскликнула беленькая ночная рубашка, заламывая рукава. — Какой ты странный! Здесь никого нет! Неужели ты веришь своим близоруким глазам больше, чем словам своей любимой жены? Откуда здесь взяться постороннему мужчине?
