Эдуард Шим - Лето на Корбе
БЕЛИЧЬИ ПОВАДКИ
Говорили мне, что белки шишками пребольно швыряются. Сорвёт шишку да так метко запустит, что и увернуться не успеешь!
И ещё говорили, — не может, мол, белка по земле прыгать.
Я, конечно, поверил. Что ж тут особенного? Сверху-то ей удобно швыряться, это не мне снизу в неё попадать!
И насчёт беганья поверил. Передние лапки у белки маленькие, а задние хоть и большие, так ведь им хвост на земле мешать будет!
Насчёт хвоста это я сам тогда догадался, — сравнил белку с зайцем. У зайца ведь тоже передние лапы маленькие, а задние больше раза в три.
Зато хвост у зайца какой, — всякий знает. Его даже и хвостом-то назвать совестно, так что-то врОде меховой пуговицы.
Ну, вот, сравнил я эти хвосты и сразу решил, что белке по земле бегать действительно никак нельзя.
Хвост мешать будет: обязательно он у неё в ногах запутается.
А на самом деле оказалось вот что.
Поспели грибы, стал я каждый день в лесу проводить. Белок у нас так много, что я их почти всякий раз видел! Даже и внимание перестал обращать — всё равно ружья нет, не достанешь.
А тут попалась одна смелая: сидит, качается себе на нижней длинной ветке. Я и решил проверить, как белки по земле прыгают.
Протянул я осторожно палку — не пугается белка, смотрит на меня и цокает легонько. Я палку в ветку упёр, потом как тряхну, — белка моя и кувырнулась на мох.
Опомниться не успел, как она уже шагах в десяти от меня очутилась. Так быстро поскакала, будто это мох её, как пружина, подкидывает.
И хвост-то, оказывается, нисколько ей и не мешает скакать! Вытянулся он сзади в струнку и летит за ней по воздуху.
Доскакала белка до первого дерева, взвилась по стволу, уселась на макушке да как заверещит!
Когда белка цокает, у неё хвост подрагивает: цокнет белка — и хвост дрогнет; цокнет — и опять дрогнет!
Ну, так теперь хвост у неё не дрожал, а непрерывно трясся — до того обиделась на мою шутку!
Тут я сразу и про шишки вспомнил.
Сейчас, думаю, в меня кинется!
Но не стала кидаться белка.
Правда, может быть, потому, что она впопыхах на берёзу уселась, а там шишку вряд ли отыщешь!
СОМИЩЕ
Всё никак мне не удавалось увидеть настоящего живого сома.
Приходили к Мокеичу другие рыбаки, рассказывали о ловле. И, конечно, вершиной удачи на рыбалке был сом. Щуками не хвастались — чего-чего, а этого добра в реке много! Но вот сом…
Я и не мечтал его поймать, хоть бы увидеть живого, в воде. По рассказам-то я сома хорошо себе представлял: чёрный, с жёлтым брюхом и огромной пастью бродит сомище в тёмной придонной воде.
Ночью на охоту выходит — за лягушками и рыбьей мелочью гоняется. А перед грозой «гуляет» наверху — махнёт хвостом, только плеск раздаётся и круги по воде побегут. Да, на такого интересно посмотреть!
Сидел я как-то утром на реке. Место было удачное — под мостом на нижних сваях. Ни ветром не продувает, ни солнцем не жжёт. Таскаю помаленьку плотву да окунишек на маленькую зимнюю удочку. Поплавок подо мной качается, и закидывать его никуда не нужно. Кругом свай течением при било траву и тину, затянуло воду плотным коричневым покрывалом. И только подо мной светится зелёное окошко чистой воды.
Наловил я порядочно, стал домой собираться. Нанизал рыбу на ивовый прут и сматываю удочку.
Вдруг тина рядом заколебалась и стала расходиться медленно-медленно, словно кто её рукой осторожно снизу отводит. Потом затихло и снова тина сходиться начала.
Я заинтересовался, прилез по сваям поближе, наклонился и смотрю: кто же там шевелится?
Долго ничего не появлялось. Я уже встал, удочку в руку — и собрался лезть к берегу; да взглянул ещё разок. А когда взглянул — у меня и руки похолодели.
Рядом с серой сваей, почти высовываясь из воды, торчит толстая усатая голова. Один ус в воду спустился, а другой в тине застрял и вверх смотрит.
Поднял я осторожно удочку и толстой ручкой на конце — хлоп по чёрной голове! Не знаю, зачем я это сделал. Убить, конечно, деревянной ручкой не собирался, а скорей всего поразился нахальству рыбищи — вылезла наверх и заснула у всех на виду!
Стукнул я ручкой усатую голову и испугаться не успел, — хлопнуло подо мной, окатало водой с ног до головы. И не сверху льётся вода — снизу бьёт, а потом по мне же и стекает обратно. Открыл глаза — удочка моя на волнах качается, сома нет, а я весь тиной обвешан и трава на мне, как верёвки, повисла.
Вот тебе и встретился с сомом!
ПРОСТОЙ СПОСОБ
Петькин отец в колхозе плотником работает. Не хватило ему как-то жердей на новую крышу, — отправился он в лес, а мы с Петькой за ним увязались.
Нам посмотреть интересно, да еще у меня в голове думка: «А вдруг позволит он мне самому попробовать, какая-такая работа у лесоруба?»
Однако — не позволил.
— Тебе, — говорит, — сажать деревья еще туда-сюда, а насчёт того, чтобы рубить, — маловато вырос!
Я обиделся. Что мне, — для себя срубить хочется? Кроме того, человек в пятый класс ходит, а его всё еще маленьким считают.
«Ладно, — думаю, — посмотрим еще, кому можно, кому нельзя».
Выбрал он на просеке сосну, начал рубить, а я вокруг похаживаю. Потом подошёл к нему и спрашиваю:
— Дядя Вася, а сколько метров будет в этой сосне, что вы рубите?
— Не знаю, вот свалю и померяем.
— Так как же вы рубите, не померявши? Может, она короче и не хватит вам на жердину?
Он даже засмеялся:
— Не мерявши? У меня, брат, глаз точный, я и так всё вижу! А ты что, хотел её не срубивши померить?
— А что ж тут особенного? Конечно, смерить надо, а то вдруг всё-таки не хватит.
Сколько, — спрашиваю — вам метров надо?
— Шесть, — отвечает дядя Вася, — а в этой вершине все восемь будут.
Я сразу как будто бы успокоился:
— А, ну, значит, всё в порядке! Только, дядя Вася, в ней не восемь, а ровно семь метров.
— Сейчас, — отвечает, — прикинем! Дай-ка метр, да только сам отойди подальше, чтобы я не видел, как ты краснеть будешь! — Я, конечно, не отошёл.
Свалил дядя Вася сосну, прикинул — точка в точку семь метров. Он от удивления даже метр выронил. А я спокойно говорю:
— А вот в этой, дядя Вася, ровно шесть, а вот в той
сосне — девять с половиной метров. Может, вам ещё какую смерить надо?
Тут фокус этот совсем простой. Воткнул я в землю незаметно от дяди Васи метровую палку. День был солнечный, просека чистая, от палки на землю тень упала. Я её измерил — оказалось, ровно два метра, а в тени, что от сосны падала, уложилось четырнадцать метров. Ну, а дальше расчёт короток: четырнадцать на два — семь метров.
Прямо против моих окошек выстроен новый клуб, и пять боковых жердей, что покрыты сверкающей жёлтой дранкой, срублены мной в тот день, когда мы ходили в лес. И, конечно, срублены с разрешения дяди Васи, тем более, что он теперь сам иногда моим способом в лесу деревья меряет.
МОИ ПРОВОДНИКИ
Ходил я как-то за грибами и заблудился.
Попал в незнакомое место — кругом полянки, одна за одной. Огорожёны полянки густым березняком, заросли травой и похожи все друг на дружку.
Вот и попробуй, найди дорогу домой. Если бы еще знал где, — на севере или юге дом находится, то выбраться легко.
Найдёшь пень свежий или мох на северной стороне — и сразу всё ясно станет. А то ведь целый день кружился по лесу и, конечно, где какая сторона света — представления не имеешь!
Лёг я на пахучий дикий клевер, задумался. Лежу, а кругом, как провода под ветром, гудит: «Жжж-жжж-жжу-у!» — пчёлы.
Стал я за ними наблюдать. Вот эти тёмно-коричневые — шмели, лесные жители. Летают тяжело и гудят, как басовая струна. Эта вот с ядовитыми жёлтыми полосами промеж чёрных — оса. У неё повадки совсем не пчелиные — летает быстро, звенит. На цветок сядет — пёстрое брюшко покачивается. Смотреть-то даже и то неприятно.
А вот эта, тёмно-жёлтая, — настоящая домашняя пчела. Их на поляне всего больше.
Стал я считать, сколько цветков пчела на поляне облетает, со скольких взяток возьмёт. Пчела с цветка на цветок — и я за ней следом. После одиннадцатого цветка поднялась она высоко, сделала круг и скрылась за березняком. Следующая снялась после девятого — и опять в ту же сторону.
