Владимир Добряков - Вредитель Витька Черенок
Как и когда исчез мел у доски, казалось непостижимым. Ну, к двери она бегала, окно закрывала, и пожалуйста — нет мела, будто испарился.
Саша беспомощно огляделась. Как ни в чем не бывало ребята смеются, гоняются друг за другом, кого-то прижали в углу. И, главное, Черенка в классе не видно. Куда-то со своими мальчишками убежал. Убежал?.. А вдруг?.. Саша поспешила к своей парте, сунула руку под крышку. Так и есть — второй кусок тоже исчез. Она быстро вытащила портфель, обшарила все уголки в парте, даже в Юрину половину заглянула. Бесполезно, нет мела.
А звонок должен прозвучать с минуты на минуту. Как ошпаренная, Саша выбежала в коридор и у самой лестницы неожиданно столкнулась с Черенком. Он что-то усердно жевал, а рядом стояли его дружки-подпевалы и с восхищением смотрели на своего предводителя.
— Это ты! — набросилась на Черенка Саша. — Ты украл мел!
Витька вытер рукавом странно белые губы и сощурил нахальные глаза.
— Осторожно, киса. За такие слова… — Он поднял круглый кулак и повертел им перед ее носом. — Чуешь? Свинцом налит и смертью пахнет.
Саша отшатнулась.
— Какой ты есть, Черенок… Бессовестный!
И, не ожидая, что ответит на это ненавистный обидчик, помчалась по лестнице вверх, в учительскую…
Если бы Саша не потеряла той минуты с Черенком, когда столкнулась с ним на лестнице, она бы, наверное, не опоздала. А из-за этого противного Витьки не успела к звонку.
Лидия Гавриловна уже вошла в класс, когда Саша, пробежав по непривычно пустынному, гулкому коридору, чуть живая от стыда и страха, постучала в дверь и тихонько приоткрыла ее.
— Разрешите?..
— Саша?! — очень удивилась учительница. — Входи. Как же так, дежурная, да еще и опаздываешь?
— Я… ходила за мелом, — пролепетала та.
— О меле надо заранее беспокоиться…
За все четыре года, что она учится в школе, Саше не сделали столько замечаний, сколько она получила в один этот злополучный день.
Дома она не выдержала и расплакалась. Мама, Нина Васильевна, гладила ее по голове и как могла утешала:
— Ну, будет, будет, моя лапушка. Успокойся. Ничего страшного не произошло.
— Это все он, он, Черенок, — всхлипывая, говорила Саша. — Он меня измучил. Я видеть его не могу!
— Да неужели так уж никакой управы нет на вашего Черенка?
— Ты скажешь, мама! Это же все знают: Черенок неисправимый. И учителя уже махнули на него рукой, и пионервожатая. Даже сам директор школы.
— Потерпи немного. Вот скоро переедем на другую квартиру. Будешь ходить в другую школу. Школа там новая, хорошая, со стадионом, теплицами.
Саша прижалась к матери.
— Так жалко уезжать…
— И Черенка жалко?
— Ты скажешь, мама! Из-за него я бы хоть сегодня переехала.
— Сегодня не получится. К Первому мая обещают вселять.
— А четвертый класс я в своей школе буду заканчивать?
— Придется, дочура, — сказала Нина Васильевна. — Осталось-то месяц всего. Выдержишь еще месяц этого ужасного вашего Черенка?
— Постараюсь, — ответила Саша и неожиданно обрадовалась: как ни неприятен ей Витька Черенок, а все-таки жаль было бы именно сейчас расставаться со своей школой. — Этот год доучусь, — сказала она, — а уж в пятый класс пойду в новую школу.
Разговор в коридоре
Если повернуть голову немного направо и скосить глаза, то вторая парта в первом ряду видна, как на экране в кино. Там сидит Саша Полякова.
Коситься на вторую парту Витька Черенок стал в этом году. В третьем классе он, бывало, и вертелся на уроке, и плохо слушал рассказ учительницы, но глаза никуда не косил. А что теперь с ним сделалось, он и сам не понимал. По правде сказать, и не задумывался над этим. Интересно смотреть ему на девчонку в первом ряду, вот и смотрит. Что здесь такого! Никому не запрещено, каждый может смотреть куда хочет. А что глаза косит, то это для маскировки. Зачем ребятам знать, на кого он смотрит. Это его дело, личное.
И потому Витька все смотрит, косится на ту парту. Если он даже закроет глаза, то все равно отчетливо видит тугую недлинную косу, перевязанную капроновым бантом. Бант белый, с голубыми горошинами. Горошин Витька насчитывал то восемь, то девять, это оттого, как бант был завязан. И видит нос ее, такой пряменький, хоть линейкой проверяй. Ресницы над блестящим выпуклым глазом тоже прямые, как маленькие выставленные вперед пики. Казалось, тронешь пальцем — уколешься. На лбу, у виска, — жилка волнистая, голубоватая, словно река на карте, вложенной в учебник географии. И впадает эта жилка-река в крапинку с чечевичное зернышко. Отчего у нее такая крапинка? У Витьки на лбу тоже красуется отметина, но это боевая отметина: прошлым летом кидались с мальчишками на пляже камнями.
А у Саши отчего? Просто невозможно и представить, что она с кем-то дерется, или разбивает себе нос, или откуда-то падает. Где ей! Пай-девочка, отличница, на уроке ее не слышно, головы не повернет. Тихоня. А впрочем… Как вчера эту малявку-то, Люську Синичкину, кинулась защищать. Будто тигрица. И на него — чуть не с кулаками. Чудеса!
Такая-то паинька да с кулаками. Даже не верится. Вот сидит она, не шелохнется — все слушает, слушает. «Так учительницу слушать — и уроков учить не надо. Это бы и я, — подумал Витька, — тоже, как грибы, пятерочки собирал…»
— Черенков! — вдруг донесся до Витьки голос Надежды Ивановны. — Повтори правило.
Витька встал, шумно вздохнул и поднял глаза вверх, к люстре, похожей на перевернутый гриб.
— Бедненький, — улыбнулась Надежда Ивановна, — там неразборчиво написано, да? — И она указала на потолок.
Каково Витьке было слышать смех ребят! Даже Колька ее удержался. Смех его не спутаешь ни с чьим, смеется, будто всхлипывает. Друг называется! Как бы не пришлось ему и в самом деле поплакать… И Саша смеется. Ишь, закатилась! Даже кружева на переднике вздрагивают. Еще бы, она-то больше всех рада!
Витька брови насупил и уже не в потолок, а в парту глядит.
— Посмеялись — хватит, — оборвала веселье Надежда Ивановна и велела Витьке садиться. — И пожалуйста, постарайся на уроках быть внимательным, — добавила она.
Витька старался быть внимательным. Да вот только плохо у него получалось. То самолет за окном пролетит, то вдруг воробьи настоящий переполох на ветках березы устроят. И не хочешь, а подумаешь: «Эх, заложить бы сейчас в рогатку камешек. Как шарахнул бы в середину, наверняка одного бы свалил». И не забыл Витька обернуться назад, — показать кулак дружку своему, Кольке Сметанину, сидевшему за пятой партой. Колька плечи поднял, скорчил рожу, не понимаю, мол.
«Сейчас поймешь!» — подумал Витька.
В переменку он вывел дружка в коридор, зашипел в лицо:
— В ухо захотел, да? Врезать, да?
— Чего, чего ты! — удивился Колька.
— Сам знаешь, чего. Веселенький. Ха-ха! Хи-хи!
— Так сказала ведь смешно: на потолке, говорит, неразборчиво…
— Заткнись! — У Черенка так и чесались руки — посчитать неверному дружку ребра. Но затевать в коридоре драку было опасно.
Может, он все-таки разок и стукнул бы Кольку, но вдруг увидел у окна девчонку, которая, в общем-то, и была во всем виновата. Прислонившись к подоконнику, Саша читала какую-то книжку. Книжка была толстая, два учебника вместе сложить — мало будет. Таких книжек Витька в жизни своей не читывал. И от этого злость его только усилилась.
Наклонив голову, Витька, словно бык на красный платок, двинулся к окну, где, ничего не подозревая, стояла Саша. Черенок прошел рядом с ней впритирочку. Книга полетела на пол.
— Ненормальный! — воскликнула Саша. — Тебе мало коридора?
— Мало! — с вызовом ответил Витька и, сделав разворот, снова двинулся на нее.
— Какой ты есть, Черенок! — подняв книгу и пряча ее за спину, с укором сказала Саша.
— Хвалеба! — покривил Витька губы. Он опять так близко прошел от девочки, что рукавом задел ее белый, наглаженный передник, а концы пионерского галстука смахнул чуть не на плечо.
— Это я — хвалеба? — поправив галстук, спросила Саша. — Интересно.
Новый поворот, и Черенок тем же курсом наступает на Сашу.
— Выставилась со своей книжкой!
Его рукав смахивает шелковый, без единой морщинки галстук Саши на другое плечо.
— Да можешь ты ходить по середине коридора! — не выдержала Саша.
— Не могу!
— Тогда стой на месте.
— Не хочу!
— Тогда уходи и не мешай.
— Мое дело. Что хочу, то и делаю. Не указывай!
— Ох, и глупый ты, Черенков. Ох, и упрямый.
— А ты — хвалебавоображалистая! Нарочно стоишь тут — смотрите все, какие я толстые книжки читаю!
— О-о, — простонала Саша, — когда уж, наконец, я избавлюсь от тебя?
— А я от тебя!
— Вот и хорошо, Черенок, — сказала Саша и ласково улыбнулась. — Значит, недолго нам с тобой осталось страдать. Отмучаемся месяц, а с первого сентября я уже в другой школе буду заниматься. Через неделю мы переезжаем на новую квартиру.
