Аделия Амраева - Германия
Шалаш Димке я лично помогала мастерить — искала ветки с мамой, ходила по соседям и просила все, что они называли «старым хламом». Это благодаря мне в шалаше появился ковер. И благодаря мне там была жестяная кружка. И утюг, тот, который еще на углях. И тазик дырявый, пластмассовый. А еще футболка брата, правда, с дыркой на спине, по центру. И вот после всего этого Димка смел говорить, что шалаш только его!
— Мама, скажи ей! Кататься буду я! — кричал Димка, когда я вцеплялась в багажник его нового велосипеда.
Велосипед сверкал на солнце разноцветными бликами, а его красная рама горела тем самым костром, который мне все никак не удавалось разжечь.
— Дима, отдай. Она же девочка! — всплескивала руками тетя Света.
— Да, девочка! — подтверждала я и тянула велосипед к себе.
Кататься я не умела, но за шалаш мстила почти каждый вечер — водила велик по улице туда-сюда. Димка стоял у скамейки, в такие минуты — волшебной. Стоял злой и заплаканный. А друзья его снова делали ставки и подставляли друг другу лбы для щелбанов…
Я бы водила этот велик, с блестящим багажником и огненной рамой, до самой ночи, до того времени, когда станет «уже поздно» и надо будет идти домой. Но всегда из соседнего подъезда, как карликовый мишка, вываливался Витя. И бежал ко мне, а потом за мной. По пятам. Спотыкался, падал, поднимался и снова шел. А я еще больше ускоряла шаг, чтоб еще раз упал, чтоб больнее упал, чтоб отстал. И он падал еще несколько раз. В конце концов Витя начинал реветь, мама принималась меня ругать, а Димка торжественно отбирал велосипед.
Вот как все это стерпеть? Я не могла терпеть. А мама повторяла, как зазубренное стихотворение про глупую муху и храброго комарика, которое мы учили с папой:
— Доча, он же маленький совсем!
Маленький, маленький…
— Ну и что! Я тоже маленькая! — ответила я.
Но отчего-то это признание вызвало у всех мам на скамейке смех.
— Вот видишь, — тоненьким голоском сказала Юля, мама Вити, — он тебя любит, жить без тебя не может. Ты не обижай его, пожалуйста.
— Это почему от его любви я должна страдать? Не буду за ним смотреть! Пусть не ходит за мной!
Но Витя все равно ходил за мной по пятам. Молча. Почти беззвучно. А я от него убегала…
Как-то утром мама позвала меня к окну. Шел дождь. Она открыла окно, чтобы я могла прокричать дождику:
— Дождик, дождик, лей, лей, чтобы было веселей!
Я протянула руки вперед, за бельевые веревки, чтобы ангелочки принесли мне прямо на ладони капельки счастья. Так мама говорила: каждую каплю дождя на землю приносят ангелы, каждая капля дождя — это счастье.
— Ого, как много ангелов! — шептала я. — Ого, как много счастья!
Дождь хлестал меня по рукам, щекотал, смешил. И тут я увидела: там, внизу, на площадке перед домом, с машины выгружали доски, железные прутья и стволы деревьев, без коры и почерневшие от воды.
— Мама, мама, а что это?
Мама принесла мне в пиале талкан[1], разбавленный молоком, с сахаром, посмотрела в окно и сказала:
— Не знаю. Развлечения вам, наверное, будут строить.
Кому это — нам и как развлечения можно построить, я узнала уже через два дня. Мы вышли на улицу и увидели толпу детей, незнакомых, нездешних. Видимо, из других домов, тех, что стояли напротив наших, вдалеке. Но что там дети! Все они лазали по странным конструкциям, которые выросли из земли на голой площадке. На той самой, где мы собрались однажды со всех четырех соседствующих домов, когда было землетрясение.
Брат тогда остался спать дома, а меня папа вынес на руках, завернув в одеяло. Дома качались, а дяденька-великан тряс позади них сетками с пустыми бутылками. Видимо, сдать пытался, да вытащить всё не мог. Я даже представила, как он распахивает окна, проталкивает ручища и шарит по кухням и кладовым в поисках пустых бутылок. Мама тогда причитала, а папа все говорил о том, что земля трясется и что поэтому нужно выходить на улицу. Даже если ночь. Но они врали, чтобы меня не напугать. Я-то знаю, что за домом был великан и он шумел бутылками. Пустыми.
— Мама, что это? — Я крепко сжала мамину руку, отчего-то испугавшись незнакомых детей и непонятных, появившихся из ниоткуда сооружений.
— Детская площадка, доча, — радостно сообщила мама. — Теперь вы можете тут качаться на качелях, лазать, вон, на турнике. — Мама показала на какие-то буковки «П» (мы только вчера с папой выучили эту букву по букварю).
— А кто они? — Я ткнула пальцем в первую попавшуюся на глаза незнакомую девочку.
— Они вон в тех домах живут. — И мама махнула рукой куда-то вдаль. — Пальцем показывать на людей нельзя, доча. Это некрасиво.
— Угу, — буркнула я и пошла вперед.
К девочке. Потом к мальчику на качели пошла. Потом пошла на… Папа сказал, что это крокодил. На него все забирались по хвосту и спрыгивали с головы, которая разинула в страшном оскале пасть. Ну те, кто до головы доходил. Многие падали, кто-то спрыгивал еще на середине длиннющей спины.
— Тут равновесие держать надо уметь. — Димка выпятил грудь и зашагал к крокодилу. Легко прошелся по нему и спрыгнул. — Вот так! Ты ни за что не повторишь!
— А вот и повторю! — насупилась я и полезла на четвереньках по хвосту.
— Разве это так делается? Вот неумеха! — Димка прошелся еще раз, оттолкнув меня.
— Я повторю! — снова буркнула я, раскинула руки, как Димка, и вскарабкалась по хвосту на спину крокодила.
— Повторюшка-хрюшка! — Димка засмеялся и пошел к друзьям — они как раз повисли на самом маленьком турнике.
— Сам такой!
— А я за тобой не повторял! За тобой Витёк повторяет!
Я аж зарычала. От волшебной скамейки со всех своих коротких ног ко мне мчался Витя.
— Доча, — крикнула мне мама, — не забирайся на крокодила, а то Витя упадет!
Терпение надулось, как воздушный шарик, красный, как Димкин велосипед, пламенный, как не удавшийся в шалаше костер, и лопнуло. Я снова полезла на крокодила. На этот раз дошла до середины и спрыгнула. Витя стоял внизу и смотрел.
— Доча, я кому говорю?
Я полезла опять. На середине остановилась. Повернулась к Вите и насмешливо проговорила:
— Что? Не можешь так, да? А я отсюда не слезу! Ты достал уже! Не ходи за мной!
Постояла немного, покачалась, стараясь поймать потерянное равновесие, потом дошла до головы и спрыгнула. Тут же побежала обратно к хвосту и снова вскарабкалась на спину крокодила. Витя пошел за мной. Обхватил руками крокодилий хвост и ногами стал отталкиваться. Добрался почти до вершины, завалился на бок и… упал…
Я услышала глухой стук, но дошла до конца и только потом спрыгнула. Витя заголосил, заплакал, сидя на земле под хвостом крокодила.
— Вот дура! — прибежал Димка. — Обязательно было лазать, пока он не упадет?
Димка взял Витю на руки и понес к бежавшей навстречу Юле.
— Дильназ, а ну-ка быстро домой! — крикнула мама грозным голосом.
Так грозно, что возразить я не решилась. И Димке доказывать, что не дура, тоже не стала.
— Витя тебя любит, — говорила мама за ужином. — Он тебя каждый день высматривает в окно, ждет, когда ты появишься на улице. Только тогда и просится на улицу, чтобы с тобой гулять. Юля рассказывала, что, если он начинает капризничать, она сразу ему говорит: «Дильназ такого мальчика никогда не полюбит» или «А вот Дильназ маму слушается». Витя после этих слов игрушки собирает. Даже ест, когда ему говорят, что Дильназ кашу любит.
— Я ее не люблю. — Отчего-то мамина гречка в горло больше не лезла. Я оттолкнула тарелку.
— Дело не в этом. Потерпела бы уже…
Ничего плохого с Витей после падения не случилось.
А терпеть и вправду осталось немного. Послезавтра мы должны были уехать. Насовсем. В деревню.
«Там так здорово! Выходишь за дверь и — ррраз! — улица!» — радовалась я, когда мама сообщила мне о переезде.
Мы даже щенка у тети Светы присмотрели. Она одна во всей округе держала в квартире собаку. И собака ощенилась.
«Мальчик — мой». — Димка попытался отобрать у меня лохматого песика.
«Дима, — строго сказала тетя Света, — мальчика заберет Дильназ, когда они уезжать будут. А нам и Маськи хватит!»
Димка аж заплакал. И два дня со мной не разговаривал, даже из шалаша выгонял. Но мальчик все равно стал моим! Он изо всех щенков самый красивый был!
В то утро на улицу, на детскую площадку, папа с братом вынесли кровать. Утреннее солнце словно потягивалось, отойдя ото сна. Было прохладно. Я развалилась на кровати, пока родители, брат и дядя таскали в дядин грузовик мамины полки и шкафы. Из соседнего подъезда вышли они — Юля и Витя.
— А я уезжаю от тебя! В деревню! Там лучше, чем здесь. И там нет тебя! — похвасталась я Вите.
Юля взяла Витю на руки, он обнял ее за шею и заревел.
