Владислав Крапивин - Путешественники не плачут

Они ехали на зеленом прыгучем «газике». Неровная травянистая дорога петляла по березовым рощицам и широким полянам с лиловыми разливами иван-чая. Володька устал подскакивать на заднем сиденье. Рубашка выбилась из-под штанов, и жесткий ремень натирал спину.

— Долго еще ехать? — осторожно спросил Володька.

— Устал? — откликнулся дядя Витя, обернувшись. В его голосе сразу были и забота, и насмешка. Володька промолчал. Он так и знал: вместо ответа услышит что-нибудь ненужное и обидное.

Рядом с Володькой грузно трясся знакомый дяди Вити, начальник здешнего стройуправления Потапов. Это на его служебной машине они ехали к дальнему озеру.

Потапов шумно завозился на кожаной скамье и вытянул из кармана карту. Карта зашелестела и, развернувшись, упала Володьке на колени.

— Разбираешься? — спросил Потапов.

— Чуть-чуть…

Круглая лужица озера синела в сплошной зелени лесов. Дорога тянулась к нему паутинной нитью. Она пересекала коричневый шнурок шоссе, убегавшего за край карты. Там, у края, Володька заметил мелкую-мелкую надпись: «На Крюково».

Он помолчал. Зачем-то даже потер пальцем буквы-малютки. Потом, возвращая карту, спросил у Потапова:

— Эта большая дорога прямо в Крюково ведет?

— Прямехонько, — оживился Потапов. — Именно туда, в самую точку.

— Это там строят новую электростанцию?

— Вроде бы строят… Да, строят. Точно. Яковлев, один мой бригадир, туда перевелся. Теперь дома только по выходным бывает. Каждый день ездить не будешь, почти сто верст по шоссе…

— А зачем тебе Крюково? — вмешался дядя Витя. — Озеро-то в стороне.

— Низачем. Так, — сказал Володька и стал смотреть в окно. В Крюково жил Юрка Верховский. Он уехал туда, потому что отца назначили начальником стройки. Два письма всего написал. Да и сам Володька тоже…

От рыбной ловли Володька сразу отказался. Он сказал, что займется костром и поставит палатку.

— Вот такой ты мне нравишься, — заметил дядя Витя.

Володька и сам себе нравился таким: быстрым, спокойным и деловитым. Правда, палатку ему помог поставить шофер, но потом он уехал, и костер Володька разжигал сам. Запалил такой огонь, что загудел окрестный лес.

Потом он устал и лег в стороне от огня.

Небо стало темно-синим, а немного позже черным. Но звезды светили туманно, как сквозь марлю.

— Мы сходим на берег, — равнодушным голосом сообщил дядя Витя. — Посмотрим, как и что… Ты побудешь у костра?

— Побуду, — сказал Володька, не поворачивая головы.

— А мы, значит, на разведку, — вставил Потапов. — Быстренько. Туда и сюда.

Володька знал, что дело не в разведке. Просто им надо распить четвертинку, а делать это при племяннике дядя Витя не решается, считает непедагогичным. Кроме того, он хочет посмотреть, не боится ли Володька остаться один.

— Не заблудитесь там… в разведке, — серьезно сказал Володька. — Я пока чай поставлю.

Дядя Витя снял с пояса тяжелый охотничий нож.

— Возьми. На всякий случай.

— Зачем?

— Ты же остаешься часовым. Кстати, надеюсь, ты не заснешь. Часовому, сам знаешь, спать нельзя никак.

— Ладно, — сказал Володька.

Дядя Витя и Потапов ушли, а он повесил нож на ремешок и вытянул клинок из чехла. Лезвие было широким и кривым, как у самурайского меча. На металле дрожали оранжевые змейки отблесков. Володька перерубил ножом несколько веток, бросил их в костер, повесил над огнем ведерко с водой и снова лег, развернув на траве одеяло.

Он лежал и думал о том, что небо совсем черное, но деревья, обступившие поляну, еще чернее. Их вершины хорошо различимы на этом небе. Все верхушки острые, но сразу видно, где сосна, а где ель или береза.

Вершины стали медленно кружиться над ним. «Но-но, — строго сказал Володька. — Не дурачьтесь. Часовые не спят, путешественники не плачут, деревья не танцуют. Деревья стоят и сторожат поляны». Он повернулся на бок и стал смотреть в огонь. Огонь был очень ярким, и Володька опустил веки. И тут услышал шаги дяди Вити и Потапова.

Появилась у Володьки веселая мысль: притвориться, будто спит. А потом, когда дядя Витя скажет что-нибудь о беспечном часовом, Володька вскочит и завопит: «Руки вверх!»

Они подошли, беседуя вполголоса, и сначала Володька не разобрал слов. Но скоро понял, что говорят о нем.

— Ладно, пусть спит, — с привычной усмешкой сказал дядя Витя. — Замотался. Укачало, наверно, в машине.

— Зря ты его взял, — заметил Потапов. — Замучается. Слабоват он у тебя…

— И телом, и духом, — согласился дядя Витя. Но жестковато добавил: — Ничего. Сделаем покрепче. А то у родителей живет, как в аквариуме. В Крым не взяли, боятся, что перемена климата повредит… Мне в его годы никакие перемены не вредили… Володька, спишь?

Он не откликнулся, чтобы не вступать в неприятный разговор.

— Спит, — сказал Потапов. — Давай еще по одной. У меня во фляжке есть. И на боковую…

— А чай?

— Да аллах с ним. Сними, чтоб не выкипел.

Они звякнули алюминиевыми стаканчиками. Потом дядя Витя подошел к Володьке, сунул ему под голову свернутую куртку, бросил на него жесткий тяжелый плащ.

Володька дышал ровно и тихо.

— Не простынет? — спросил Потапов.

— Да что ты… Тепло, как в печке… — Дядя Витя помолчал и немного виновато объяснил: — Куда его было девать? Пришлось взять. А то он из-за этой чертовой собаки совсем извелся.

— А что с собакой?

— Да так… Притащил откуда-то пса. Не собака, а пугало. Жрет, между прочим, как корова. Татьяна меня совсем заела… Ну, я с неделю терпел, потом сказал Андрею. Он ее увел в карьер и хлопнул из винтовочки…

«Не двигайся, — сказал себе Володька. — Теперь все равно». Он с удивлением почувствовал, что не хочется плакать, кричать, обвинять в предательстве.

Дядя Витя и Потапов забрались в палатку. Поговорили и затихли. Донесся булькающий храп.

Володька, не открывая глаз, повернулся на спину. Сейчас он не думал о своих взрослых попутчиках. Он думал о карте.

Стало чуть прохладнее. Ночь пахла осиновыми листьями, золой костра и близким дождем. Похоронно кричала незнакомая птица. Дрогнул воздух: где-то в страшной дали шел тяжелый самолет. «А у Юрика брат — бортрадист», — неожиданно подумал Володька. И почему-то именно эта посторонняя мысль помогла ему все решить до конца.

Приняв решение, он открыл глаза.

Сквозь дымку душного неба пробивались звезды Медведицы. Володька скользнул глазами по краю «ковша» и увидел бледное пятнышко Полярной звезды. Тогда он встал, поправил пояс и застегнул куртку.

Неслышно двигаясь, Володька взял ведро и выплеснул воду в догорающее пламя. Костер взорвался негодующим шипеньем. Взметнул вихри золы и дыма. Но тут же огонь совсем обессилел, пробежался по пунцовым головешкам и пропал. Володька ногами раскидал недогоревшие ветки и угли. Он не боялся, что проснутся дядя Витя и Потапов. Они слишком откровенно храпели, уверенные, что ничего не может случиться.

Ночь стала совсем глухой, непроглядной. Была только темнота и красная россыпь углей. Они горели, как непонятные письмена на черной странице. Словно какой-то кроссворд, нарисованный огненным пером. Володька подумал об этом и вспомнил, что сделал еще не все.

Он отыскал головешку покрупнее и при ее свете содрал с березового кругляка полоску коры. Кончиком ножа, на котором сидела рубиновая искра, он нацарапал на бересте:

Я УШЕЛ СОВСЕМ

Подумал и добавил:

В КРЮКОВО

Он был уверен, что прежде чем поднимется шум и перекроют дороги, попутный грузовик домчит его до дальней стройки.

Потом Володька ножом пригвоздил записку к пню, сбросил с пояса ножны, отвернулся от углей и стал смотреть на север.

Сначала в глазах плясали зеленые горошины, затем спустилась темнота. И наконец из ночи смутно выступили березовые стволы.

Тогда, словно в темные, но знакомые сени, Володька шагнул в лес.

Рисунки Н. Мооса