Александр Панов - Жизнь только начинается
Оля отпрянула.
— Не говори глупостей!
— Возьми, Оля, — упрашивал Вася.
Девушка не взяла.
— И еще один совет: не мажься кремом. Лицо у парня должно быть мужественное, суровое, смелое… Понятно?
Она легко поднялась по ступенькам парадного, оглянулась и махнула рукой. А Вася стоял не двигаясь.
Светла была зимняя ночь, без единой тучки на небе. Светло и на душе у Васи, но… где-то в глубине сердца затаилась тревога: «Хотел что-то важное сказать и не сказал. Не так, не так все получается. Эх, Оля, еще бы хоть немного постоять с тобой и посмотреть в твои ласковые, такие загадочные глаза».
В открытую дверь красного уголка Вася увидел Ивана Сергеевича, склонившего светлую голову над разложенными книгами. Тихонько, на цыпочках Вася подошел к другу и заглянул через плечо: — «Химию учит, а я в ней ни шиша не понимаю».
— Ваня, — тронул Вася товарища за плечо.
— Не мешай! — отшатнулся Иван Сергеевич, но увидев Васю, смягчился. Я думал, Полев балуется. Все время он с глупыми вопросами пристает — что раньше появилось: курочка или петух? Неправильная постановка вопроса. Посоветовал книги почитать. Говорит, их долго читать. Странный он какой-то: тихий, скрытный, а глаза ехидные. Не люблю таких.
— А кто его любит? И чего ты с ним разговор завел?
Иван Сергеевич внимательно посмотрел на Васю.
— Встретились?
— Ой, Ваня, какая она хорошая! Только вот, мучаюсь: говорить не знал о чем. Надо было подобрать такие слова, чтобы она поняла, какой я есть…
— Ну, ну, развез! Какой есть — это еще не заслуга; какой будешь другое дело…
— Возьми вот в подарок, — Вася сунул одеколон в руки товарища и зашагал в свою комнату. Иван Сергеевич с недоумением повертел флакон, поставил его на стол и снова принялся решать задачу по химии.
Глава двадцать пятая
ОГОРЧЕНИЯ И РАДОСТИ
На шахматный турнир Юра не пошел — в плохом настроении ни одной партии не выиграть. Никогда в жизни он не был так несчастен, как в этот субботний вечер. Оля ушла в кино с Васей, а он один сидел в саду и с горечью вспоминал Олины слова: «Останемся на всю жизнь школьными друзьями».
В таком состоянии отчаяния и нашел Юру Целинцев.
— А ну, идем заниматься.
Юра покорно встал и пошел за товарищем. Дело в том, что в последнее время учеба у Юры катастрофически покатилась по наклонной плоскости. Первые дни Юра старался, гордился тем, что учится в восьмом классе. Пока занимался с Олей, даже четверки получал. А потом схватил первую двойку по химии, затем по физике и по русскому. Ему грозил перевод в седьмой класс. Юра стал пропускать занятия. На групповом собрании его «взгрели», особенно Вася нападал, а Оля назвала его «бесхарактерным лодырем». Пропускать занятия он уже больше не решался, но уроки слушало безучастным видом.
Комсомольцы решили спасти положение. Оля предложила Целинцеву взять шефство над Юрой, «пока он не поймет, что стыдно быть двоечником». Комсомолец Умит Раджабов взялся подготовить Юру по узбекскому языку.
— Опять сегодня двойку схватил, — угрожающе сказал Целинцев, — а мне на бюро за тебя попало.
Юра, позевывая, лениво глядел в окно.
— Там ничего нет, в книгу смотри, — с сердцем сказал Целинцев.
Но если человек не хочет заниматься, трудно ему что-либо втолковать. Иван Сергеевич не выдержал, закричал:
— Бездельник! Сколько можно лодырничать?
Юра обидчиво надул губы и наотрез отказался заниматься:
— Не кричи! Как умею, так и учусь.
— Ты умеешь, но не хочешь! Не мне, тебе это нужно, дурень.
Юра, насупившись, бросил на кровать книги с тетрадями.
— Как хочешь, — сердито махнул рукой Целинцев. — Я не каменный. — Он собрал свои учебники и вышел.
Юра слышал, как пришел Вася. Приоткрыв глаза, он со злостью посмотрел на счастливое лицо товарища.
А ночь была длинная, длинная. Не раз просыпался Юра с надеждой: не утро ли? Включал свет. Часы показывали два… Потом три… четыре часа ночи… Вдруг захотелось покурить. Вышел в коридор. Курил, прислонясь к стенке, закрыв глаза. Кружилась голова, чуть поташнивало. С папиросой в руке Юра вернулся в спальню. Перед глазами стояла Оля: строгая, красивая. «Как грустно в мире одному», — прошептал Юра с горечью. Если бы его сейчас спросили, чего он желает больше всего на свете, «Увидеть Олю», — не задумываясь, ответил бы он. Но его никто ни о чем не спрашивал.
Как грустно в мире одному!Зачем расстались мы?Пойми меня, как я люблю!Навек люблю тебя!
«Сам сочинил!» — с удивлением подумал Юра. Ведь он никогда не сочинял — и вдруг сразу получились стихи.
Проснулся он от нестерпимой боли, схватился за грудь. Дымилось одеяло. В прожженную дырку свободно пролезал кулак.
«Вот и накурился. Теперь пропесочат», — с ужасом подумал Юра.
Он поднялся вместе с ребятами, убирая постель, прикрыл дырку на одеяле подушкой, потом пулей выскочил из общежития.
Из трамвая Юра вышел на кольце, свернул в одну из узких улиц старого города и побрел медленно в горьком раздумье. Он купил двести граммов конфет и зашел в небольшую чайхану. На подмостках, застеленных коврами, сидели старики и, тихо переговариваясь, пили чай.
Чай в чайхане особенно вкусный, ароматный. Парнишка лет шестнадцати, рослый, красивый, с черными живыми глазами, подал Юре на подносе чайник и пиалу.
— Самсы принеси парочку, — важно сказал он пареньку и показал два пальца.
Тот с готовностью, улыбаясь, кивнул головой и на чистом русском языке сказал:
— Я хорошо понимаю.
«А я по-узбекски не понимаю, — подумал с сожалением Юра. — Ничего, когда-нибудь научусь». Съев самсу, он попросил мороженого.
— В чайхане нет. Там есть, — указал паренек в окно. — Совсем близко.
Юра вернулся с четырьмя палочками эскимо. Лениво пожевывая, он наблюдал за пареньком. Тот сновал от одного человека к другому, подавал чай, конфеты, лепешки, сушеный урюк, самсу.
Чайханщик, маленький, с толстыми плечами, стоял около медных самоваров и под их мерное гудение напевал вполголоса унылую, нагонявшую сон песню. Его круглое добродушное лицо лоснилось.
— Эй, парень! Хочешь эскимо? — Юра протянул две палочки.
— Рахмат, спасибо. Не хочу.
— Рахмат — потом, сначала ешь…
Парнишка, поколебавшись, осторожно взял мороженое.
— Как тебя звать?
— Садык.
— А почему ты все время улыбаешься?
— Не знаю почему…
— А ты сколько часов работаешь?
— Восемь.
— Не больше?
— Нет.
— Нравится работа? — вкрадчиво спросил Юра.
Садык пожал плечами. Кто-то стукнул в пустой чайник — и Садык убежал. А Юра догадывался: «Наверно, у паренька на душе тошно, а он улыбается».
Юра опять подозвал Садыка.
— Сколько получаешь?
— Триста пятьдесят.
— И ты за эти гроши работаешь?
— Да. Хорошо платят, работа легкая.
— А ты любишь легкую работу?
Садык опять пожал плечами и ничего не ответил.
— И хочется тебе чай подавать? Ведь ты здоровый, молодой. Не стыдно? Девушка увидит тебя — отвернется, плюнет и скажет: «Не надо мне прислуги».
— А что такое «прислуга»?
— Тащишка вроде.
— Я не тащишка, не прислуга.
— Чудак, ты не обижайся. Не в полном смысле. Пусть чайханщик сам подает. Вполне один справится. Смотри, он от жира скоро лопнет. Пусть побегает, ему же лучше будет, похудеет. — Юра заговорил тише. — Тебе не здесь надо работать. Хочешь быть героем труда?
— А ты кто такой?
— Тракторист, слесарь, комбайнер… — Юра вытянул вперед ладони. — На все руки мастер. Получать буду тысячу рублей в месяц, а постараюсь — до двух догоню.
— О! — воскликнул Садык, — такой молодой и тракторист. — Он причмокнул языком. — Очень хорошо!
— А ты хочешь?
— Я не умею… Очень хочу…
— Я тоже не умел. Эх, и школа у нас, Садык! Академия! Из нашей школы сплошные герои выходят.
— И ты герой?
— Конечно… — Юра вдруг смутился. — Нет, Садык, я пока еще не герой. Мало-мало рановато. А вот из прежнего выпуска двенадцать человек прославились. Ты Паню Рогачева знаешь?
— Нет.
— А Бекбулиева?
— Не знаю.
— А Ганиева?
Садык с огорчением покачал головой.
Вскоре они договорились так: завтра Садык отпросится у чайханщика и придет в школу, а Юра к этому времени порекомендует его Галине Афанасьевне. Садыку нужно поспешить, потому что вновь организованная третья группа начнет заниматься через пять дней. Надо еще врачебную комиссию пройти.
— Не волнуйся! Я не врач и то вижу, что ты здоров. А тебя чайханщик отпустит с работы?
— Отпустит, — уверенно сказал Садык. — Он мой старший брат… Я приехал в ФЗО поступать и опоздал. А он сказал: «Поработай пока в чайхане».
— Брат?! — изумился Юрка. — А я-то думал…
