Герцель Новогрудский - Пещера Батикава

Еськин недовольно хмыкнул:

— Как же не так, товарищ начальник, когда признались честь по чести. Распахали самовольно землю? Распахали. Тайно, никого не спросясь, посеяли кукурузу? Посеяли. Использовали без ведома правления колхозный водопровод? Использовали. Чего же еще? Для протокола достаточно!

— А мне не протокол нужен, мне разобраться надо. — Что-то решая про себя, капитан побарабанил пальцами по столу. — Вот что, товарищ Еськин, сходите-ка вы сейчас за ребятами. Пусть придут. Хочу познакомиться.

— Есть сходить за ребятами.

Капитан отбросил со лба прядь светлых волос, посмотрел на милиционера.

— И поменьше суровости, старшина. Улыбаться при исполнении служебных обязанностей вы умеете?

Еськин не знал, что ответить. С таким вопросом к нему никто никогда не обращался. Переступив с ноги на ногу, он честно признался:

— Не пробовал, товарищ начальник.

— А вы попробуйте. Как раз когда будете разговаривать с ребятами.

— Есть попробовать улыбаться.

Еськин принял приказ к исполнению, но уверенности в его голосе не чувствовалось. Уж очень мудреные задачи задает новый начальник. Раньше куда проще было.

Глава десятая

Прошло часа два, и возле стола светловолосого капитана снова возник Еськин.

Старшина был мрачнее тучи. Он сердился. Ему все не нравилось.

Не нравилось, что пришлось в жару ходить взад-вперед из станицы в лес и из леса в станицу.

Не нравилось, что дело, казавшееся таким ясным, потеряло свою ясность. Непонятно, как следует относиться к мальчишкам-кукурузникам? Нарушители они или не нарушители? Похоже, что капитан о них другого мнения, чем он.

Не нравилось, что из-за них, этих поганцев, занятых в лесу чем-то подозрительным, он не может держать руки по швам, как положено при докладе. Ну что за вид? Баба и баба. Ему ли, старшине-строевику, стоять так в кабинете начальника!

Еськин сердито покосился на круглый, нескладно завернутый в газету предмет, который он прижимал локтем к боку. Локоть из-за этого приходилось держать на отлете. Строевой вид явно нарушался.

Предмет оттуда, с полянки. Ребята цеплялись за него чуть ли не зубами. Потому-то он, по правде говоря, и прихватил его. Уж очень яростно спорили. Даже подозрительно стало.

Милиционер переложил сверток из левой руки в правую. Капитан, что-то быстро писавший, поднял голову от стола:

— Ну, как, старшина, ребята здесь?

— Здесь, товарищ начальник.

— Пусть войдут.

— Наперед хотел доложить, товарищ начальник, — покосившись на дверь, сказал Еськин. — Темнят ребята, чего-то все не так…

— Что значит — не так?

— Недоговаривают, — твердо отрубил милиционер. — Что-то у них с этой кукурузой неладно. Какая-то не такая… — Еськин неопределенно покрутил в воздухе ладонью с короткими растопыренными пальцами. — Вроде бы не свою растят, с целью вроде. А с какой — молчат. И вообще, секретят. Взять вот посудину… — Еськин кивнул на зажатый под мышкой сверток. — Утиль, слова доброго не стоит, а их послушать — цены нет, для музея, мол. Может, в самом деле из музея какого… Я в пещере взял. Там пещера у них… Тоже посмотреть бы следовало.

Капитан протянул руку:

— Что там у вас?

Старшина развернул газету. Капитан бережно обхватил пальцами знакомую нам закопченную древнюю посудину, еще недавно хранившую доисторические зерна. Прищуренные серые глаза со всех сторон бегло осмотрели предмет. Уголки губ слегка дрогнули.

— Значит, считаете, из музея? — спросил он, повернувшись к Еськину.

— Не могу знать, товарищ начальник. — Руки старшины, не стесненные свертком, были вытянуты сейчас точно по швам.

Капитан поставил кувшин на стол, кивнул милиционеру.

— Пусть ребята войдут, товарищ Еськин. А вы можете быть свободны.

Трое вошли в кабинет. Вошли не очень уверенно.

Капитан встал из-за стола.

— Ну, ребята, здравствуйте. Давайте знакомиться. Меня зовут Алексей Павлович. Кажется, тезка кому-то, верно? Который из вас Алеша?

Серые с прищуром глаза капитана поочередно вопросительно оглядели Лешу, Вальку и Пятитонку. Леша осторожно шагнул вперед:

— Я.

— Так, тезка, отлично, первое слово сказано, дальше пойдет легче… — Капитан не закончил фразу и посмотрел на Вальку. — А тебя как?

Вальке начальник милиции определенно нравился. Он казался ему чем-то вроде нового учителя, перед которым с первой минуты перестаешь робеть. Бывают такие. Ответил он уверенно и так, как полагается, когда новый учитель в классе спрашивает фамилию:

— Рябов Валентин.

Но капитан замахал руками.

— Ну уж, Валентин, да еще Рябов… Попроще нельзя? Не на параде.

Валька заулыбался.

— Можно проще. Валя меня зовут.

— Вот видишь… — Капитан указал на стулья перед столом. — Садитесь, Валя, Леша, и ты, приятель, как величать, пока не знаю…

Пришла очередь назвать себя Пятитонке. Он растерянно посмотрел на начальника милиции.

— Граевский Па… — поперхнулся и поправился: — Пятитонка.

В глазах капитана заиграли смешинки.

— У меня в школе тоже было прозвище, Кляксой звали. Громадный расход чернил допускал. Прямо беда! Пальцы в чернилах, щеки в чернилах, язык лиловый или синий, а уж тетради…

Нет, начальник определенно ничего. Валька прыснул, представив себе капитана с чернильными разводами на щеках. Леша тоже улыбнулся. Один Пятитонка сидел с напряженным лицом. Он никак не мог прийти в себя.

Зазвонил телефон. Капитан поднял трубку, сказал «да», послушал, сказал «хорошо», положил трубку на место, поднялся:

— Вот что, ребята, меня в дежурку вызывают, я тут же вернусь, посидите.

Дверь за капитаном закрылась. Мальчики остались одни.

Они оглядывают кабинет. Не каждый день доводится бывать у начальника милиции.

Комната как комната, ничего особенного. И у директора школы так, и в исполкоме. Стол большой и широкий с приткнутым к нему столом, маленьким и узким. Скучный деревянный шкаф с приколоченной сверху овальной жестянкой. Скучный железный шкаф. Стоячая, гнутого дерева вешалка в углу. Зачехленный диван со спинкой и с боковыми, будто отлитыми из чугуна, валиками.

На маленьком столике — графин с водой и стакан.

На большом столе — стопка бумаг, стопка газет, стопка книг, драгоценный древний сосуд из их пещеры и…

У всех, как по уговору, засосало под ложечкой. Они увидели то, из-за чего два раза приходил к ним на полянку милиционер Еськин, из-за чего их вызвали в милицию к самому начальнику. Между газетами и книгами, наполовину прикрытая какой-то бумагой, лежала небольшая коробка с окантованным стеклом вместо крышки, а внутри под стеклом красовался жук. Черный. С усами, как антенны.

Валька толкнул локтем Лешу:

— Смотри.

— Вижу, — скучным голосом сказал Леша. — Вещественное доказательство.

Валька сдвинул бумагу с коробки и наклонился над окантованным квадратиком стекла с такой осторожностью, будто опасался, что жук сейчас ринется на него. С минуту он внимательно рассматривал насекомое, потом убежденно заявил:

— Не наш это жук. Пусть что хотят делают — я его признавать не буду. С какой стати?!

Леша тоже наклонился над коробкой и тоже подтвердил:

— Верно. Этот куда больше, и усы у него длиннее. Он даже, если хотите знать, не пролезет в щетку, усы не дадут. — В голосе Леши появились нотки запальчивости. — А что — нет? Можно доказать. Пусть проверят, пожалуйста.

Открытие друзей нисколько не приободрило Пятитонку. Не глядя на стеклянную коробку, он уныло пробубнил:

— Ну да, «можно доказать»… Докажешь… Смотря как поставить жука. Если усами к щетке — не втянет, а если спиной — еще как втянет. За милую душу.

Пятитонка рассуждал логично.

А Валька упорствовал. Он сказал, что нет такого права, чтобы жуков подделывать, что раз жук чужой, значит, он чужой и что за подсовывание чужих жуков землемер еще ответит.

Пятитонка собрался что-то возразить Вальке и открыл уже рот, но тут же поспешно закрыл, потому что вернулся капитан.

Капитан сел за стол, машинально взял застекленную коробочку, посмотрел на ребят.

Валька встал. Он решил действовать.

— Алексей Павлович, — волнуясь, сказал он, — я насчет жука. Можно мне?..

— Насчет чего?

— Насчет жука. Хотите верьте, хотите нет — он не наш. — Валька мотнул головой в сторону коробочки со стеклянной крышкой, которую держал за уголки начальник милиции. — Был бы наш, мы бы сказали.

Капитан усмехнулся:

— Конечно, не ваш, хитрые какие, на чужого жука зарятся. Мне жука сынишка подарил, Павлик. Сам поймал, сам коробочку склеил. Семь лет человеку.

Валька покраснел. Язык плохо слушался его.