Кристине Нёстлингер - Лети, майский жук!
— Не глупи! Если что-то знаешь, скажи. Скажи сразу!
— Не знаю! Откуда мне знать!
Отец опять взял ватку, стал промокать гной.
— Только не волнуйся! Я подумал, что ты…
Вернулись мама с сестрой.
— Что у вас происходит? Что случилось? — кинулась ко мне сестра. У нее всегда был хороший нюх на щекотливые ситуации.
— Ничего! — вспыхнула я.
— Но ты такая странная!
— Я? Ничего подобного! Это ты по-дурацки выглядишь!
— Прекратите! — вмешалась мама. — Прекратите спор. Покоя от вас нет. А ну-ка спать!
Мама поплевала на пальцы и зажала ими фитилек свечи. Фитиль зашипел, свеча погасла.
— Ты вымылась? — спросила меня мама. Я натянула одеяло на голову.
— Конечно, не вымылась, — не удержалась сестра. — Как бы она мылась? В котле пусто, воды она не принесла, пока мы были в туалете. И мыло сухое. (Два дня назад у нас появилось мыло — подарок офицерши Людмилы. Оно сильно пахло розами и было фиолетового цвета.)
Я молчала под своим одеялом. Прислушивалась к каждому звуку: скрипу кровати под сестрой, шипению потухшей свечи на столе, шорохам с кровати родителей.
Вскоре все затихло. Я стянула одеяло с лица. Было темно, пронзительно темно. Не видно ни луны, ни звезд. Прислушалась: спят? Нет, кто-то не спал. Не хватало одного сонного дыхания. Может, отец не спит? Я приподнялась.
— Папочка, папа!
— Тс-с, тссс, спи! — пробормотала мама.
Я опять легла, попыталась представить, как Геральд идет по каналу и как я тоже пролезаю в канал с фонарем. Кричу ему: «Геральд! Геральд!» Потом иду, иду… Своды расширяются. Альс превращается в море. Фонарь освещает черную поверхность воды. Стены отзываются многократным эхом: Геральдгеральдгеральд… В черной воде плавают крысы. Но я стойко держусь. Наклоняю свой фонарь. По воде пляшут огромные тени. Крысы в испуге ныряют в глубину. Я иду дальше и дальше. Своды расширяются, воды прибавляется. Шипя и пенясь, вода надвигается на меня. Но я ничего не боюсь. Иду со своим фонарем сквозь черную воду. На мне высокие резиновые сапоги и толстые рукавицы из асбеста, с раструбами до подмышек. Я нахожу Геральда на другом берегу подземного моря. Он дрожит и плачет. Я беру его на руки и несу домой…
У меня нет сапог. У меня нет рукавиц с раструбами. У меня нет фонаря. Я закутываюсь в одеяло и засыпаю…
Было еще темно, когда меня разбудил отец. Он шепотом спросил.
— Пойдешь со мной? Я иду искать Геральда!
Я встала, оделась. Было холодно.
— Только потише! — предостерег отец.
Все еще спали. Я никак не могла найти свою кофту и потому натянула зеленый ночной пуловер отца поверх одеяльного платья. Мы вышли в коридор.
— Пойдем вдвоем?
Отец кивнул.
— Сколько сейчас времени?
— Четыре часа.
У входной двери отец закурил.
— А где мы будем его искать? — спросил он меня. Спросил с уверенностью, что я знаю.
— В канализационной трубе.
— У тебя великолепные идеи! — Отец дал мне руку, и мы направились к ручью. На мне не было чулок. На ногах оставались росинки.
— Нам нужен фонарь, — прервала я молчание.
— У Геральда-то нет фонаря.
— Но в канале темно!
— Ты хорошо знаешь, что в канале?
— Нет!
— Ты уже там бывала?
— Нет!
— Тогда и не говори.
Мы шли вдоль ручья.
— Нам повезло, что давно нет дождя, а то бы пришлось плыть, — заметил отец.
Ручеек был шириной с толстое дерево и глубиной сантиметров десять. Отец шел по одной стороне ручья, я — по другой.
— В трубе не так уж и темно, — сказал отец. — Только первые метра два, потом идут решетки, одна за другой. Света там достаточно.
— А дальше-то, дальше… На Нойвальдеггерштрассе ведь темно, там решетки не у каждого дома.
Мы прошли дом Архангела, были уже у склада.
— Глупости ты говоришь! То, что на Нойвальдеггерштрассе темно, не имеет значения. Туда не пройдешь. На Атариаштрассе трубу перегораживает железная решетка.
— Зачем?
— Во-первых, чтобы задержать листья и всякую грязь, во-вторых, чтобы задержать любопытных. Мало ли кому взбредет в голову пройтись туда-сюда!
— Откуда ты все это знаешь?
Отец засмеялся.
— В детстве я здесь часто бывал. Мы приходили пешком. Мне всегда хотелось пробраться в канал. Думал, это здорово: пройти по каналу к нашей улице и вылезти возле дома. Глупость, правда?
Нам не пришлось никуда залезать и не пришлось идти вдоль канала. Геральд спал подле бетонной трубы в зарослях крапивы. Лежал он, свернувшись, руками обхватив ноги, колени — у подбородка, голова — на узле. Узел был мне знаком, вернее, знакома скатерть из столовой Лайнфельнеров. В нее было что-то завернуто. Я пнула узел ногой. Зазвенело. Из узла выкатилась маленькая стеклянная банка с паштетом и упала в воду. Я ее сразу же выловила.
Геральд, проснувшись, уставился на нас. Отец ему улыбнулся. Геральд выглядел смешно: лицо грязное, серо-коричневое, вокруг глаз светлые круги, кончик носа красный. Наверное, он замерз — зубы стучали.
Отец снял с себя куртку, укутал ею Геральда. Посмотрел на узел, покачав головой.
— Ты что, парень, не нашел подушки помягче?
Геральда разозлил смех отца.
— Я не такой дурак! Я заснул здесь наверху из-за крыс, чтобы они не сожрали мои продукты.
Геральд встал. На том месте, где он спал, лежала темная лепешка.
— Ага, хлеб из запасов Кона!
— Жаль! — Геральд поднял раздавленную булку. — Ее еще можно есть?
Отец покачал головой. Геральд вздохнул.
— Ничего страшного! Главное, мы тебя нашли!
— Я не вернусь! — Геральд скинул с плеч отцовскую куртку. — Через канал пройду к другу.
— Геральд, — вмешалась я, — через канал нет хода. На Атариаштрассе вделана решетка, через нее не пройти!
Отец кивком подтвердил мои слова.
— По каналу вообще не пройдешь.
Геральд посмотрел на меня недоуменно.
— Но ведь ты говорила…
— Я пошутила.
— Какая это шутка! Так не шутят! Ты меня, ты меня… — Геральд не находил слов. — Ты наврала мне!
Отец схватил Геральда, прижал к себе. Тот орал:
— Она мне наврала. Сказала, можно пройти! Она мне это подсказала. Говорила, что часто… Ах, подлая врунья!
Геральд заплакал от ярости и бессилия, что не может меня побить. Отец все еще его держал.
— Она послала меня в грязь, в вонючую лужу. А там темно! Там страшно! Там эти твари. И сыро, и дороги нет. Я ей поверил, думал, утром найду дорогу!
Я тоже закричала:
— Я тебя не посылала, не посылала, не посылала!
— Но наврала!
Всхлипнув, я согласилась.
— Да, да! Ладно! Я наврала, наврала, наврала. Теперь ты доволен?
Геральд был доволен. Отец его отпустил. Поднял с земли куртку, узел с консервами.
— Ну ладно, пошли. Отведем блудного сына домой!
Но Геральд не хотел домой.
— Почему? — осведомился отец.
Геральд ковырял землю носком ботинка.
— Все так глупо! Глупо! — От его ноги отлетали камешки. — Кто уходит, тот не возвращается!
— Возвращается. — Отец тоже пинал камешки. — Должен вернуться! Все тебя ждут!
— Все будут на меня пялиться.
— Не будут пялиться. Точно не будут!
— Честное слово?
— Честное слово!
Конечно же, все пялились, даже слишком. Первым нам встретился Кон. Он возликовал, завидев Геральда. Может, даже благодарил Бога, но благодарил на своем языке. На его крики сбежались остальные, уже одетые. Они собирались искать Геральда. Браун кинулась к сыну, обнимала его, целовала и стала такой же грязной, как он. Пришел майор. Он оторвал Геральда от матери, посадил себе на плечо и закружился. Геральд держался за его волосы. А майор весело и громко пел. Кон пел тоже. Из дома вышел адъютант. И он запел. Майор присел. Геральд оставался на его плечах. Майор пустился в пляс: расставил локти в стороны, а сам пошел вприсядку. Так красиво танцевал! Я радовалась и завидовала Геральду. В честь меня еще никто и никогда не плясал.
Майор, устав, повалился в траву. Геральд вместе с ним.
— Идем, Геральд! — позвала Браун. — Надо тебя вымыть.
— Сначала поесть! — заявил Геральд и покатился по траве к дому.
Я тоже хотела есть. Но не хотела присутствовать на празднике в честь Геральда, при его мытье и кормежке, и поэтому пошла к Кону. Кофе у него уже сварился. Я зачерпнула железной кружкой из котла, нашла банку со сгущенкой, добавила сахару и помешала. Потом села со своей кружкой на пороге.
Воспоминания о дедушке и бабушке, о трещине в потолке
Мой план
Рассказы Кону
Проходили дни, один за другим. Все солнечные, необычные. Порой у нас было мыло, порой не было. Иногда русские кричали, иногда улыбались. Каждый день нам варили макароны с луком и бобы. Изредка Геральд крал из подвала банки с мясом и делился им со мной.
