Ахто Леви - Такой смешной король! Повесть третья: Капкан
Старая Хильда — седовласая, с лицом, изборожденным морщинами, и красным широким носом. Одевались обе одинаково в том смысле, что зимою и летом Король видел их в одном и том же, хотя… В чем? Этого он сказать не мог. Тайдеманиха когда-то ходила, завернувшись просто в кусок ткани, тут все ясно. Но здесь, на Кури-Мури… Возможно, те облаченья платьями назывались… А может, еще как-нибудь. Впрочем, Короля совершенно не занимало, кто во что одевался. Даже Марви. Ее глаза, волосы, фигура — они ему, бывало, представлялись, еще, конечно, ее голос звенел в его ушах… А одежда? Это неважно: Марви в любой одежде Марви.
Познакомился Король с обитательницами Кури-Мури, когда на Большом Ару старый Зайцев ему сказал, что встретился, мол, с бабами Кури-Мури и они просили его, Зайцева, прийти к ним вырубать поросль ивняка за огородом, а то она сильно наступает, местами уже перешагнула забор из жердей орешника; пока еще стоят холода, рубить проще, когда же растает снег и земля станет вязкой — не подойти. Посоветовал старый Зайцев Королю пойти к этим бабам да помахать топором для развития мускулатуры, тем более что Старая Хильда, не считавшаяся в округе чересчур щедрой, обещала за работу что-нибудь дать.
Король очень был заинтересован в оплате, потому что на Острове, как и везде в мире, — во всяком случае, так ему представлялось — люди должны сами зарабатывать себе на еду, если у них нет двора и придворных, которые обязаны обеспечивать благополучие своего монарха.
На Сааре, он убедился, каждый питается тем, что считает своей собственностью, даже старый Юхан; на правах дармоеда здесь могла себя чувствовать разве что Вилка, поскольку люди с их неблагодарностью к собакам до такой степени ее разочаровали, что лаять в их интересах ей уже стало неохота.
Король питался скверно, — так бы выразилась Хелли Мартенс, узнай она, как питается Его Величество: он ел, когда давали, и то, что давали. Следовательно, питание Короля не было регулярным, а уж о том, чтобы принести что-нибудь в общий их дом — в ателье Калитко, о том и говорить не приходилось.
Жора — да, приносил, что ему доставалось от Марии в коричневом доме. Продав какую-нибудь картину, пейзаж или натюрморт, он обязательно приносил не только гехатипат, а еще и какую-нибудь еду. Даже Иван нет-нет да и принесет пирожки или жареную курицу. Король догадывался — от Лилиан. Но Иван как-то объяснил, что это не благотворительность: он помогал старому Вагнеру сети латать, очищать от засохших водорослей и еще что-то. Король никак не мог взять в толк: как можно общаться со старым Вагнером и… оставаться в живых. Король на всю жизнь запомнил красные от ярости глаза старика, когда Его Величество однажды кое-что «арендовал» из его лодки, и этот рев… Тем не менее Иван что-то приносил, и Король это ел, но сам ничего не вносил в общий котел.
С питанием в городе обстояло неважно: понемногу открывались магазины, населению выдали продовольственные карточки, то есть поменяли немецкие на русские, и хорошо, что не на древнеафинские в виде мраморных плит, о которых когда-то рассказывал коолиский старик. Король «продовольственных плит» не имел. Относительно Алфреда он сомневался. Только Земляника с Йентсом получили их. Жоре Калитко они полагались, только распоряжалась ими Мария. Иван вообще нигде не состоял на учете, словно его и не существовало. Отсюда и пришло решение: не считаясь со своим происхождением, добыть продукты некоролевским способом, — заработать.
На Кури-Мури поросль действительно угрожающе наступала. Тогда Король пообещал Старой Хильде прийти с товарищем: вдвоем больше сделают… и больше съедят, подумал про себя. Старая Хильда — Молодая отсутствовала — кормила работника кашей из муки да простоквашей. Каша эта делается просто: засыпают муку в кипящую воду и, помешивая, варят до тех пор, пока варево не загустеет. В точности так варят клейстер для обоев. Конечно, необходимо кашу посолить. Затем ее кладут в миску, добавляют какого-нибудь жира для вкуса — вполне съедобно.
В качестве платы за труд Старая Хильда дала Королю кусок сала и килограмма два муки. Зато с какой гордостью Его Величество доставил добычу в ателье… С тех пор то в одной, то в другой деревне он отыскивал посильную работу и вносил свою долю в снабжение продовольствием.
Дом Старой Хильды, несмотря на неказистость, был вместителен — кухня и две просторные комнаты полны вещей, нужных и ненужных. Из последних Король особо выделял аккордеон «Вельтмейстер», еще вполне крепкие мужские брюки с кожаными наколенниками и пиджак с такими же кожаными накладками на изгибах локтей. По мнению Короля, вещи эти могли считаться ненужными на том основании, что как Старой, так и Молодой Хильде без надобности.
Король осторожно уточнил, что обе женщины на аккордеоне не играют и мужские вещи не носят. Тот же субъект, который учился играть на аккордеоне и носил когда-то эту одежду, посажен в тюрьму еще до прихода на Островную Землю «марсианского» войска; а за что его посадили, Королю узнать не удалось, да и не все в жизни является важным.
В таком случае зачем Старой Хильде аккордеон? Вот Алфред в нем нуждался, поскольку его инструмент сгорел вместе с зеленым домом у реки Тори. Алфред сильно тосковал по аккордеону. Может, именно поэтому у него все время плохое настроение. Когда, бывало, Алфред играл на аккордеоне, он весь искрился от радости, которой зажигал и других… А брюки да этот пиджак… висят просто так. Никто не надевает, хотя сказать, что не нашлось бы таких, кому бы они подошли… Да что там «подошли»! У некоторых брюки, сказать точнее, того и гляди распадутся от ветхости прямо на ходу, во всяком случае коленки вот-вот покажутся и хорошего в этом мало; другое дело, если бы кожаные наколенники…
Нет, он не то чтобы прямо просил отдать ему эти штаны… конечно, за работу — он деликатно намекнул, что брюки, впрочем, и пиджачок, наверно, моль уже поела, потому что давно висят в амбаре, куда по распоряжению Хильды он затаскивал овечьи шкуры, высушенные в предбаннике на брусьях под потолком.
Старуха ответила, что моль эти вещи не съест, что моль «зубы» на них сломает: сильно крепкая ткань, чертова кожа называется.
Тогда Король закинул удочку насчет того, что, дескать, не продадите ли «такие ненужные вещи, чтоб зря не висели», причем слово «ненужные» особо подчеркнул произношением. Правда, согласись Хильда, конечно, он отказался бы их купить… Но он рассчитывал на другое.
Старуха же коротко ответила, что в амбаре места хватит и для ненужных вещей — пусть висят. Можно подумать, что худые коленки на штанах Короля она совсем не видела…
После этого не было никакого смысла заикаться относительно аккордеона, валявшегося на самом видном месте: наверху огромного старого шкафа в темном углу спальни, в футляре, накрытом грязной скатертью, на которой желтыми нитками вышиты два уродливых цыпленка. Его Величество заметил аккордеон как-то случайно, мимоходом.
Когда на «нарах» Король поделился с Иваном впечатлениями о жизни, он рассказал, что в одном месте имеются брюки, но их там некому носить, а в другом месте нашлось бы кому, но нет брюк. Иван недвусмысленно охарактеризовал такое явление свинством, по-эстонски «сигадус», по-немецки «швейнерай», одним словом, мерзкая жадность…
На Сааре они теперь решили не заворачивать, Иван туда не хотел; вдруг Мелинда дома и начнет задавать вопросы, а кому они нужны! Решили махнуть сразу через пастбище к деревне Розвальни. Не вышло: на пастбище много снега. Дошли до Нуки, повернули в сторону Вальяла и отсюда шпарили до Розвальни.
Кури-Мури стоял особняком от деревни: с одной стороны ореховая роща, с другой — лес. Обе Хильды возились по хозяйству. Король представил друга, сказал, что зовут его Иван… Родионович. Молодая Хильда ахнула и выпучила глаза на Маленького Ивана. Старая стала вдруг заикаться:
— К-к-куйдас! Венелане? Эй таха, венелази эй таха…[3]
Король собразил, что совершил промах: кто же на Острове согласится принять русского, хоть и маленького! И не потому, что в замке что-то было, хотя… конечно, тоже. И не потому, что людей с Острова куда то увозили, хотя… Главное для Хильды: как с русским поговоришь?
Король решился уточнить: Иван-де говорит по-эстонски совершенно свободно, так что он почти эстонец. Иван тут же сказал: «куррат!» и еще «но муйдуги»[4], и вышло почти без акцента.
— Он что, полуверник? — уже мягче спросила Старая Хильда. На Острове полуверниками называли тех, кого считали смешанных кровей, и отношение к ним было все же лучше, чем к чистокровным русским. Король поспешил подтвердить, что да, Иван самый настоящий полуверник: отец — турок, мать — индианка, брат — эстонец, а сестра — китаянка. Король, признаться, точно не знал, что означает полуверник.
Вооружившись топорами, друзья принялись вырубать кустарник ивняка. На обед Хильда сварила мучной клейстер — свое дежурное варево. После работы дала в уплату опять сала и муки, а Королю так и не удалось показать Ивану аккордеон: не случилось очутиться в непосредственной близости от шкафа в спальне. Брюки… Они висели в амбаре — не посмотришь. На весну и лето Хильда обещала много работы: канавы углубить, грядки на огороде вскопать, заборы починить; не мешает и орехи собрать, когда поспеют, а теперь, если они хотят еще перловой крупы — она даст, но надо бы сбегать им и собрать молодые сосновые шишки, сосняк-то близко, с полкилометра.
