Лидия Чарская - Том 42. Гимназистки (Рассказы)
Женщина заплакала снова, вытирая кончиками головного платка обильно струившиеся слезы.
Гимназистки переглядывались между собой.
— Это она о Нале! Наверное, о Нале… — послышался сдержанный шепот в их толпе.
В это время пятеро депутаток вернулись из палаты. Васочка шла впереди всех. Ее глаза сияли. На лице было счастливое, праздничное выражение. Взволнованная и радостная, она очутилась в толпе подруг и, поглядывая на всех блестевшими глазами, заговорила, волнуясь:
— Ага! Что! Ага! И не думала она шалить тогда, Наля! И нисколько она не шалила, а только, только… Если бы вы только знали, что рассказала нам только что ее мама… Она сидит у Нали сейчас. Наля ребенка спасла, мальчика, от трамвая, а сама… Ах, если бы знали только!
— Мы знаем! Все знаем — отозвались смущенные голоса девочек, вот она, эта женщина, рассказывала сейчас про Налю… Все… все… мы были не правы. Да, мы были не правы, думая, что она… она…
Хорошая она! Славная, самоотверженная! перебивая подруг, снова восторженно вскричала Васса, и еще ярче заблестели ее счастливые глаза.
* * *Наля поправилась и снова появилась в классе. Ей устроили шумную встречу, когда она впервые пришла в гимназию после болезни. Девочки на перемене обступили Налю, искали ее дружбы, не отходили от нее, стараясь предупредить ее малейшее желание.
Васса менее всех выражала свой восторг, свою радость… Васса не умела красноречиво говорить, шумно восторгаться, но Наля и без слов понимала, насколько ее скромная юная подружка крепче всех других любит ее…
Урок
Рано утром приходила чухонка-молочница и настойчиво просила денег. За последние два месяца ей не платили. Потом, от имени управляющего домом, старший дворник требовал освободить квартиру в трехдневный срок. Этому было в последний раз заплачено в июле, а теперь, слава Богу, был уже октябрь на дворе. Других бы выселили давным-давно, но еще жило в памяти Старшего приятное воспоминание о тех днях, когда старушка Филатова вместе с мужем, капитаном в отставке, и с внучкой Верой занимали квартиру № 45, в четыре большие комнаты с двумя ходами, и тогда на долю Старшего выпадало немало полтинников на чаи. Из уважения к печальному положению капитанши Старший ждал квартирных денег, пока мог, и управляющий тоже. Но и управляющий, и Старший наконец почувствовали необходимость выселить Филатовых из крошечной квартирки в одну комнату и кухню, где-то на третьем дворе, куда они обе переехали после смерти капитана.
Верочка была в отчаянии. Бабушка лежала уже неделю с жесточайшим приступом ревматизма, денег не было ни копейки в доме, а тут… извольте в трехдневный срок освободить квартиру!.. И как назло, до получения бабушкиной пенсии остается еще целая неделя! Да и велика ли пенсия! Тридцать пять рублей шестьдесят две копейки! Одна квартира стоит двадцать, с дровами, правда, но с другой стороны, как можно питаться, одеваться, ездить на конках в продолжение целого месяца на ничтожную сумму в 15 рублей?! А тут еще этот долг за три месяца за квартиру, и молочница, и булочник, и лавка! Главное лавка! В последний раз, когда Верочка бегала туда за хлебом и картофелем (за все это время хлеб и картофель составляли самую существенную пищу бабушки и внучки), приказчик из мелочной с ехидной усмешечкой обратился к ней, Верочке, со словами: "А за вами, барышня, значится изрядный должок", заставив вспыхнуть до ушей бедную Верочку.
И здесь должок! И там тоже. Всюду! Всюду! Если б Верочка была старше и не училась в гимназии (какое счастье еще, что за примерное прилежание ее в прошлом году освободили от платы за ученье!), о, она сумела бы найти выход! Она давала бы уроки, брала бы переписку на дом, выучилась бы печатать на пишущей машинке, а сейчас…
Сейчас Верочка бессильна. Есть от чего прийти в отчаяние и горько-горько плакать по ночам, уткнувшись лицом в подушку!
* * *— Верочка! Ты уже уходишь?
— Да, бабушка!
— В гимназию, дружочек?
— Да!
Верочка не умеет лгать и целует бабушку, стараясь избежать тревожно обращенного на нее взгляда старушки.
— Если пожелаете кофе, я поставила в духовку. Нарочно затопила плиту с шести часов, чтобы тепленький выпили. Картошку тоже сварила, бабушка… Захотите кушать — не ждите меня! Хлеб на столе под тарелкой. До свиданья, бабушка! Господь с вами!
— До свиданья, пчелка-хлопотуша моя!
Бабушка крестит Верочку, Верочка — бабушку. Это уж у них так заведено с тех пор, как осиротели они со смерти дедушки, обе — девочка и старушка. Раньше дедушка крестил бабушку. Теперь дедушки нет. Он спит последним непробудным сном на Смоленском кладбище, и его трогательную обязанность Верочка взяла на себя.
— До свиданья, милая бабушка!
— До свиданья, деточка моя!
Старушка Филатова с трудом поднимается с постели, идет в кухню, морщась от боли в ногах, чтобы запереть входную дверь за внучкой. Исполнив это, она еще стоит с минуту, прислушиваясь к тому, как постукивают по каменным ступенькам лестницы знакомые Верочкины каблучки.
— Господь с нею! Господь с нею! — лепечет бабушка, и ее теперь всегда печальные старческие глаза слезятся. Потом она внимательным, долгим взором окидывает окружающую обстановку. Бедный, тесный, но все еще милый уголок!
— Через три дня выселяться надо, а куда и с чем?! — с тоской шепчут ее губы. — Господь Милосердный, каково-то все это отразится на Верочке?! Боже мой! Боже мой! Будь милостив к ней…
Глаза бабушки обращаются к висевшему в углу киоту (единственное сокровище, оставшееся от прежней жизни), и она продолжает молиться за Верочку. За себя ей, бабушке, нечего молиться. Ей немного надо. Угол в богадельне, койка и все. Ее песенка спета. А вот Верочка… Верочка… С трудом старуха опускается на колени. Больные ноги что-то плохо сгибаются в суставах.
— Верочку только спаси, Господи! — молит она Всевышнего, — Верочку! Она такая чуткая, добрая, кроткая! Помилуй ее, Матерь Божия! Царица Небесная, помилуй ее!
* * *Верочка шагает быстро по мокрым от дождя тротуарам. Дождик хлещет вовсю, а галош у нее нет. Неприятно получить насморк и кашель к дополнению всего. Не хочется мочить ног. Верочка старается ступать на пальцы. Меньше шансов, таким образом, промочить ступни. Зонтик у Верочки старенький, дырявый и плохо предохраняет от дождя. Но все-таки нельзя без него. Фетр на шляпке намокнет, и без того вылинявшая от времени шляпа станет уже совсем безобразной. Верочка шагает быстро, как скороход. Сначала ей холодно в ее летней жакетке (осенней у нее нет), потом мало-помалу быстрая ходьба делает свое дело, и Верочка согревается на славу. Теперь, когда отогрелась немного, можно пойти и потише. Ведь не в гимназию спешит…
Да, не в гимназию… А бабушка-то и не подозревает. Нехорошо, что она, Верочка, обманула свою старушку! Очень нехорошо. Но… а вдруг бы она сказала бабушке, а там бы ничего не вышло. Даром бы обнадежила только. Нет, нет! Пожалуй, так и лучше! Предостерегать бабушку от лишних волнений. Конечно, так. Проходя мимо думы, Верочка взглянула на часы. Без четверти девять! Успею как раз вовремя. Надо прибавить ходу.
И она снова зашагала быстрее, вся маленькая, тоненькая, с толстой белокурой косою, свитой на затылке, и большими задумчивыми серыми глазами на бледном, худеньком, совсем еще детском лице. Через пять минут Верочка осторожным робким звонком давала знать о своем приходе у дверей первого этажа большого богатого дома на Караванной. Толстая, в ситцевом платье, с заспанным лицом прислуга в грязном переднике открыла ей.
— Вам кого? — не совсем любезным тоном проговорила она, подозрительно косясь на мокрые ноги Верочки.
Та смутилась:
— Мне… я… по объявлению… Было от вас объявление в газете… Учительницу сюда нужно. Так… я…
— Погодите! — точно отрезала толстуха и перед самым носом Верочки захлопнула дверь.
И сердце Верочки точно захлопнулось вместе с дверью. А вдруг не пустят ее больше сюда?! Может быть, приняли за воровку, за авантюристку какую-нибудь, боятся, чтобы она чего-нибудь не стащила в прихожей. Даже на порог прислуга побоялась впустить ее, Верочку! А все из-за того, что у нее старенькая кофточка, плохая шляпа и заплатанные башмаки. Отчаяние охватило душу Верочки. Она готова была уже спуститься с лестницы, так как, по-видимому, было мало надежды, что снова откроется дверь…
И вот, когда слезы готовы были брызнуть из глаз Верочки, желанная дверь распахнулась с грохотом, та же толстуха появилась на пороге и пробасила:
— Входите, што ль! Раздевайтесь. Сама говорить сейчас будет с вами!
