Лидия Чарская - Том 42. Гимназистки (Рассказы)
Я молода, но жизнь моя — море безбрежное,
Бурливое, темное, ало-мятежное.
В нем мечутся звезды, зеленые, синие, красные,
В нем розы цветут в глубинах гневно-властные.
В нем чайки летают, летают певучие…
И волны гуляют такие могучие…
- Могучие… — еще раз протягивает для чего-то Неточка. Потом поднимает на подругу торжествующий взгляд: — Что? Хорошо?
Зоя молчит с минуту. Только слышно аппетитное хрустение карамельки на зубах.
— Непонятно что-то, — говорит после паузы Зоя, — чайки не поют, во-первых, а кричат… Потом, скажи на милость, какие это ты видела красные и синие звезды?… Да еще в море! А еще скажи, пожалуйста, почему ало-мятежное море? Алое-то почему?
— Ах, это декадентские стихи! Так нынче пишут! — ужасно волнуется Неточка. — Ты страшно отсталая, Зоя, если не понимаешь этого! Да!
И разобиженная вконец, махнув рукой на свою "непоэтичную подругу", Неточка отошла от Зои, решив в душе, что совсем не следовало делиться с ней тайной.
На уроке русского языка, пока учитель объяснял о сентиментализме произведений Карамзина, Неточка тихонько вытащила свой таинственный листок и снова читала, едва заметно шевеля губами: "Я молода, но жизнь моя море безбрежное… бурливое, темное, ало-мятежное…"
Она так увлеклась произведением своей случайной музы, что совсем не заметила, как преподаватель сразу оборвал свою лекцию о Карамзине, встал с кафедры и подошел почти вплотную к ее парте.
Очнулась она только тогда, когда услышала зловещую фразу над своим ухом:
— Госпожа Ларионова, потрудитесь отдать мне то, чем вы заняты сейчас, так некстати, за уроком!
Неточка обомлела.
Отдать листок, открыть тайну! О! Ни за что! Ни за что!
— Пожалуйте! — рука учителя настойчиво протягивалась к ней.
Классная дама спешила к нему на помощь. Нечего делать, пришлось покориться и отдать листок. А через минуту в классе уже звучало: "Я молода, но жизнь моя море безбрежное…" И так далее, и так далее, и так далее… И о красных и синих звездах, и о гневно-властных розах, и о певучих чайках, словом, все, все до самого конца!
Ах, что переживала бедная Неточка в эти минуты!
И уж разумеется, теперь ей совсем не нравились ее декадентские стихи. В передаче учителя они выходили такие сырые, плоские, худые… Совсем, совсем скверные стихи…
Ах, как она страдала, Неточка! Как страдала! Но что было хуже всего — это когда учитель, отложив злополучный листок в сторону, обратился к ней с плохо замаскированной иронией:
— Госпожа Ларионова, очевидно, совсем забыла, что слово «безбрежные» пишется через «е», а не через «ъ», а слово «певчие» как раз наоборот. Очень грубые ошибки. Обратите на них внимание! С такими ошибками стыдно переходить в четвертый класс, m-lle! И он окинул Неточку убийственным, уничтожающим взглядом.
Ах, как это было совестно! Неточке хотелось провалиться сквозь землю, и она внутренне клялась никогда в жизни не писать стихов…
Бедная Неточка! Бедная Неточка!
Случай
По тому уже, как быстро вызванная карета "скорой помощи" увозила девочку, было решено, что ее положение опасно.
Кондуктор и вагоновожатый с волнением поясняли публике и полиции, что никто из них не был виноват в несчастье. Девочка появилась на пути так быстро, что никак нельзя было остановить вагон. Полицейский просил расходиться. Публика с ужасом смотрела на ярко-красные капли крови, оставшиеся на мостовой.
Женщина в ситцевом платье рыдала тут же, держа за руки крошечного мальчика, который с испуганными вытаращенными глазенками поглядывал исподлобья на всех, ежеминутно готовый разреветься благим матом.
А карета увозила девочку, истекающую кровью… Трамвай наскочил на нее, отбросил в сторону, и она разбила голову о железные рельсы электрической дороги…
Девочка казалась мертвой. Но она не умерла. Это был глубокий обморок, и только. В операционной комнате городской больницы ее уже ждали доктора в белых фартуках, сестра милосердия, фельдшерицы.
Сначала ей срезали ее пышные темные кудри, потом зашили глубокие порезы, наложили швы… Забинтовали раны…
— Девочка будет жить! — сказал старший доктор, делавший операцию.
И ее унесли в палату, ослабевшую, бледную, как смерть.
* * *Такой шумной рекреации еще никогда не было в гимназии. Никогда еще так не шумели, не кричали и не суетились гимназистки среднего, пятого, класса, как в этот раз! Впрочем, «пятым» было отчего волноваться, шуметь и кричать!
Про ужасный случай узнали только сейчас. Классная дама только что объявила им всем, этим юным девочкам, о катастрофе, происшедшей с их подругой по классу. В кратких словах сообщила она о том, как Налю Курманову едва не раздавил трамвай. Но, к счастью, Наля жива и будет жить, если верить словам доктора.
Необъятный ужас воцарился в классе. Многие рыдали навзрыд при этом известии. Наля! Всегда веселая, бойкая, шаловливая проказница Чаля попала под трамвай!
Начались предположения…
— Она, наверное, шалила на улице по своему обыкновению, прыгала по рельсам! Иначе каким образом могло случиться несчастье?!
Говорили все сразу, хором, делали всевозможные догадки, фантазируя, волнуясь.
— Ну конечно, шалунья Наля нашалила и теперь!
— Бедняжка! Бедняжка! Какое несчастье! Но, слава Богу, что еще жива и выздоровеет. На целую жизнь, однако, теперь уже ей останется урок!
Так рассуждали девочки всем классом. И только одна ближайшая подруга Нали, Васочка Митрофанова, заливаясь слезами, твердила:
— Нет, нет! Это не шалость! Нет… Я знаю наверное… Она, Наля, дала мне слово… Раз навсегда слово дала не шалить на улицах, вести себя тихо и пристойно… И… я знаю Налю… Она шалунья… Но она честная и слово свое сдержит! Сдержит! Всегда! — и Васочка взволнованно смолкла, не будучи в состоянии говорить.
Девочки покачивали головами. Им как-то не верилось, что шалунья Наля могла не шалить…
— Да, положим, она дала, слово… Но разве это уж так нечестно — не сдержать слово, а особенно такой шаловливой, горячей девочке, как Наля? Разумеется, ошибается Васочка и…
— Но как, однако, жестоко поплатилась за свои шалости бедняжка Наля! Ей, такой веселенькой и подвижной, куда как невесело, должно быть, лежать в скучной больничной палате!
— Надо ее навестить! Непременно навестить в ближайший же прием, в воскресенье, — было решено всем классом.
Бедная Наля! Скорей бы поправиться бедняжке! Этого искренне и горячо желали все девочки своей бедной маленькой подруге.
* * *К Нале, однако, не пустили в воскресенье. Налю нельзя было видеть, она была слишком слаба.
Попали в больницу девочки в следующий затем праздник.
Их собрался весь класс. Но пропустили только пять человек, "маленькую депутацию", как пошутил встретивший их доктор.
— Видеть стольких подруг сразу было бы очень утомительно для больной, — решил он, ласково улыбаясь детям.
Нечего делать, отправились пять избранных и в числе их Васса, конечно. Остальные остались в вестибюле ждать возвращения подруг.
Вскоре внимание девочек невольно привлекла просто одетая, в ситцевом платье, женщина с большеглазым мальчиком на коленях. Женщина, очевидно, тоже ждала в швейцарской и горячо рассказывала стоявшей перед ней больничной сиделке со слезами на глазах:
— Вот, матушка моя, кажинный день хожу, добиться не могу толку. Все один ответ: "Завтра пустим к больной… А то ты опять плачешь, нынче ее расстроишь только". Да как же, милая ты моя, мне не плакать-то! Да я без слез этого самого вспомнить-то не могу! Подумай только, голубушка моя: идем мы это с Митюшкой по тротувару, а он, негодный этакий, как вырвется, как побежит! Улицу, видишь ты, перебежать хотел, игрушку у продавца на той стороне увидал… А трамвай-то этот… чудище-то это, прости Господи, из-за угла как махнет да на Митюшку! У меня сердце так и упало… И спасти нельзя. Извозчики дорогу преградили, не поспеть. Гляжу: а из-под земли ровно выскочила барышня, маленькая такая, в черном передничке, по всему видать, емназистка! Как схватит Митюшку за плечи, как с рельсов-то оттолкнет, а сама-то отскочить не успела… Налетел это трамвай, опрокинул, откинул ее на сажень, поди… Упала сердешная, головка на рельсы… вся в кровь… Чуть не до смерти убилась… Ну, сейчас это полиция, народ. Карету, значит, вызвали! Увезли ее, сердешную, сюды, в больницу! Ах ты, Господи Боже! Который день хожу, в ногах валяюсь у всех здешних, прошу повидать мне моего ангела, спасительницу моего Митюши! Поблагодарить ее. Ведь кабы не она — не видать мне мальчонку, насмерть бы задавило его!..
Женщина заплакала снова, вытирая кончиками головного платка обильно струившиеся слезы.
