Владимир Машков - Как я был вундеркиндом
А мне надо было не думать, а быстро решать. Я стал мямлить, нести какую-то чепуху, словно я не Всеволод Соколов, гордость и слава школы, а, например, Ситников.
Девочки, не сводившие с меня восхищённых глаз, в это мгновение решительно и бесповоротно выбросили меня из своих сердец.
А Клавдия Васильевна посадила меня на место и поставила двойку.
Наверное, про всё про это учительница рассказала на собрании. А может, и не рассказывала.
Просто моё воображение отказалось дальше работать. Я уже не мог представить, что говорили в оправдание мои родители, какими глазами глядели на них другие родители и что ещё сказала Клавдия Васильевна. Мои фантазии были прерваны вторжением грубой реальности. Мама с папой вернулись с родительского собрания.
На папу было больно смотреть. Таким подавленным я никогда его не видел. Ну, может, лишь в те дни, когда проигрывала его любимая команда.
Против ожидания, мама была спокойна. Она лишь бросила на меня гневный взгляд, от которого я весь сжался:
– Разговор отложим на завтра, а сейчас иди спать.
В постели я долго ворочался. Ничего не поделаешь – за свободу надо платить дорогой ценой.
Ну теперь маму с папой калачом не заманишь на родительское собрание. Теперь в нашей семье будет так, как в некоторых семьях. Там поступают двояко. Или никто из родителей не идёт на собрание, хотя кто-то из них идти должен, потому что собрание называется родительским. Или родители вместо себя посылают бабушку, дедушку, а то и хуже того – старшего брата, старшую сестру ученика, хотя они никакого права не имеют приходить на собрание, которое называется родительским.
НУЛЬ БЕЗ ПАЛОЧКИ
Я открыл дверь, и у меня испуганно забилось сердце. В доме было ужасно тихо. Ни в одной из комнат не горел свет, хотя за окном сгущались сумерки. Может, родители куда-нибудь ушли?
На цыпочках я пробрался по коридору, заглянул в большую комнату, и у меня ещё сильнее застучало сердце.
В комнате были мама с папой и бабушка с дедушкой. В сумерках не очень-то разберёшь, но я увидел, что сидели они, поникнув головами, явно чем-то опечаленные.
– Что случилось? – громко спросил я. – Почему вы не включаете свет?
Мама с папой и бабушка с дедушкой вздрогнули, зашевелились, но не сказали ни слова. Наконец дедушка подал голос:
– А и правда, Сева, зажги свет.
Я щёлкнул кнопкой выключателя. От яркого света мама и бабушка зажмурились, папа прикрыл ладонью глаза, а дедушка расплылся в улыбке и радостно потёр рукой лысину. Дедушка любил, когда светло.
Но если они все дома, то выходит, что с ними ничего не случилось. Ну, а всё-таки, что произошло?
– Итак, у тебя нет никаких талантов?! – то ли спросила, то ли сообщила мама.
– Ну, отец, не ждал я от тебя такого финта, – папа страдальчески сморщился, как будто пропустил левый прямой в челюсть. – Знаешь, как это называется? Удар ниже пояса.
– Столько потрачено сил и денег, – бабушка всплеснула руками. – И всё насмарку.
Фу, гора с плеч. Значит, все живы-здоровы… Теперь всё понятно. Мои учителя сообщили моим родным, что я никакой не вундеркинд, а самый обыкновенный третьеклассник, каких хоть пруд пруди или набирай класс за классом.
Я достаточно хорошо знал моих учителей и потому мог представить, как всё произошло.
Валентина Михайловна, которая разрывалась между учениками и больной Юлей, вероятней всего, позвонила и сказала:
– У Севы очень средние данные. Я пыталась развить его слух, есть сдвиги, но весьма скромные. Сева перегружен занятиями, поэтому освобождение от музыки пойдёт ему лишь на пользу.
Лев Семёнович договорился с моей помощью о дне и часе, когда его сможет принять бабушка. В назначенное время он явился – строгий чёрный костюм, галстук-бабочка трепещет под кадыком, бледное, оттого и более торжественное лицо.
– Как ни грустно сознавать, – произнёс, вполне вероятно, Лев Семёнович, – но на старости лет я потерпел фиаско. В одну реку нельзя войти дважды, как справедливо утверждали древние. Дар педагога, учителя – дар бесценный, и не каждому дано им владеть, поэтому позвольте мне откланяться.
Лев Семёнович шаркнул ножкой, а рукой сделал такое движение, как будто галантно помахал широкополой шляпой с перьями.
Бабушка долго и мучительно соображала, в чём смысл слов старого дипломата, а потом робко призналась:
– Лев Семёнович, дорогой, я ничего не понимаю… Объясните по-человечески…
Я представляю, как расстроился учитель. Ему казалось, что он выразился изящно, а теперь приходилось обыкновенными словами растолковывать то, что и так всем ясно.
– Милая Елизавета Петровна, что тут непонятного? Просто-напросто я оказался никудышным учителем. Я не только ничему не научил Севу, но я разучил, отучил его от того, что он знал. Севины знания английского сейчас ниже, чем они были тогда, когда я стал с ним заниматься. Теперь вам всё ясно?
Бабушка кивнула. Теперь ей было всё ясно.
Пожелав бабушке крепкого здоровья, а мне – настоящих учителей и больших успехов, Лев Семёнович удалился.
А перед визитом старого дипломата был телефонный звонок от Александра Александровича.
А ещё раньше я чуть не утонул в бассейне, и о занятиях плаванием не могло быть и речи.
И что же получается? Была у меня куча учителей, а теперь ни одного. Можно кричать «ура». Но почему такое уныние среди моих родных? Надо радоваться, а не печалиться.
– Столько надежд мы на тебя возлагали, – мечтательно протянула бабушка. – Я думала, доживу до того счастливого дня, когда тебя покажут по телевизору и о тебе все заговорят… Нет, не доживу…
И правда, столько учителей со мной занималось, и всё напрасно. Бабушка так на меня надеялась, а я её подвёл. И мама с папой надеялись, и я тоже их подвёл. Один дедушка на меня не возлагал своих надежд. Хорошо, что хоть дедушку не подвёл.
– Может, с горем пополам окончит восемь классов и пойдёт в слесари-водопроводчики, они прилично зарабатывают. – Мама, как всегда, не поддавалась всеобщей панике. – Впрочем, блестящее будущее водопроводчика не для тебя – на двоечках да троечках далеко не уедешь.
– Тогда уж лучше в футболисты, – воспрянул духом папа. – Или в хоккеисты… Заграничные поездки и всё такое прочее…
Я понимал, что у моих родных произошло крушение надежд.
Но при чём тут я? Таких, как я, миллионы мальчишек и тысячи девчонок. Но их родители не мучают.
Ну что я им сделал? Почему они глядят на меня, как на прокажённого?
Я повернулся и ушёл к себе в комнату.
Если говорить честно, я страшно огорчился, что у меня нет никаких талантов. То есть мне, конечно, ужасно надоело быть вундеркиндом, но в глубине души я надеялся, что хоть какой-нибудь завалящий талантишко у меня отыщется. Не отыскался. Оказалось, что ровным счётом ничего… В общем, нуль без палочки.
Я упал на тахту и уткнулся лицом в подушку.
Вдруг чья-то рука коснулась моего плеча. Я обернулся – дедушка.
– Ты чего тут разлёживаешься? – сердито спросил дедушка. – Мы опоздать можем.
– Куда? – пробурчал я.
– А это ты видел?
Дедушка помахал перед моим носом билетами в кино. Билеты были настоящие – синие с чернильными штампами.
– На что? – я приподнялся и сел на тахте.
– На Чарли Чаплина, – объявил громогласно дедушка.
И мне показалось, что сейчас дверь отворится и в комнату влетит смешной и грустный человек, похожий на мальчишку.
Вскоре я сидел вместе с дедушкой в тёмном зрительном зале и визжал от хохота, глядя на приключения Чарли Чаплина – золотоискателя. А когда я вспомнил, что завтра после школы мы встречаемся с Гришей, я напрочь забыл все огорчения сегодняшнего дня.
ГРИША БЕЖИТ ПО СЛЕДУ
По-мальчишечьи весело, будто заложив два пальца в рот, свистел ветер. Мороз кусал нос и щёки. Снег скрипел под ногами, как новые неразношенные ботинки. Сжимая в руке автомат, я крался следом за Гришей. Автомат был пластмассовый, ствол красного цвета, а приклад – чёрного.
Гриша в правой руке держал пистолет, а в левой – сразу два поводка, на которых были его собачки – Уголёк и Кнопка. Собаки то тянули в разные стороны, то бежали рядом.
Гриша шипел на них:
– Тише, черти, мы на вражеской территории…
Но собаки не хотели понимать, что они на войне. Они были рады, что Гриша вывел их на прогулку после долгого заточения. Почуяв волю, Уголёк и Кнопка радостно лаяли и носились по снегу.
– Закрой им рот, – попросил я. – Они нас выдадут…
– Что я с ними могу поделать? – расстроился Гриша. – Они совсем не умеют в войну играть.
Крадучись, мы обошли вокруг дома. Наших противников нигде не было. Ничего удивительного, услышав Гришиных собак, они надёжно спрятались.
– Собаки нарочно подыгрывают противнику, – рассердился я. – Они предупреждают его о нашем появлении…
– Тоже скажешь, – обиделся за собак Гриша. – Сам топает, как слон. Тебя за сто километров слышно.
Я не успел ничего ответить Грише, потому что в ту же минуту застрекотал автомат и следом за ним раздался мальчишеский голос:
