Макс Бременер - Толя-Трилли

Теперь же Витя на него не смотрел.

Серёжа помешал на прощание ложкой в котле, вытер мокрое лицо и гигантскими скачками спустился по отвесной тропке к просёлочной дороге. Эта узкая, неасфальтированная дорога, по обе стороны которой метрах в двухстах отсюда занимали оборону «синие», впадала в широкое шоссе, — оно и вело к расположению «жёлтых». Но, прежде чем добраться до «жёлтых», предстояло миновать линию обороны своих, а это — Серёжа вдруг сообразил — невозможно было сделать незаметно. Он остановился, задумавшись, посреди дороги и вздрогнул от окрика.

— Жить надоело?! — В двух шагах затормозил пикап.

Шофёр распахнул дверцу и высунулся из кабинки.

— Голову напекло? — осведомился он всё ещё грозным голосом, но глядя на растерянного Серёжу уже не так яростно.

— Извините, пожалуйста, — пробормотал Серёжа и, как учила его в раннем детстве мать (виноват перед человеком — смотри ему в глаза!), в упор посмотрел на шофёра.

Тут обнаружилось, что шофёр совсем молодой парнишка, и Серёжа почувствовал себя бодрее.

— Подвезти?.. — спросил парнишка без всякой свирепости.

Подвезти?.. Вот это идея! Он промчится мимо своих позиций, он, если машине по пути, достигнет боевого лагеря «жёлтых» за несколько минут! Останется только дойти обратно к своим!

Серёжа поспешно забрался в кабинку. Через минуту они проскочили тот участок дороги, на который был направлен трещоточный пулемёт. Серёжа на несколько мгновений закрыл лицо руками, но и без этой предосторожности его вряд ли кто-нибудь успел бы узнать.

— Из лагеря? — спросил шофёр.

— Ага. Наши на экскурсию ушли, а я догоняю… — Серёжа постарался улыбнуться как можно простодушнее.

Шофёр не должен был и подозревать, что оказывает услугу разведчику «синих».

Но шофёр не стал больше ни о чём расспрашивать попутного пассажира. Наоборот, он сам стал ему рассказывать о дороге и о встречных.

— На этом вот месте в один день две машины гробанулись, — сообщил шофёр, как раз на этом месте сняв зачем-то руки с руля. — Такой отрезок. Как услышим, кувырнулся кто-либо, уже знаем: здесь.

Он засвистел. Серёжа, не зная, что сказать, поцокал языком.

— Видишь, друг стоит, — снова заговорил шофёр, указывая на милиционера возле мотоцикла, прислонённого к стене. — Это такой друг, что, если у тебя фара мигает, он тебе талон сменит и удушит безо всяких…

— Жуткий тип, — заметил Серёжа, чтобы поддержать разговор.

Шофёр кивнул.

— Его имеем позади, теперь, товарищ, газанём! — объявил он весело и, выплюнув в окно недокуренную папироску, действительно увеличил скорость. Да так увеличил, что тотчас обогнал грузовик и на повороте чуть не задел бородатого старика в белом костюме, который, шарахнувшись к обочине, крикнул:

— Лихач! Штрафовать надо за такую езду!

— Красную шапку сперва надень! — отвечал шофёр, притормаживая ради этой реплики. — Тогда взыщешь!

Они помчались дальше. Серёже за эти несколько минут очень понравилась быстрая езда, а также независимая манера шофёра объясняться с прохожими, хоть он и не разобрался, для чего было встречному старику надевать красную шапку. И, прощаясь с новым знакомым, после того как увидел из окна раскинувшийся внизу, почти у берега, боевой лагерь «жёлтых», Серёжа благодарно ему сказал:

— Большое спасибо! Дальше я теперь сам… Приезжайте к нам, пожалуйста, в воскресенье на костёр, а? — Вообще говоря, никто не уполномочивал Серёжу Машина приглашать кого-либо на лагерный костёр, но восторженное чувство к шофёру искало немедленного выхода.

Шофёр пообещал «заскочить» на костёр, если выберется свободное время, и Серёжа остался один на шоссе. Отсюда, спрятавшись на всякий случай за пирамидальным тополем, он несколько минут с бьющимся сердцем озирал территорию «жёлтых». Наблюдательный пункт был на редкость удобным. «Жёлтых», рассевшихся на поляне, при Серёжином остром зрении можно было хоть пересчитать. Они же его снизу едва ли могли приметить.

Пересчитывать «жёлтых» Серёжа не стал. Он только определил на глаз, что они все в сборе и, значит, ни крупных, ни малых сил к фронту пока не придвигают.

С этим известием, которое, как-никак, имело цену, Серёжа опрометью понёсся по дороге назад к своим позициям, изредка вспоминая о том, что разведчику надлежит маскироваться и опускаясь в такие моменты на четвереньки.

На бегу он представлял себе, как принесёт сейчас важные сведения о «противнике» и как командир с заместителем простят ему всё. Или, лучше, не простят, а скажут так:

«За геройство, проявленное в разведке, наградить Сергея Машина боевым орденом. — И приколют этот орден к его бушлату. — А теперь за нарушение приказа — расстрелять его!» — Прикажут они. И его расстреляют…

И, хотя не было решительно ничего прекрасного в том, чтобы глупо умереть в солнечный летний день, да ещё в самом начале своей жизни, сердце Сергея упоённо замерло, когда он вообразил себе эту сцену.

Впрочем, он не выдумал, а скорее, вычитал это. Ведь нечто очень похожее происходило в одной из его любимых книг на французском фрегате…

Но не произошло, разумеется, ничего похожего, когда Серёжа предстал наконец перед Герой Ивашовым.

После того как пластуны, посланные Герой в разведку, вернулись и о чём-то ему доложили, командир пошёл в тыл, чтобы проверить работу хозяйственной команды. Здесь он застал только Сахарова, который доложил, что Машин исчез, а картошка начищена. Гера зачерпнул кашу га котла, под которым давно уже потух огонь, и неторопливо отправил в рот полную ложку. По-видимому, эта минута показалась Сахарову очень серьёзной, так как он внезапно рухнул на землю, точно подпиленный, и захохотал, дрыгая ногами и вскрикивая. Гера Ивашов несколько раз глотнул, затем сплюнул и произнёс:

— Паршиво!

Взглянув на Сахарова, он добавил:

— Встать!

— Что же теперь делать, товарищ командир?.. — спросил Сахаров, вскакивая.

— Придётся есть, — ответил Гера, подумав. — Больше-то кормить наших и нечем. Нашёл кого назначить кашеваром! — вслух выругал он себя и зашагал на передовую.

На передовой он объявил, что обед готов, и повёл половину бойцов подкрепиться горячей пищей, наказав своему заместителю обо всём, что бы ни случилось, немедленно доносить ему.

Придя на лужайку, посреди которой высился на камнях котёл, все сели в кружок. Нарезали хлеб. И каждый получил по котелку горячей гречневой каши. Одновременно несколько ребят зачерпнули ложками кашу и…

— Ой, горькая до чего! Сгорела совсем! Невозможно есть! — наперебой восклицали «синие».

— Это я виноват, — внятно проговорил Гера.

— Как же… ведь… — начал Сахаров и, смолкнув, вместе со всеми принялся было за кашу.

Но Гера, видно, распробовал как следует Серёжино варево:

— Лучше хлеб да вода, чем такая еда! — сказал он. — Бросьте, ребята!

Все, охотно отставив котелки, стали жевать хлеб.

К обедающим подбежал вестовой.

— К нашим позициям приближается лазутчик «жёлтых»! — выкрикнул он волнуясь. — Его ещё на дальних подступах заметили, не маскируется совсем.

Все немедля поднялись на ноги.

— Один лазутчик? — спросил Гера Ивашов.

— Один, — подтвердил вестовой.

— Передай: как его возьмут в плен, пусть сразу приведут сюда, — приказал командир. — Выполняй!

— Есть! — отозвался вестовой, но не успел даже приступить к выполнению, так как в сопровождении двух конвоиров показался Серёжа Машин.

— Продолжать обед! — приказал Гера и, не найдя для пояснения более взрослого слова, тихо добавил: — Понарошку…

При общем молчании Серёжа коротко, звонко и почти так торжественно, как собирался, доложил командиру о результатах разведки. Дальше пошло не по плану: Гера не приколол ордена к груди Сергея и не приказал поражённым «солдатам» расстрелять его.

— Дурак ты! — только и сказал ему командир. — Взять под арест! — Он едва заметно улыбнулся и добавил: — Но сначала накормить его!

И тут, как ни странно, Серёжа почувствовал, что не прочь поесть. Да, несмотря на разочарование, которое он перенёс минуту назад, и так обидно звучавшие в устах Геры слова «дурак ты», ему всё-таки хотелось пообедать. Лучше бы ему отшибло аппетит — легко было бы горестно, не поднимая головы, отказаться от пищи. А сейчас было просто трудно оторвать взгляд от Марины, которая с каменным лицом накладывала ему кашу, от ребят, дружно уткнувшихся в котелки.

— Эх, хороша каша! — облизываясь, похвалил Сахаров, и все согласно закивали, зачмокали, а кто-то как будто даже всхлипнул, — видно, от удовольствия.

Услышав слова Вити Сахарова, Серёжа уверился, что каша и в самом деле хороша, что с нею ничего не случилось, и готовно принял похвалу на свой счёт, потому что он ведь, в конце концов, а не кто-нибудь помешивал ложкой в котле…