Юрий Томин - Повесть об Атлантиде
И даже когда его вынесло к берегу и он вылез из воды, то все еще помнил этот завиток, который стоял почему-то прямо, застывший, как на фотографии. Если бы его спросили, страшно ли было, когда он плыл через порог, он не знал бы что сказать. Он не запомнил ничего, кроме ощущения быстроты, воды, плеснувшей в лицо, и этой странной кудрявой волны.
Выбравшись на берег, Юрка перебежал косу, поднялся наверх и скрылся в тайге. Он торопился и не заметил, что на песке рядом с его следом тянулась цепочка следов, оставленных чьими-то босыми ногами.
14. Ветер
Тот же ветер, что пригнал тучи, расстелился по Енисею. Ему было где разгуляться на широких, в несколько километров, плесах. Против устья Тунгуски, где встречались два течения, волна была особенно сильной. Водяные холмы суматошно плясали на одном месте, сталкивались с размаху; одни бежали дальше по Енисею, другие заходили в Тунгуску; подгоняя друг друга, доходили до пристани, били в ее борта звонкими оплеухами.
Отголоски шторма мешали начальнику пристани сосредоточиться. Он сидел в своей комнате на втором этаже дебаркадера. На столе перед ним стояла пишущая машинка, которую он выпросил на полдня.
Начальник писал заявление.
Волна плеснула в борт. Начальник пристани поморщился, встал, походил по комнате, затем снова присел на краешек стула и, неуверенно тыкая пальцами в клавиши, отпечатал еще несколько слов. Перечитав заявление, он уже собирался вынуть бумагу из машинки, но в это время без стука вошел пристанский матрос.
— Бакен, Паша, сорвало на плесе, вот что, — сообщил он. — В аккурат красный бакен-то, а несет его на ту сторону. Неприятность может получиться, кто фарватера не знает…
Начальник, взяв бинокль, вышел на палубу. Вдали от пристани, посреди плеса толкалась на воде красная пирамидка. Ее снесло к левому берегу — беда невелика, если бы там не было отмели. На ней бакен мог задержаться, и тогда пароход, который попытался бы — как и положено — пройти между бакеном и левым берегом, сел бы на мель.
— Непорядок, — нахмурился начальник. — Надо плыть…
— Куда плыть, Паша? — возразил матрос. — С того берега теперь на катере не выгрести — шторм. Да и не наше это дело: пусть обстановочный пост смотрит.
— Раз мы заметили, — значит, наше.
— Это правильно… Только ведь — шторм.
— Неси весла, — распорядился начальник. — На карбасе поеду.
Матрос принес весла. Потоптавшись на месте и поскоблив затылок, он тоже спустился в лодку.
— А ты еще куда? Вылезай! Один управлюсь! — прикрикнул начальник. Его внезапно охватила веселая, лихая удаль.
Матрос поупирался немного, но Павел настоял на своем. В конце концов он был главным на этой пристани.
Когда лодка вышла на плес, ветер навалился на нее, и Павел, загребая одним веслом, с трудом выдержал направление. Нет хуже бестолковой речной волны. Она коротка и крута, и лодка, не умещаясь на ней, врезается носом в воду. А сзади уже догоняет другая, она разваливается и, шипя, лезет на корму.
Ветер срывал гребни волн, дробил их и нес над рекой водяной пылью. Река дымилась. Лодка вставала на дыбы. Вода уходила из-под весел. Когда Павел заносил весла назад, то чувствовал упорное сопротивление ветра. Воздух стал неподатливым, как вода. Это был настоящий шторм!
Над головой Павла промелькнула чайка. Ветер швырял ее, как лоскут бумаги. Павел смахнул рукавом брызги с лица, посмотрел ей вслед и усмехнулся. Даже чайка не могла справиться с этим штормом!
Тяжелее всего было буксировать обратно бакен. Если бы не ветер, то Павел не справился бы с ним. Но на обратном пути ветер помогал ему.
Пока он устанавливал бакен и привязывал к нему якорь, в лодку набралось порядочно воды. Лодка лениво переваливалась через волны. Вода перекатывалась от борта к борту, увеличивая крен, но вычерпать ее Павел не мог, потому что нельзя было бросить весла.
Поставив бакен, он повернул к берегу.
В эту минуту и подошла волна…
Она была большая, но подкралась незаметно и ударила сбоку. Хлестнула в борт и на секунду встала над ним прозрачной, пузырящейся стенкой. Гребень обрушился на колени Павлу, и лодка, сразу огрузшая, уже не смогла взобраться на следующую волну и часть ее приняла в себя. Павел повалился на борт. Лодка перевернулась, обнажив занозистое белесое брюхо.
Вода была теплой — это единственное, что Павел сообразил, прежде чем новая волна подхватила его и швырнула в сторону. Павел нырнул в эту волну, пытаясь пробить ее, и ухватился за лодку. Ему удалось это сделать. Он взобрался на днище и вцепился ногтями в мягкие, разбухшие доски.
Подняв голову, он увидел, как внезапно раздвинулись берега. Где-то далеко-далеко, за частоколом лохматых всплесков, виднелась пристань. Но даже и теперь Павел не испугался. Для этого он был слишком занят. Волны перекатывались через него. Вода хлестала в лицо, наваливалась на плечи, стараясь оторвать руки от днища, и он изо всех сил цеплялся за доски. Он не очень-то хорошо плавал, начальник пристани, и сейчас, прижимаясь щекой к шершавому днищу, надеялся, что с берега его видели и вышлют помощь.
Наконец он отыскал щель и запустил в нее онемевшие пальцы. Стало чуть легче. Он даже приноровился задерживать дыхание и уже не глотал воду, когда волны накрывали его.
Павел приподнял голову, чтобы посмотреть, не идет ли помощь. Новая волна заставила его припасть к доскам, но все же он успел разглядеть перевернутую лодку, которая плыла невдалеке от него. Он узнал ее сразу, — только одна лодка в Усть-Каменске была выкрашена в такой цвет. Она плыла, поблескивая яркими бортами, и волны, перекатываясь через нее, вспыхивали на миг оранжевым светом. Словно освещенные этим светом, возникли перед глазами Павла призрачные купола Атлантиды, и лицо Юрки — удивленное и восторженное, и шест с флагом, раскрашенным акварельной краской. Все это промелькнуло в одну секунду и исчезло. Осталась оранжевая лодка — пустая и беспомощная.
Случилось что-то недоброе… Может быть, — страшное. Нельзя ждать! Нужно немедленно собрать людей и идти на розыски!
А люди — на берегу.
А берег — в полутора километрах.
И человек, который только что цеплялся за доски, обламывая ногти, напрягая последние силы, чтобы удержаться на них, вдруг сам отпустил руки и поплыл к берегу.
С трудом удалось сбросить сапоги. Они утонули. Удалось снять китель. Он тоже пошел ко дну. А Павел плыл — плыл, стиснув зубы, глотая воду, путаясь ногами в лохмотьях разорванных брюк.
Но берег был слишком далеко. Берег мотался вверх и вниз, такой же взлохмаченный и пьяный, как и все вокруг. С каждой секундой небо раскачивалось сильнее и сильнее, и уже трудно было понять, откуда приходят крутые, бьющие в лицо волны.
А Павел плыл… И когда его, обессиленного, в последний раз подняло волной, то последнее, что он увидел, — это катер, который был так же далеко, как и берег. Даже дальше…
Катер, переваливаясь с боку на бок, несколько часов бродил по плесу. Он подобрал обе лодки. И ничего больше.
Наступила ночь, и катер повернул к берегу.
15. Несколько великих открытий
Город Усть-Каменск живет двумя жизнями.
Одна — со всей страной. Это газеты и радио. Газеты опаздывают дней на пять. Их не выбрасывают, прочитав, а складывают бережно и хранят. Радио, конечно, приходит вовремя. Трансляцию первомайского парада слушают, собравшись на площади у столба с динамиком, хотя радио — почти в каждом доме. Никто не устанавливал такой порядок — это обычай. Почту привозят пароходы и самолеты. Самолеты не задерживаются здесь надолго: чиркнут колесами по грунту — и снова в небо.
Это все одна жизнь.
Другая — лес, который валят в тайге, рыба, которую ловят в Енисее, продукты и товары, идущие через Усть-Каменск чуть ли не в сотню станков. Для этой, другой жизни в Усть-Каменске существуют свои отметки времени, своя хронология. Здесь говорят: «Это случилось за два дня до прихода «Иртыша». Или: «Помнишь, когда лось в поселок пришел?» А после нынешнего лета, наверное, долго еще будут говорить: «Когда учитель обгорел…», или: «Когда экспедиция паузок на пороге угробила…»
В Усть-Каменске не любят бросаться словами. Здесь зимой замерзает ртуть в термометре. Здесь Енисей треплет и переворачивает рыбачьи лодки на плесах. Самые простые, обыденные дела требуют от людей мужества. Потому-то и не в ходу в Усть-Каменске такие слова, как «мужество» или «героизм». Здесь говорят: «сделал правильно». «Правильно» означает высшую похвалу.
Про учителя тоже сказали: «Правильный парень!»
И про Сергея Михайловича: «Правильно, что поплыл, а то бы всем — крышка».
И про Юрку… Только о нем добавляли: «Молодец», потому что он все-таки мальчишка и от него нельзя требовать того, что от взрослых.
