Людмила Матвеева - Шесть тетрадок
— Готово! — кричит Мишка.
Он вытягивает руку из тоннеля и весело смотрит на меня. Блестят на солнце Мишкины волосы, подстриженные ровной чёлкой. Блестит буква «М» на Мишкиной беретке.
— Построили метро, — говорит он.
И в эту секунду наш тоннель обрушивается. Обваливается свод, сыплется песок. Снаружи получилась круглая воронка, в неё сыплется, сыплется песок.
— Обвалился. — Я растерянно опускаю руку, стою и не знаю, что делать.
— Надо было крепить деревяшками! — говорит Мишка. — Ничего. Это же не настоящее метро. Песок, и всё.
Мишка берёт свой обсыпанный песком портфель.
— Я сегодня к немцу пойду, к Гансу Митке. Сейчас отнесу портфель и пойду. Хочешь пойти со мной?
— Хочу. Настоящий немец? — спрашиваю я.
— Настоящий. Приехал из Германии и работает на метро.
Мишка нарочно говорит так, как будто в этом нет ничего особенного. Ему и самому, конечно, удивительно, что настоящий немец Ганс приехал к нам в Москву из Германии. Мишка немного воображает передо мной, но я не обижаюсь.
— Немец, перец, колбаса, — не очень решительно заявляю я. Чувствую, что как-то это некстати, но не понимаю почему.
— Дура ненормальная, — вносит ясность Мишка. — Ганс Митке — за нас. Он там, в Германии, был безработным. Он — герой нашего Метростроя. А ты — «перец», «колбаса». Как тупой попугай, честное слово, повторяешь всякую буржуазную чушь. Все нации равны, запомни на всю свою жизнь, балда.
— Больше не буду, — обещаю я.
— Смотри у меня.
Мишка уже не сердится. Вдруг он спохватывается:
— Слушай, а как ты собираешься с ним разговаривать? Я-то хоть немецкий язык знаю, мы его учим в школе.
Вот так раз. Значит, он не возьмёт меня с собой? Он убежит к этому Гансу, а я опять буду одна?
— Чего-чего? Не вздумай реветь. Я тебя сейчас научу немецкому.
Он достаёт из портфеля учебник. Даже на обложке написано непонятно. Отдельные буквы я могу почти все прочитать, а слово — нет.
Мишка открывает первую страницу.
— Повторяй за мной. Анна унд Марта — ба-а-аден. Анна и Марта купаются. Ба-а-аден. «А» говори длинно. Наша немка, Ольга Николаевна, велит, чтобы в этом слове буква «а» была долгая.
Я повторила:
— Анна унд Марта ба-а-аден.
Мне очень понравилось говорить по-немецки.
Мишка сказал, что я очень способная.
Он показал мне картинку в учебнике. Была нарисована серая речка, и две девочки в трусах стояли по колено в воде. Я сразу подумала, что весёлая — Анна, а серьёзная — Марта.
— Вот это Анна, — сказала я. — А вот это Марта.
— Не ищи развлечения, когда делом занимаешься, — строго сказал Мишка. — Как ты только будешь в школе учиться со своим легкомыслием? Повторяй за мной. Ес лебе геноссе Будённый! Да здравствует товарищ Будённый!
— Про нашего Будённого? В немецкой книге? Честное слово?
— Ну да. А чего ты удивляешься? Немецкий язык богат и разнообразен, — сказал Мишка тоном учительницы. — Повторяй.
Я повторила.
Мишка закрыл учебник.
— Остальное. Я знаю только в стихах. «Весна, весна, весна уже здесь!» и ещё про колокольчик-цветок на лесной полянке. Это нам сегодня ни к чему.
— Значит, ты не весь немецкий язык знаешь? — спросила я.
— Не весь. Его до десятого класса учить.
— Мне тоже учебники купят. Букварь и арифметику. И альбом для рисования.
В комнате Ганса Митке светло, белая прозрачная занавеска, а за ней солнце.
Ганс молодой, в лыжном костюме, синяя куртка на «молнии». У моего папы похожая куртка — синяя, бумазейная, на «молнии». Он в ней на работу ходит.
Ганс смотрит на нас с Мишкой и улыбается, у него морщинки, но не от старости, а от улыбки.
Мишка набрал воздуха и выпалил:
— Анна унд Марта ба-а-аден. — «А» он сказал длинное, как велела Ольга Николаевна.
Я тоже захотела что-нибудь сказать.
— Ес лебе геноссе Будённый, — сообщила я.
Ганс засмеялся и сказал на русском языке:
— Садитесь, дети. Ты садись на стул, а ты вот сюда, на подоконник. У меня пока один стул. И я сяду тоже на подоконник. Теперь давайте разговаривать.
Кто у кого учился
Немецкий штукатур Ганс Митке работал на строительстве метрополитена в Берлине. Он очень хороший штукатур, но метро построили, и Ганс стал безработным.
В тот день он пришёл домой усталый, но это была не такая усталость, как всегда у рабочего. Завтра ему не нужно было идти на работу: работы больше не было.
В ту пору в Берлине было полмиллиона безработных.
Ганс и его приятели собирались в маленькой пивной на углу, напротив парка. Если пить пиво очень мелкими глотками, то можно с одной кружкой просидеть полдня.
За разговорами время проходит быстрее.
— Говорят, в России нет безработицы, — сказал Макс-кузнец.
— Я тоже слышал, — отозвался Ганс. — Говорят даже, что там висят фанерные щиты у каждого завода и у каждой фабрики, прямо рядом с проходной. И на щитах написано: «Требуются рабочие». А дальше указаны специальности. Вы только представьте себе: требуются штукатуры, кузнецы, маляры, плотники. Может, правда, а может, и нет. Мы там не были.
За разговорами время идёт быстрее. Но не может человек всё время разговаривать и больше ничего не делать. Ганс ходил по всем заводам и маленьким мастерским. Он расчертил весь город на квадраты и каждый день обходил квадрат. Через месяц обход был окончен. Работы не было. И тогда он твёрдо решил ехать в Советский Союз.
Накупил книг о России, стал изучать русский язык.
Их собралось двадцать пять человек. Они хлопотали, настаивали: «Если нет для нас работы в своей стране, мы поедем работать в Россию».
В тридцатом году они уехали.
На вокзале их провожала толпа рабочих.
— Ганс! Напиши, как там! Кузнецы требуются или не требуются?
Это Макс-кузнец провожал своего друга.
Москва встречала дождём и цветами. Играл оркестр.
— Спасибо за встречу, — говорил Ганс. — Хорошо бы на работу выйти поскорее.
Они жили в бараках в посёлке Кунцево, недалеко от Москвы. Здесь же, в Кунцеве, строили завод. Ганс работал каменщиком. Им отвели отдельный участок — там и техники, и инженеры, и прорабы, и рабочие были немцы. За восемь часов работы Ганс привык класть полторы тысячи кирпичей.
Вызвали Ганса Митке в местком, председатель месткома в куртке-толстовке говорит:
— Заключите соревнование с русской бригадой.
— Нет, — твёрдо ответил Ганс. — Мы и так лучше работаем, зачем нам соревнование?
Он ещё не понимал разницы между соревнованием и конкуренцией. Он думал: «Они работают хуже, а мы лучше. А если мы будем им показывать свои методы работы, они научатся всему, и мы опять можем стать безработными. Зачем же мы будем им помогать?»
Председатель месткома не понимает Ганса и твердит своё:
— Вы должны стать примером для отстающих рабочих.
— Зачем я буду становиться примером? Я не учитель, а штукатур и каменщик. Я своё дело делаю хорошо? Хорошо. И всё.
Однажды в барак к немецким рабочим пришли три молодых парня.
— Мы недавно на стройке, приехали из деревни. Поучите нас класть кирпичи.
Молчание.
Ганс сидит на своей кровати и смотрит на этих парней. И тоже ничего не говорит. Самый младший, Фёдор, покраснел от обиды и говорит:
— Что же вы такие недружные? Мы к вам — дружные, а вы к нам нет.
Ганс увидел почти детскую обиду в глазах Фёдора и неожиданно сказал:
— Ладно. Я согласен учить.
И ещё один каменщик, Отто-толстяк, сказал по-немецки:
— Ганс, скажи им, я тоже согласен.
Поработали вместе смену: трое русских и два немца. Немцы уложили по полторы тысячи кирпичей, Фёдор и его друзья — по девятьсот.
После смены сели на бревно, Ганс сказал:
— Теперь слушайте. Надо научиться анализировать свои неудачи. Есть две причины. Первое — вы делаете много лишних движений. Это от неопытности. Лишние движения надо за собой замечать и от них избавляться. Дело постепенное, но не очень долгое. Второе — у нас лучше инструмент. Я свой мастерок и весь набор привёз из-за границы. А у вас лопаточки самодельные, маленькие, раствор берут плохо, и в руке её держать неудобно.
Прибежал председатель месткома в своей толстовке:
— Ну как?
— Научимся, — говорит Фёдор. — А вы нам инструмент хороший обеспечьте. У них какой инструмент? А у нас какой?
Скоро произошло радостное событие: Ганс получил комнату, теперь его бригада не жила в бараке, у каждого была своя комната.
Ганс сам пришёл к директору завода и сказал:
— Перемешайте нашу немецкую бригаду с русскими рабочими. Будем их учить. Мы согласны.
К Гансу прикрепили шесть молодых рабочих. Сначала ребята сильно отставали. Но постепенно каждый стал класть полторы тысячи кирпичей — столько же, сколько немецкий каменщик. А один раз Фёдор положил даже две тысячи. Засмеялся и сказал Гансу:
