Лариса Исарова - Тень Жар-птицы
Сашки Пушкина не было, только его отец и мать. Они у него такие молодые, что я удивился. И совершенно не солидные, хоть и физики, пришли оба в костюмах тренировочных, шерстяных, точно на лыжную прогулку.
Наталья Георгиевна рассказала о случае в вестибюле, честно, как было, ничего не передергивая. Хотя взрослые иногда переиначивают, как им выгодно. Потом попросила учителей высказываться.
Первой вылезла Кирюша, теребя платок и никому не глядя в глаза. Она говорила неестественным голосом, что Саша Пушкин слишком высокого о себе мнения, для него нет авторитетов…
Таисья Сергеевна сообщила, что у Пушкина несоразмерно большое самолюбие, что таким в жизни придется трудно, и родители должны отрезвить его.
Только Эмилия Игнатьевна, наш мудрый Дед Мороз, покачала головой, когда ее пригласили выступать.
— Чего воду толочь? И так все ясно, парень с завихрениями, как все таланты, но его обидели, а он уже не ребенок…
Осе Наталья Георгиевна долго слова не давала, пока Зоя Ивановна не вмешалась. И тогда Оса сказала, что требование Саши Пушкина справедливо, что признание ошибки только укрепляет авторитет учителя.
Мы переглянулись со Стрепетовым, Рябцева поджала губы. Потом Оса добавила, что нельзя всех учеников под одну гребенку причесывать, надо беречь достоинство человека, закаливать трудностями может быть и полезно, но осуществлять это надо другими методами…
— У него нет друзей, он эгоист! — сказала Наталья Георгиевна. И ее поддержала Рябцева.
— Правильно Наталья Георгиевна возмущается! Подумаешь, аристократ! Да кто он такой, чтоб перед ним взрослые извинялись? Из таких и вырастают наполеончики.
Ланщиков продолжил, преданно глядя на завуча:
— Фанаберии много, мы сами его распустили, вот и расхлебываем.
— Как ты смеешь… — начала ошеломленно Варька но Наталья Георгиевна ее остановила:
— Ветрова, где твоя выдержанность? У нас свобод слова, дай сказать товарищу…
— Конечно, мы переживаем, что из-за него наш класс склоняют все кому не лень.
Удавиться можно! Ланщиков в роли защитника классной чести!
— Это же надо, требовать извинения у завуча! Совсем зачитался! — вторила ему Рябцева.
— Вы не имеете права от имени класса так говорить, — начал Стрепетов, — Саша Пушкин — прекрасный товарищ, он никому не отказывал в помощи.
— Да, а сам усмехается! — Голос Рябцевой был противен, как у кошки, когда ей на хвост наступают.
— Если ты спрашиваешь глупости, скажи спасибо, что он только усмехается, — возмутился наш комсорг, а я молчал, хотя Ветрова энергично подталкивала меня локтем. О чем тут говорить? Стрепетов вполне правильно все отметил, мне лучше и не сказать, да и злить Наталью Георгиевну — себе дороже!
Неожиданно поднялась наш директор Зоя Ивановна:
— Учителя, люди невыдержанные, замотанные, нервы напряжены. А у завуча тем более, вся сложность, конфликт на плечах Натальи Георгиевны, она себя не щадит, работает с утра до вечера, возможно, сорвалась…
Она так улыбнулась, что, несмотря на усы, стала почти красивой.
— Перед вашим сыном я сама завтра извинюсь, так и передайте. Он молодец, я люблю людей с достоинством…
Наталья Георгиевна вскочила, из ее глаз посыпались искры, как с проводов троллейбуса, когда они срываются с линии. Но Зоя Ивановна сказала, что все свободны. А когда мы выходили, услышал, как Наталья Георгиевна ядовито спросила у отца Сашки:
— Простите, я сейчас только сообразила, заместитель заведующего гороно… Он Пушкин, это не ваш родственник?!
Отец Сашки пожал плечами.
— Однофамилец…
А чуть позже я подошел к доске объявлений. Там стояли Дед Мороз и Кирюша.
— Ай-ай, как мы разбазариваем талантливых людей! Точно они на яблонях растут, — ворчала Эмилия Игнатьевна, а Кирюша вдруг сказала, что Саша Пушкин ее любимый ученик, что она «умнела в его присутствии», но «наша кошечка имеет острые коготки»., да и потом он в самом деле анархист.
Я тут же смылся, чтоб меня не засекли. А потом мы гадали, появится в школе Сашка Пушкин или нет?
И даже с Антошкой на этой почве снова заговорили. Вернее, у меня как-то сорвалось:
— Слушай, может, хватит? Неужели не надоело дуться?
Антошка странно на меня посмотрела, у нее глаза начали разгораться. Ни у одной девчонки такого не видел, когда ей скучно — глаза светлеют и пустеют, А вот если что-то заинтересует, глаза становятся большими, темными, и вроде пламя в них разгорается красноватое, так у собак бывает, когда они кошку видят.
В общем, я взял ее за косу и держал, пока мы гуляли по улицам. Коса у нее тяжелая, теплая и шелковистая. Я однажды в зоопарке на спор с Митькой погладил в клетке пантеру, точно такое ощущение.
Антошка сказала, что ее поражает мое поведение.
— Все понимаешь, а ничего никогда ни для кого не делаешь, это избыток здравого смысла или лени?
— Не люблю по пустякам себе и другим нервы портить…
— Вот я читала книжку об Андрэ, который на воздушном шаре на полюс решил полететь…
— Дай почитать, — заныл я.
— Посмотрю на поведение, — фыркнула Антошка, точно мы и не ссорились после Ленинграда. — Так он писал в одном из писем, что его считают безумцем с точки зрения здравого смысла, попытка полета на воздушном шаре к полюсу заранее обречена на неудачу.
— Ну и что тут хорошего?
Она искоса на меня посмотрела и замолчала, я снова увидел, как светится на солнце ее лицо, и мы долго ходили молча, пока она вдруг не попросила меня взять домой школьных кроликов. У нас их двое осталось, Ваня и Маша.
— Куда я их возьму? — Я обалдел.
— Школу будут ремонтировать, Кирюша сказала, чтоб на лето домой забрать, а я не могу, мы уезжаем, и хотела с собой их взять, но папа сказал или кролики или он…
Голос у нее был унылый, она с большим удовольствием выбрала бы кроликов…
— Их бы на дачу… Она хмыкнула.
— Ланщиков уже предлагал.
— За так?
— Что же он, с меня деньги возьмет?
Антошка пожала плечами и выпрямилась с видом королевы.
— И чего ты с ними нянчишься? — не выдержал я, имея в виду не кроликов, конечно, а Митьку с Ланщиковым. Но она сделала вид, что не поняла, а может, действительно только о кроликах думает? Детсадовская она, хоть и начитанная…
— Мне надо с кем-то нянчиться, с несчастненьким, понимаешь, чтоб я была ему нужна, всерьез нужна…
— Кроликам без тебя пришлось бы загнуться, — признал я, но она вырвала свою косу и отскочила, как дикая тигра.
— Толстокожий!
Я засмеялся, она тоже улыбнулась, она раньше говорила, что не может не улыбаться мне в ответ, что у меня улыбка заразительная, как инфекция.
Мы снова пошли, вдруг она сказала:
— Я хотела быть руками, которые снимают боль…
— Это фантастика? Антошка опустила голову.
— …Я была уверена, что не поймешь, но надеялась, все равно надеялась…
И вдруг она прочла странные стихи:
Позови меня, позови меня,Просто горе на радость выменяй.Растопи свой страх у огня.Позови меня, позови меня.А не смеешь шепнуть письму.Назови меня хоть по имени.Я дыханьем тебя обойму.Позови меня, позови…
Очень трудно, когда девчонка такая маленькая, к ней надо нагибаться, чтоб услышать ее бормотанье, и мне вдруг захотелось ее взять на руки…
В общем, потом она опять погасла, заторопилась, и в школе снова меня в упор не видит.
Сегодня на химии у Тихомировой загорелся штатив. Она очень красивая девчонка, как нарисованная, только у нее ни один взгляд, жест не случаен, она себя всегда в зеркале изучает, как-то сказала: «Для того чтобы стать актрисой, надо всесторонне владеть своим телом и лицом».
— А головой? — спросил я нахально, но она меня даже взглядом не удостоила…
Так вот, загорелся у нее штатив, она завизжала, химичка стала ругаться, а Митька схватил штатив голой рукой, бросил в мойку и залил водой. Он обжегся, но заработал пятерку. Химичка сказала, что его решимость искупает провалы в знаниях.
Одно непонятно, почему я стоял столб столбом?
Я спросил Дорку Чернышеву, мы вместе оказались в очереди в буфете, а она сказала, что заторможенность моих реакций от легкости, с какой мне все в жизни достается. Интересное кино!
А потом Дорка увидела Осу и холодно с ней поздоровалась, заявила, что не любит самоупоенных людей. Хотя признала, что Оса — прекрасный учитель.
— Твоя Оса ни Петрякова, ни Комову за людей не считает, они ничего, кроме учебников, не читали, они ей неинтересны, разве не так?
Я пожал плечами. Они и мне неинтересны, так что тут плохого?!
— Вот Кирюша со всеми нами возится одинаково, ей приятно, что Пушкин и Зоткин отличники, но она так же квохчет над Кожиновым, Бураковым, а Оса удивительно высокомерна при всей своей искренности и откровенности…
