Тамара Михеева - Две дороги - один путь
Как по команде, Денёк и Петька бросили велосипеды и рванули в разные стороны.
— Я к Сане! — крикнул Денёк.
— Позвоните Олегу! — попросила Петька и помчалась к Ленке.
Все мысли, все настроение сразу сомкнулись вокруг самого главного: их выгоняют! У них отнимают Хижину! Это Скрипун — конечно, он! — мстит им за шалаш! А они-то хотели идти к нему извиняться, хотели все объяснить!
— Что ты стучишь, как ненормальная! — возмутилось Ленка. — У нас маленький ребёнок в доме!
— Лен… Я забыла, прости. Там Хижину… — и Петька вдруг всхлипнула и заплакала. Их замечательную Хижину! Где они собирались, как дома, и никто им не говорил: «Тише, дедушка спит! Иван занимается!» Где никто не ругал, если вдруг оставался беспорядок — всё равно они потом всё уберут! Где она, Петька, так замечательно сидела сегодня утром одна!
Ничего этого Петька не сказала Ленке. Но Ленка и так всё поняла (на то она и Ленка). Оделась, позвонила в соседнюю квартиру Лёшке, и пока тот собирался, заставила Петьку умыться и успокоиться. Ленка всегда такая: если вдруг сваливается беда, она остаётся спокойной и рассудительной. И никаких эмоций. И, как всегда, перед этим спокойствием Петька устыдилась своих слёз, умылась и побежала в Хижину. Не ждать же этого Ахмеджанова! Опять что-нибудь скажет ТАКОЕ!
Из Крайнего дома к Директорскому мчались Денёк и Санька.
— А где Сумятины? — спросил Саня на бегу.
— Геныч там воюет, а отец на работе, конечно, — сказала Петька. — Олежке позвонили?
— Да, он бежит.
Они взобрались по лестнице, через минуту прибежали Ленка и Лёшка. На Лёшку Петька не смотрела.
В первую минуту Петька даже не узнала Хижину, так голо и пусто было в ней. Сразу стали заметны не очень чистые стены и щелястый пол. Половики тёмной грудой лежали в углу, рисунки Денька (старый замок с башнями над морем, дворовая собака Найда, лопоухая и смешная, со щенятами, дорога среди степных холмов) и фотографию парусника «Седов» Генка прижимал к голому перепачканному пузу Видимо, он был дома и услышал шум и решил выяснить, в чём дело. А дело было плохо.
— А-а! — тонко заверещал Скрипунов. — Явились!
Грузный, страдающий одышкой (и как только забрался сюда?) Акимов приветственно заулыбался. Противно так, с издёвкой… Он поглаживал круглый живот под вылинявшей футболкой и то и дело смотрел на свою жену.
Бывшая директриса школы Антонина Артуровна Акимова («А» в кубе), худая и высокая, похожая фигурой на ножницы, знала всё про всех и всегда была права. Во всяком случае, она так думала. Глядя с высоты своего роста (и положения) на растрёпанных, притихших, тяжело дышащих от быстрого бега ребят, она веско заметила:
— Ничего удивительного, Иван Иванович, что эти подростки на вас напали. У них на лицах написано, что они склонны к девиантному поведению.
— Чего? — удивился Лёшка. Получилось у него угрожающе.
— Вот видите, вот видите! — заверещал Скрипун.
А взгляд «А в кубе» ясно выразил: «Ах, этот Ахмеджанов! Всем известный хулиган и двоечник!»
— Что вы здесь делаете? — сказала, наконец, Ленка, голос у неё был спокойный и ясный. Да, Ленка умеет разговаривать со взрослыми.
— Что мы делаем здесь? — насмешливо переспросил Акимов. — Выселяем мы вас, голубушка.
— Не имеете права! — взвился Сашка.
— Права! — закричала «А в кубе», вспомнив, видимо, как она была директором. — Права-то вы свои знаете, а вот обязанности!
Ребята переглянулись: сказано, что называется, «не в тему».
— Почему вы на нас кричите? — возмутился Денёк. — Что вам от нас надо?
— Это наш чердак! — перебила его Петька. — А вы… вы как грабители!
Что тут началось! Акимовы и Скрипун будто с цепи сорвались и начали кричать в три голоса. Чего только не услышали про себя Вольные Бродяги! Они и «отпетые хулиганы», и «колония по ним плачет». И, в общем-то, понятно, зачем им этот чердак. Ну, конечно, только пить, курить, нюхать всякую гадость. Чем ещё можно заниматься на чердаках и в подвалах? Сейчас ведь все дети старше пяти — психи и наркоманы! Только и слышишь о детской преступности!
Петька пыталась их перекричать, но Сашка хмуро остановил её:
— Да ладно тебе. Видишь же — бесполезно!
Его услышала «А в кубе»:
— Да, бесполезно! Продолжать разговор без присутствия взрослых я не намерена!
В таком случае можете продолжать, — раздался спокойный голос. — Надеюсь, моё присутствие вас удовлетворит?
Все обернулись. На пороге Хижины стоял Егор. Он держал за руку Олежку. В их спины било горячее июньское солнце.
— Лежик, ну расскажи ещё раз! Ну, трудно тебе, да? — канючила Петька.
Они лежали с Олежкой на балконе, на надувных матрасах, укрывшись Ивановым спальником и верблюжьим одеялом. Сегодня им разрешили ночевать на балконе, тёте Кате позвонили, чтобы она Олега не теряла. Ночи были тёплые, ясные, и обсудить было что. Сначала к ним присоединился и Саня, но его мама загнала домой, сказала, что он легко простужается. Сашка недовольно заворчал, но Петьке подмигнул: всё равно, мол, приду, когда родители уснут.
— Ну, Лежище! Я уже всё забыла! Расскажи!
— Ну, чего рассказывать-то? — сонно пробормотал Олежка. — Саня позвонил, я побежал, а по пути думаю: если там взрослые, то одних ребят слушать не станут, а если Щеколда, то всё равно нужен кто-то постарше. Ну и свернул к Егору…
— И как только ты его нашёл, ты же у него ни разу не был.
— Можно подумать, что кто-то не знает дом над обрывом!
Петька поближе придвинулась к брату и спросила замирающим шёпотом:
— А старика видел?
— Видел, — пожал плечами Олежка.
— Хороший дед, чего ты его боялась…
Петька сглотнула:
— Ну, ладно… А Егор?
Тут скрипнуло окно, и на балкон, кутаясь в одеяло, выбрался Сашка. Он прошлёпал босыми ногами по деревянному полу, кинул подушку, сказал Петьке:
— Подвинься, — и улёгся рядом.
Петька опять затеребила Олежку:
— А Егор? — и сказала Саньке: — Олег про Егора рассказывает.
— Ну, он мне сразу говорит: «Поехали». Вывел из гаража мотоцикл и — рванули с бешеной скоростью, — этот момент Олежка вспоминал с явным удовольствием, — без шлемов, прямо так… Хорошо хоть «гаишники» не попались.
У меня от скорости потом ещё полчаса в ушах гудело…
— Вы так вовремя примчались, — сказал Сашка.
— Ага, — поддержала восторженно Петька, — прямо как в кино!
— А, — махнул рукой Олежка, — всё равно зря.
— Нет, не зря! — пылко заспорила Петька. — Без Егора они бы нас выпихнули оттуда, вот и всё.
— Вот именно, — поддержал её Сашка.
— Выпихнут ещё, подождите…
— Посмотрим! — сказала жизнерадостная Петька.
… Конечно, Егору заявили, что он не взрослый (чем возмутили всех Бродяг), не из этого двора и вообще неизвестно кто! Но выселение приостановилось. Акимов закрыл чердак и сказал, что соберёт собрание жильцов и напишет жалобу в домоуправление. Выброшенные из Хижины вещи Бродяги бережно сложили у Сумятиных. К этому времени Генкин отец пришёл с работы. Он погладил лысеющий затылок и вздохнул:
— Нда-а… Ситуация. Надо переговорить с Всеволодом Андреевичем. Не горюйте, хлопцы… хм!., и дивчины, что-нибудь придумаем. Собрание — это хорошо. Надо только добиться, чтобы вы тоже присутствовали на этом собрании, а не только взрослые. Тем более обиженные взрослые, — сказал он многозначительно.
Егор тоже сказал: «Не горюйте!» На этом и разошлись. Ни о каком Дне Рождения старого дома не могло быть и речи: настроение было неподходящим, да и вечерело уже. Егор сказал, что можно и потом отметить, дом такого праздника сто лет ждал, подождет еще недельку.
Теперь, лёжа на балконе, Петька слушала посапывание брата и ровное дыхание Сашки и думала, какой длинный был сегодня день. И как в нём всё перепуталось: и хорошее, и плохое. Ей подарили велосипед, о котором она так давно мечтала, но их выселили из Хижины. Да ещё День Рождения сорвался, и она так и не начала учиться играть на горне.
А такое хорошее было утро, так здорово начинался день! Но самое плохое в этом дне было всё-таки не потеря Хижины (Петька твёрдо верила, что им её вернут), нет, самое плохое — это Лёшка. Петька вздохнула. Если бы они поссорились с Лёшкой и даже бы подрались (хотя, конечно, не стал бы Лёшка теперь драться с девчонкой), то было бы проще. Когда ссоришься, легче выяснить, из-за чего ссора, и помириться, а так…
И не ссора, и не дружба, и непонятно, как наладить отношения. Петькины глаза закрывались. Яркие по-летнему звёзды стали размытыми, звуки сливались в неясный шум, похожий на шум моря.
Море и приснилось Петьке в эту ночь. Неспокойное, вечернее, с белыми гребнями волн. Петька шла по песку, за ней тянулась цепочка следов и волочился воздушный змей. Он был намокший, тяжёлый и не мог взлететь.
