Тамара Михеева - Две дороги - один путь
— Я в подобающем, — улыбнулся Морюшкин. — Я же не на службу. И вообще не к Богу, я к папе ходил.
— А… А он у тебя где?
— Папа? В церкви. Он работает батюшкой. Отец Алексий.
— Отец Алексий твой папа?! — выдохнула Петька. Отца Алексия, который восстановил в городе церковь, художника и проповедника, знали все. Говорили, что он настоящий батюшка. — Врёшь!
— Да не вру я, — снова улыбнулся Морюшкин, — почему вру-то?
— А потому что… почему я тогда никогда во дворе его не видела?
— Ну, они же не живут с мамой. Мама развелась с ним, когда он сан принял. Сказала, что всё это дурь, а она быть попадьёй не желает.
«Вот дура!» — подумала Петька, а вслух сказала:
— Ты не расстраивайся…
Морюшкин снова заулыбался:
— Да я не расстраиваюсь. Я же все равно к нему каждый день хожу сюда. И ночую иногда у него.
— Это не то…
— Не то. Но всё-таки лучше. Он сначала совсем уезжать хотел. Я его насилу уговорил остаться.
— А как?
— Ревел беспробудно день и ночь, — бесхитростно признался Морюшкин. Он протянул руку к рулю велосипеда, погладил и сказал, как про собаку:
— Какой у тебя велосипед хороший…
— Ага, — выдохнула счастливая Петька. — Сегодня подарили.
— Здорово. Ладно, я пойду, Петь. Пока.
— Пока, — Петька вскочила в седло и крикнула уже на ходу: — Морюшкин! А как тебя зовут?
— Виталик…
— Виталик… Хочешь, прокачу?
Виталик Морюшкин сдержанно кивнул, но его зелёные и большие, как блюдца, глаза засветились.
— Садись, — кивнула Петька на багажник.
Виталик взобрался на багажник, раскинув тощие незагорелые ноги.
— Поехали!
Вихляя передним колесом от тяжести, Петька с Морюшкиным доехали до своего двора и там распрощались.
А в это время Ирина вздохнула и сказала:
— Ну, теперь мы Петьку совсем видеть не будем…
— Кого-кого? — сделал страшные глаза Иван.
А бабушка разразилась хохотом:
— Ого! Придётся Сергею Арсеньевичу теперь и с тобой бороться!
— Кажется, дворовая Веткина кличка проникла в дом, — подвела итог мама. — Это опасно.
— Это неизлечимый вирус! — почему-то развеселился Иван. — Вот увидите!
— 5 —
После встречи с Морюшкиным Петькино ликование перешло в тихую ласковую радость. Она вдохнула жаркого летнего воздуха, с шумом выдохнула и закрутила педали. Проезжая мимо Лаврового переулка, Петька подумала, что неплохо было бы заглянуть к Деньку, узнать, есть ли у него велосипед. Но, вспомнив утреннюю встречу с Лёшкой, остановилась в нерешительности. Заехать? А вдруг и Денёк решит, что она в него влюбилась? Что она за ним бегает? Петька фыркнула. Но не заехать — совсем глупо. Почему это она должна раздружиться с Деньком из-за какого-то Лёшки? Петька вздохнула. «Как будто человек в одиннадцать лет влюбиться не может…» — вспомнила она. Нет, почему же… может, наверное. Но сама Петька никогда ни о чём таком не думала. Ей было скучно без Денька, и она бежала в Лавровый переулок; ей было с ним интересно, и она тащила его в Хижину. А любовь… Это что-то совсем другое. В книжках и кино от любви всегда страдают, ночами не спят, подвиги совершают и слёзы льют. Петька не страдала. Наоборот — она была очень рада, просто счастлива, что подружилась с Деньком. И никакая Лёшкина любовь тут ни при чём. И не раздумывая больше, Петька на скорости свернула в Лавровый переулок.
В окне Денькиного дома она увидела пухлогубого толстощёкого карапуза.
— Эй! — крикнула Петька. — Ты кто?
— Я — Алтём!
Петька рассмеялась и передразнила:
— Алтём, а Алтём, Денёк дома?
Карапуз обиженно надулся и скрылся. Через минуту он появился в окне вместе с Деньком и сказал отчётливо:
— Он мой бр-рат!
— Ух ты! — весело удивилась Петька.
— Привет, Денёк!
— Привет. Какая машина… Твой?
— Ага! А у тебя есть?
— Велосипед? У нас с братом один на двоих. Я сейчас.
Денёк исчез в окне.
— Алтём, а Алтём! — опять подразнила Петька карапуза. Тот погрозил ей кулачком и скрылся. Когда Денёк вышел из ворот, держа за руль изящный узкоколёсный «Салют», Петька спросила:
— Твоему братишке сколько лет?
— Которому? — рассмеялся Денёк, у которого было три брата и две сестры.
— Артёму? Четыре на днях исполнилось. А что?
— Он специально своё имя не выговаривает?
— Да нет! У него звук «р» почему-то только в слове «брат» получается. Прямо наказание какое-то! Мама с ним бьётся, бьётся…
— Ничего, получится.
— Конечно. Поехали?
Они оседлали велосипеды.
— Умеешь без рук? — спросил Денёк лукаво и отпустил руль.
— Ух ты! Нет, у меня не получится, — самокритично ответила Петька.
— Ерунда, получится! Дай руку. Не бойся.
Петька протянула ему одну руку, другой понадёжней вцепившись в руль.
— Отпускай вторую!
— Нет!
— Отпускай! Я же тебя держу.
— Я боюсь! У меня нет чувства равновесия!
— Всё у тебя есть… Столб! — крикнул Денёк, выпустил Петькину руку и вильнул в сторону. Ещё бы секунда, и их сомкнутые ладошки врезались в телеграфный столб.
— Фу-ух! — выдохнула Петька, остановив велосипед.
Денёк протянул Петьке руку ладошкой кверху и сказал серьёзно:
— Две дороги…
— Что? — не поняла Петька.
— Две дороги — один путь. Ты разве не знаешь? — удивился Денёк.
— Н-нет. А что? Какие дороги?
— Ну… Это примета такая. Мы ехали вместе, а потом из-за столба разъехались. И столб — между нами, ну вроде как разъединил. И чтобы не поссориться, надо руки сцепить и сказать: «Две дороги — один путь». Это, понимаешь…
— Нет! Не объясняй! — запротестовала Петька. — Я поняла…
В ней тревожно, как сигнал горна, отозвалась эта фраза: «Две дороги — один путь». И не хотелось, чтобы Денёк каким-нибудь неточным словом спугнул чувство небывалого простора, которое вдруг распахнулось в Петькиной душе.
— Я поняла, — прошептала она, опустив голову. Повторила про себя таинственное заклинание против случайной ссоры и протянула другу руку: — Один путь?
Денёк серьёзно кивнул.
Потом Петька научит так говорить весь двор и всю школу. А вскоре разнесётся эта примета по всему городу, и то и дело будет то тут, то там раздаваться: «Две дороги — один путь». И каждый раз Петька будет вспоминать этот день.
Петька и Денёк играли в город, где все ездят только на лошадях, где нет ни машин, ни автобусов, ни трамваев, зато в каждом доме найдётся конюшня. Лошадей здесь не выращивают, не покупают и не продают. Они сами приходят из далёкого леса: молодые, сильные, с влажными кроткими глазами. Дворы школ превратились в стоянки для путешественников. Там можно было отдохнуть, перекусить, накормить своего коня и выкупать его (несмотря на каникулы, мойки для обуви работали почти у всех школ). Расплачивались друзья с воображаемыми хозяевами стоянок самой ходовой валютой — гладкими листьями подорожника. Раз в месяц в этом Городе Лошадей устраивались соревнования, а тренировки проходили на ипподроме — футбольном поле Центрального стадиона.
Петька и Денёк так заигрались, что забыли и про Бродяг, и про встречу у Егора. И не вспомнили бы, если бы не встретили его самого.
— О! Конная дивизия! Привет! — поприветствовал их Егор.
— Ой, Егор, здравствуй!
— Вы не забыли, что сегодня у нашего дома День Рождения и мы ждём вас в гости?
Петька прикусила губу, она-то как раз забыла. Но Денёк сказал:
— Конечно, мы помним. Мы даже с подарком придём.
— О! — многозначительно улыбнулся Егор. — Ну, до вечера!
Они попрощались, и Петька спросила:
— Ты про какой подарок, у нас ведь ничего нет!
Денёк замялся и сказал смущенно:
— Ну, я кое-что приготовил… Макет мы уже не успеем сделать, но я его нарисовал.
— Дом?! Здорово!
— Ну… не знаю, как получилось.
— Покажи! — потребовала Петька.
— Так он дома!
— Тогда поехали!
— Нет, давай сначала в Хижину. За рисунком-то успеется.
Петька согласилась и поднажала на педали. Денёк ездил быстро.
— 6 —
Ставни на окнах Хижины были открыты.
— Смотри, Денёк, все, наверное, уже там. Поехали скорей!
— Ага… Петь! — Денёк резко затормозил. У пожарной лестницы, ведущей в Хижину, были свалены табуретки, полки, книги, Петькин старый коврик со слонами, Генкин сундук — небогатое хозяйство Вольных Бродяг. Петька и Денёк переглянулись: что всё это значит?
Дверь Хижины распахнута, оттуда доносятся голоса. Голоса незнакомые… Нет! Знакомые! Это Скрипун и кто-то ещё из взрослых…
— А, Акимовы! Они узнали про Хижину и выселяют оттуда Бродяг!
— Пе-етька-а! — разорвал летний воздух отчаянный Генкин крик. — Бегите за всеми! Нас громят!
