Жаклин Уилсон - Двойняшки
и вытряхнула им на головы пакет, полный всякой дряни.
Я вытащила пакет с мусором из контейнера и не посмотрела, что внутри. Оказалось, там было полно вонючих и мерзких объедков — кислое молоко, кофейная гуща, недоеденная китайская еда навынос… В общем, они не на шутку рассвирепели и завопили: "Давайте её заловим!"
Я не успела далеко убежать, и меня поймали. Вымазали остатками протухшей снеди из мусорного пакета… Я здорово работала кулаками и брыкалась… но их было много, а я одна.
И когда мы с Бугаем сцепились в мёртвой хватке, отвратительный мальчишка с зубами, как у хорька, обхватил мне шею рукой и стал душить. Я стукнула его туда, куда бить нельзя, но он продолжал меня душить, надавливая на горло, и я не могла пошевелиться, и Хорёк заорал: "Давай, Джерри! Дай ей хорошенько по роже!"
И я подумала: "Ну вот. Волосы я уже потеряла. А теперь — прощай моя внешность!" Придётся до скончания века ходить без зубов и со сломанным носом, что, конечно, никак не поспособствует моей артистической карьере. Я сморщилась и приготовилась к тому, что мне заедут по физиономии, но Бугай замешкался.
— Пусти её, Брайан! Не видишь — она задыхается! — сказал он.
— Тогда стукни её как следует!
— Нечего её держать! И вы все, отойдите! Это несправедливо! Мы с ней сами разберёмся, без вашей помощи!
Хорёк что-то забухтел себе под нос и заворчал, но меня отпустил. Я встала, пошатываясь.
— Ты как? — спросил Бугай.
— Нормально, — прохрипела я.
— Ну ладно. Давай драться, — сказал Бугай.
И он ударил меня кулаком в плечо. Совсем не больно. А я стукнула его в живот, но не сильно. А потом он повалил меня на землю. Но осторожно. И я его стукнула, почти к нему не прикасаясь. Нам уже было неинтересно продолжать жестокую драку. Мы просто проходили её стадии — как будто понарошку.
Хорьку и другим тоже всё надоело. Им хватило впечатлений от содержимого мусорного пакета, и они отправились домой.
Нас оставили вдвоём.
— Признай, что я победил в драке, и мы в расчёте, — сказал Бугай.
— Вот ещё! Ничего ты не победил! — возмутилась я, легонько его стукнув.
— Ладно, ладно. Ну, ничья? — спросил Бугай.
Я немного подумала и кивнула в знак согласия.
— Ладно, но я могла победить! — продолжала настаивать я.
— Ты настоящий боец, хоть и девчонка, — сказал Бугай.
— Ты тоже классно дерёшься, хоть здоровый и жирный.
Кажется, он обиделся.
— Незачем обзываться! Я за тебя заступился! Не дал Брайану свернуть тебе шею.
— Ты первый обозвал меня лысой!
— А ты действительно облысела, с тех пор как сделала эту дурацкую стрижку.
— И ты не худенький!
— Ну и видок у нас с тобой! Фу, как противно! — сказал он, вынимая росток бамбука из глаза.
— Можешь повторить это ещё раз, — согласилась я, стряхивая со щёк остатки кофейной гущи.
Мы посмотрели друг на друга и расхохотались. И вот что странно — мы больше не враги, а, можно сказать, приятели.
Иногда в их компании я брожу по деревне, хотя не выношу Хорька. Бугаю он тоже не очень нравится.
Одним словом, мы начали вместе гулять. Мы вдвоём.
Он продолжает называть меня Лысой, а я его — Бугаем.
Но это не имеет никакого значения, потому что мы приятели.
Классно, когда у тебя есть друг, который отличается от тебя.
Теперь мы вдвоём ходим в большую школу. Я рада, что ушла от Дубины Дебенхэм. Буду новенькой в новой школе с новыми учителями. Можно, если захочу, начать с чистого листа. И поучиться…
Ну, это папа говорит.
Посмотрим.
Но в новой школе всё же есть что-то хорошее — сцена. Не такая шикарная, конечно, как в Марнок-Хайтс, но тоже с бархатными кулисами и спецосвещением… И кое-какими декорациями… Там устраивают маскарад на Рождество, и летом, к концу учебного года, готовят спектакль. Мне Бугай рассказывал, потому что его сестра участвовала в постановках.
Я тоже постараюсь принять в них участие.
Обязательно.
Ещё прославлюсь!
Я просто счастлива.
А Гарнет нет. Она стала плакать по ночам, потому что боится одна ехать в школу-интернат. Но дело не только в этом. Она говорит, что больше не может не дружить со мной.
Я слушаю. Иногда у меня начинает пощипывать глаза, но в темноте можно. Она ничего не видит.
Открываю рот, чтобы много-много ей сказать. Но в тишине не получается. Не могу произнести ни слова. Прости.
Не понимаю, с какой радости я должна просить прощения. Гарнет сама виновата, что едет. Нечего было выпендриваться на вступительном экзамене.
Лучше бы на прослушивании постаралась! Тогда бы мы получили роли в фильме "Близнецы в школе Сент-Клер". Снимались бы вместе! Вместе.
Мы всё лето не общались.
Иногда это кажется странным.
Когда она уедет, будет ещё хуже.
Сегодня сестра последний вечер дома.
Роза приготовила курицу с жареной картошкой, любимое блюдо Гарнет, и испекла торт.
Мне она вкусных тортов не пекла.
Гарнет смогла проглотить лишь маленький кусочек.
Потом нам всем пришлось играть в глупые карточные игры, как в мультфильме "Снэп, или Счастливые семьи", притворяясь счастливой семьёй. Казалось, Гарнет вот-вот упадёт в обморок.
Но она не плакала. Даже когда мы пошли спать. По крайней мере, мне так показалось. Я залезла с головой под одеяло, чтобы ничего не слышать. Я почувствовала, что разваливаюсь. Пополам.
Притворялась и притворялась, что ничего особенного не происходит… Когда на следующее утро мы проснулись и Гарнет оделась в дурацкую новую форму, я поняла, что никогда в жизни мы не выглядели такими разными.
Роза пришла в нашу комнату помочь упаковать вещи и подготовиться к отъезду.
Я посмотрела на новую одежду сестры: пижаму, ботинки для игры в хоккей, другие вещи — все моего размера. Но не для меня.
И в первый раз по-настоящему обрадовалась, что мне не надо никуда ехать. Я бы очень испугалась, я знаю. Гарнет сильно разволновалась, и у неё расстроился желудок — ей пришлось несколько раз бегать в туалет. Пока она туда бегала, я схватила её ночную рубашку, которая лежала на подушке, и уткнулась в неё носом, как испуганный ребёнок в своё одеяльце.
Роза склонилась над чемоданом Гарнет, но, обернувшись, увидела меня.
Она ничего не сказала, просто выпрямилась, подошла ко мне и быстро обняла.
Я стала вырываться, но она только крепче прижала меня к себе, и я почувствовала, что отвечаю на её ласку.
А потом я заплакала.
— Ты никогда не плачешь. Ты меня пугаешь, — прошептала Роза.
— Не надо быть со мной доброй! Я была отвратительной! По отношению к Гарнет, — рыдала я.
— Нельзя сказать, что и со мной ты была мила и любезна, — нервно рассмеявшись, ответила Роза, — или с папой. Но ты права. Сейчас надо думать о Гарнет.
Нужно думать о Гарнет.
О моей сестричке-близняшке, о моей лучшей подруге. О моей половинке.
Она вернулась из туалета, и я бросилась к ней и обняла её за шею.
— Ах, Гарнет, прости! Я была настоящей свиньей. Я не хотела, но очень тебе завидовала и по-дурацки себя чувствовала, как будто меня оставили в стороне. Но ты же будешь моей сестрой-близняшкой, да? Даже если уедешь в Марнок-Хайтс?
— Я всегда-всегда буду твоей двойняшкой! — ответила Гарнет.
И мы крепко-крепко обнялись, точно сиамские близнецы, которых не разделить. Только нас разлучат.
— Это я во всём виновата, — рыдала я. — Ах, Гарнет, как сильно я буду по тебе скучать!
— Я тоже буду по тебе скучать, Руби, сильно-пресильно, но папа сказал, что, если мне там совсем не понравится, я могу вернуться домой.
— Ты будешь иногда приезжать домой на выходные и на каникулы. Как же я могла быть такой чокнутой и упустить всё лето?! Ненавижу себя за это! Почему мне надо всегда быть плохой двойняшкой?!
— А почему я всегда должна быть хорошей? — воскликнула Гарнет. — Слушай, может быть, мы меняемся? Во всяком случае, начали… Ты плачешь, а я нет.
— Ты останешься моей лучшей подругой, да? Не будешь задирать нос и смотреть на меня свысока?
— Не говори чепухи! — воскликнула Гарнет.
— А ты будешь мне писать?
— Каждый день, — пообещала Гарнет. — А ты — мне.
— Обещаю!
— Ты не всегда держишь слово!
— На этот раз не подведу! Сама убедишься! Клянусь никогда больше тебя не обижать, Гарнет.
— Лучше бы тебе не клясться! — рассмеялась Гарнет.
Но она немного поплакала, когда пошла с папой к машине. Мы все плакали.
Гарнет забрала с собой бухгалтерскую книгу. Она каждый день будет записывать в неё свои впечатления, а когда вернётся, покажет мне. А я почти закончила свой блокнот.
Нужно купить другой, пообъёмистее, чтобы больше написать.
