Житье-бытье мальчишечье - Борис Михайлович Забелин
Анна Петровна помогала готовить пьесу. Ее сразу же удивил Горька. Он умело коверкал русский язык, пыжился, как заправский немец, так натурально вел себя, что мальчишки, наблюдая за ним, орали: «Смерть фашисту! Бей его!»
Анна Петровна даже испугалась, как бы не пристало к Горьке это проклятое прозвище. Но скоро успокоилась, видя, как после репетиции мальчишки одобрительно хлопают Горьку по плечу и показывают большой палец. И все же прозвище ему дали, но другое. Женька однажды восхищенно заявил:
— Ты у нас, Горька, великий артист.
С его легкой руки все стали звать Горьку Артистом.
Юрка возмущался:
— Кончайте. Что, у него имени нет?
— Да ладно,— миролюбиво отмахивался Горька,— жалко, что ли?
Он нисколечко не обижался, наоборот, был очень доволен, хотя виду не подавал.
...Первый свой концерт ребята приурочили к Дню Красной Армии. Они очень волновались. Но успех был полным. Раненые долго и шумно аплодировали артистам, потом накормили их, вручили по пачке «сладких петушков» и только тогда отпустили.
Юрка распрощался с ними раньше других: дома ему предстояло натаскать воды в баню.
Зайдя во двор, он привычно сунул руку в почтовый и шик, похожий на скворечник. Нащупал бумагу и с забившимся от волнения сердцем вытащил солдатский треугольник». От радостной догадки (.«Брат написал!») Юрка не сразу заметил, что адрес выведен незнакомым почерком. Торопливо развернул письмо. В нем оказалась бумажка, на которой было написано: «На ваш запрос сообщаем, что ваш сын... в боях с немецкими оккупантами, проявив геройство и отвагу, был убит, похоронен с отданием воинских почестей. Извещение о его смерти и наградное свидетельство вам выслано...»
До Юрки не сразу дошел весь смысл написанного. Он, конечно, понял, что речь идет о смерти. Но при чем тут Алексей? Почтальон, наверное, ошибся. Юрка еще раз пробежал глазами адрес. Он был правильный. Начал читать вторично бумажку и споткнулся на своей фамилии, которую в первый раз случайно пропустил: там говорилось о Никитине Алексее Михайловиче...
Юрка ужаснулся, горло сдавили спазмы, глаза обволокло туманом, потом брызнули слезы. Как слепой, наталкиваясь на стены, поднялся по ступенькам, добрел до своей кровати, зарылся лицом в подушку. Рядом с кроватью упало письмо, похожее на опрокинутый бумажный кораблик...
Первой его заметила Анна Петровна, когда вернулась домой. В тот день словно иней осыпал ее черные волосы. Она слегла. Заболел Юрка. Тяжело переживали утрату Михаил Иванович и Галка. Только они оказались покрепче. Да и страх потерять жену и сына, маму и младшего брата смягчили в тот момент остроту обрушившегося на них удара. Это же помогло Анне Петровне быстро оправиться от болезни. С Юркой же было худо. Жар душил его, температура прыгала до сорока одного. Мама не отходила от него ни днем, ни ночью. То и дело меняла мокрую тряпку на его горячем, в бисеринках пота лбу, поправляла компресс.
А сын постоянно бредил. То вяло мотал головой по подушке, то вскакивал, глядя потемневшими от боли глазами на всех и никого не видя... Только раз он почувствовал, как вдруг погасло пламя в голове, и боль отступила.
В этот миг Юрка увидел маму, которая сидела возле него. Счастливо улыбнулся ей, хотел было подняться. Но глаза у него сами собой закрылись, и он будто полетел в глубокую яму. От страха открыл глаза и тут же прищурился от светлого пятна — окна. В него смотрело солнышко, которое расстелило по полу дорожку до самой кровати.
Вдруг вся комната начала медленно кружиться,
Словно кто-то раскручивал карусель. Вот проплывают перед Юркой окна... затем стулья... стол... стены... Показывается дверь, ведущая во двор. И тут мальчишка с удивлением замечает, что она начинает открываться. Юрка впивается в нее взглядом... Наконец дверь распахивается, и на пороге появляется человек. Он в офицерской форме, с погонами, на них — по маленькой серебряной звездочке. На груди тоже звезда, только большая и красная. Это орден, Мужчина подходит к Юрке, говорит с улыбкой в голосе (лица почему-то не видно), будто продолжая разговор:
—Ничего, дружище, это пройдет. Давай скоренько поправляйся, да и махнем с тобой на лыжах, как бывало, а?
Юрка, который еще не пришел в себя от неожиданного появления человека, сник, услыхав про лыжи.
—Сломал я их,— горестно выдавливает он.— Это Горька... вредный...
—Как? — удивляется мужчина.— А эти чьи? Такие же, как я тебе подарил...
Он машет куда-то в сторону. Юрка скашивает глаза и ойкает: там, у стены, стоят лыжи — новехонькие, небольшие, малинового цвета, с круто загнутыми носками. Первые в его жизни настоящие лыжи, которые подарил Алексей.
—Мама! Мамочка! — кричит Юрка, задыхаясь от счастья и только сейчас поняв, что перед ним стоит старший брат. — Здесь Алеша! Сюда! Скорее!
И комнату вбежала встревоженная Анна Петровна, торопливо села возле сына, ласково приговаривая:
—Успокойся, сынок! Я здесь.
Юрка таращит все еще сонные глаза, недоумевая, куда подевались брат и лыжи.
Потом он начинает понимать, что все это ему снится. Печально вздыхает, но горе тут же перемешивается с радостью от встречи с любимым братом, хотя она и произошла не наяву.
— Мамочка,— шепчет он.— А я Алешу видел... во сне...
Анна Петровна, моргая покрасневшими глазами, гладит сына по голове, улыбается дрожащими губами. Значит, самое страшное позади. Значит, ее Юрча будет жить...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая
Шла весна 1944 года. Красная Армия вела тяжелые упорные бои, освобождая от врага советскую землю.
Еще в тот день, когда Никитины получили похоронку, Михаил Иванович твердо решил идти на фронт. Не поколебали его ни слезы жены, ни уговоры на заводе.
Как только поднялся на ноги Юрка, отец отправился в военкомат. На этот раз ему удалось пройти медицинскую комиссию, благо ее представлял всего один врач... Через несколько дней он распрощался с семьей. Но до фронта добраться не удалось. В дороге Никитину стало худо. Его ссадили с поезда, положили в больницу в маленьком западноукраинском городе Чорткове, совсем недавно освобожденном танковой дивизией. В письмах родным Михаил Иванович ни словом не обмолвился о своей беде. Просто сообщил, что его якобы направили сюда на курсы подготовки.
Лежать в больнице было тяжело, особенно угнетало вынужденное безделье. Поэтому Михаил Иванович обрадовался, когда однажды к нему в палату зашел мужчина, который назвался инструктором горкома партии. Он справился у Никитина о здоровье, поинтересовался, куда тот
