Лидия Некрасова - День рождения
Рот не был плотно закрыт, отвисала нижняя челюсть, и странно торчали два ряда кривых желтых зубов. Щеки висели, как два пустых мешочка. На подбородке росли редкие, но длинные волосы.
Она вошла, слегка втянув шею в угловатые плечи и шаркая ногами. Ноги торчали из-под юбки, как тонкие палочки. Звали ее Ольга Карловна. Она вошла вместе со звонком в спальню, и девочки быстро встали по парам. Потом они зашагали по коридору. Вошли в класс и сели за парты.
— Новенькая, как имя? — спросила Ольга Карловна, открывая свою тетрадку и нацеливаясь на страницу острым карандашом.
— Мака.
— Что такое? — брови у Ольги Карловны полезли куда-то высоко на лоб и еще сильнее отвисла челюсть. — Что это за имя?
— Меня так зовут, — тихо сказала Мака и встала. Она почувствовала, что подбородок у нее дрожит и в глаза наливается что-то горячее.
— Такого имени нет, — очень уверенно сказала Ольга Карловна.
— Ну, Маша, — почти заплакала Мака.
— Не ну, Маша, а просто Маша. Значит, Марья.
Девочки тихонько фыркнули и стукнули каблуками об парты.
— Тихо! — прошипела Ольга Карловна. — Руки за спину! — все девочки подтянулись и заложили руки за спину.
Мака все еще стояла, стараясь проглотить что-то твердое, круглое, что застряло у нее в горле.
— Можешь сесть, — скомандовала Ольга Карловна. Мака села и всхлипнула.
— Что такое? — опять поднялись облезлые брови. — Что такое? Тянуть носом?
Костлявые пальцы впились в Макино плечо и подняли ее с парты.
— Пойди стань около печки. Будешь стоять до конца урока.
Это уже не Мака пошла к печке. Это не Мака стояла около белых холодных кафелей до конца урока. Около печки стояла незнакомая Марья в сером жестком платье, в черном переднике, с бритой головой. Она была голодная. Ей было холодно. И никто ее не любил, и никому она не была нужна.
Скрипел мел на доске, скрипели перья в руках у девочек. Разевала свой рот Ольга Карловна, выпускала из него нудные слова. Стучала карандашом по кафедре.
Наконец-то прозвенел звонок. Кончился урок — кончилось наказание.
Ольга Карловна вышла из класса, шаркая ногами и оставляя за собой какой-то противный запах.
Девочки окружили Маку.
— Ты не бойся, Маша, — сказала грустная девочка с красными пятнами на щеках, — это тебе в первый день так страшно. А мы уже привыкли. И ты привыкнешь.
После уроков девочки опять собрались в спальне. Мака пощупала рукой липкий сверточек в своем кармане. Это были конфеты. Это» были леденцы. Мака думала о том, что вечеров все заснут, погаснет противная тусклая лампочка под потолком. Тогда она спрячется с головой под одеяло, поплачет и пососет милые шершавые леденцы.
День тянулся серый и бесконечный. Его разрывали на куски громкие звонки на уроки, на обед, на прогулку. Все было по звонкам. Звонки врывались в комнаты, метались и дребезжали под высокими потолками, пугая девочек. Леденцы растаяли в Макином кармане. Розовая бумажка раскисла. Перед ужином Мака положила сверточек под подушку на кровати, которую ей отвели.
В длинной столовой стоял туман от сырости, от холода и оттого, что в большом баке тут же кипела вода. Вонючая ложка царапала Маке рот. Жестяная кружка обжигала руки. Ужин кончился, и, наконец, можно было ложиться спать. В дверях спальни Мака натолкнулась на Ольгу Карловну. Она выходила из двери, облизывая пальцы и сжимая что-то в руке. Шипя и шаркая ногами, Ольга Карловна скрылась в коридоре.
Мака быстро разделась и юркнула под одеяло. Холодные серые простыни обняли Маку. Жесткая подушка почему-то лежала боком. Мака, зажмурив глаза, сунула руку под подушку. Свертка с леденцами там не было.
Глава XXVI. Шершавые леденцы
— Мария Черкасова, — сказала начальница, входя в класс.
«Кто это? — подумала Мака. — Кто это Мария Черкасова?» — И вдруг вспомнила. Это она сама Мария Черкасова. Мака встала.
Рядом с начальницей стояла, оскалив зубы, Ольга Карловна.
— Как ты смела говорить своей классной даме такие слова? — всплеснула руками начальница.
— Ведь это правда, — сказала Мака. Она чувствовала, как в ней все дрожит и как одна нога подпрыгивает на полу, но все-таки она, запинаясь и вздыхая, рассказала все. Как она встретила Ольгу Карловну около спальни, как Ольга Карловна облизывала пальцы… Как на следующий день она увидела, что Ольга Карловна сосет леденец и вынимает другой из розовой бумажки… Как она подошла к Ольге Карловне и сказала: «Отдайте мои леденцы».
Кажется, все это было так ясно, все было правдой. Мака была уверена, что сейчас Ольга Карловна вынет из кармана розовый пакетик, отдаст его Маке, и все будет хорошо.
И вдруг… Ольга Карловна сделала на своем лице что-то вроде улыбки.
— Да-а, эта девочка лгунья. Весь класс, знает, что я не разрешаю держать в спальне сладости. В спальне ни у кого не бывает сладостей. Нет. Ни у кого.
— А я… — хотела все объяснить Мака.
— Что такое? — строго посмотрела на Маку начальница.
— Этот ребенок не умеет говорить правду.
Начальница подняла руки и посмотрела на потолок.
— Ты сейчас же извинишься перед Ольгой Карловной. Слышишь?
— Я говорю правду, — прошептала Мака. — Я говорю правду. Ольга Карловна взяла мои леденцы!
Девочки зашумели. Ольга Карловна совсем втянула шею в плечи. Начальница от изумления даже опустилась на стул.
— Скверная девчонка! Ольга Карловна, вы оставите ее без обеда.
Начальница поднялась и, тяжело ступая, вышла из класса.
Ночью в спальне девочки держали совет. Закрывшись одеялами, сидели они, собравшись на нескольких кроватях в углу комнаты. Белые пятна лунного света лежали на полу. Темнели, как решетки, оконные рамы. За окном на страже стояли деревья.
— Ее надо убить, — сказала Лисичка, девочка с рыжим пухом на голове, и погрозила тонкой рукой. Все испугались. Это было слишком страшно.
— Ну, что бы сделать? — простонала, чуть не плача, девочка, у которой были красные пятна на щеках. Она часто кашляла и закрывала рот подушкой. Долго совещались девочки. И, наконец, они придумали.
Как-то утром, очень рано, принесли из зала в класс поломанный стул. У него не было сиденья. Круглая дырка была вместо сиденья. С кафедры убрали стул, который на ней стоял. Где-то в чулане разыскали сиденье от маленького стула. Крест-накрест перевязали поломанный стул двумя нитками, и на эти нитки положили маленькое сиденье. Осторожно внесли этот стул на кафедру. Под стул поставили круглую мусорную корзинку и сели на места.
Вошла Ольга Карловна. Урок начался.
Тощая, как щепка, стояла Ольга Карловна и писала на доске буквы. Вдруг кто-то из девочек не выдержал и тихонько фыркнул. Ольга Карловна мгновенно обернулась.
— Кто смеется? — разинула она рот. — Черкасова?
Мака встала. Ей было очень смешно, и она улыбалась во весь рот.
— Я не смеюсь, — сказала она и засмеялась.
— Ах, ты не смеешься? Ты не смеешься? Сейчас ты будешь смеяться! — И Ольга Карловна кинулась на кафедру.
Открыла журнал, обмакнула перо в чернильницу… Все замерли. Ольга Карловна села. Раздался треск. Нитки порвались. Сиденье провалилось. Ольга Карловна опустилась в мусорную корзинку. Торчали вверх ее тонкие ноги в плохо натянутых чулках…
Весь класс был оставлен без обеда.
Глава XXVII. Подснежник
Мака часто просыпалась ночью. Ей снилась мама. Проснувшись, Мака плакала. «Может быть, если бы я шла быстрее, мама не ушла бы без меня», — думала Мака.
— И ты думаешь, что мама тебя не дождалась? Просто тебя украли вместе с чемоданом, — сказала круглая маленькая девочка — Пуговица, когда Мака рассказала, как она потеряла маму.
Все девочки сидели на своих кроватях и смотрели в окно. Зима уже кончилась. Снег покрылся черной сеткой. Громко чирикали воробьи. А здесь, в этом сером доме, по-прежнему была зима и девочки кутались в кусачие одеяла.
Сюда не заглядывало солнце. Тут никто не улыбался. Весна не решалась снять паутину с высоких окон, высушить стены, побелить потолки. Она, наверное, даже и не знала, что в этом доме живут девочки, которые тоже любят цветы, любят солнце, которым тоже хочется смеяться.
Только няня Арефья была добрая. Няня Арефья — та самая няня, которая в первый день подмела упавшие на пол Макины остриженные волосы. Она была в приюте уборщицей, самым последним человеком. Она подметала и мыла полы, вместе с другой уборщицей, толстой Катей, мыла посуду и раздавала обед.
Она всегда знала, кто в этот день плакал, кто в этот день обижен. Тому она давала кусочек хлеба потолще, тарелку супа пополнее. Тому она совала в руку даже огрызочек сахара. Того она потихоньку гладила по голове.
