Юханна Тидель - Звезды светят на потолке
— Да?.. — повторяет Йенна.
— Да, — Уллис сплевывает на гравий и растирает каблуком. — Ты знаешь, где я живу.
И уходит. Просто уходит. Йенна берет велосипед за руль, садится на него и не понимает, что это было.
— Она что, опять издевается?
Сюсанна встает из-за пианино, которое стоит в углу ее большой комнаты, и сердито шагает взад-вперед. Тюль колышется от резких движений воздуха.
— Может, она зовет тебя, чтобы выставить дурой и посмеяться, как тогда, с Малин-Уродкой?
Йенна не отвечает. Она сидит за Сюсанниным столом и пишет на листочке: «Сакке. Сакке. Сакке. I love you»[7].
— Честно, с Малин-Уродкой они так и сделали! — повторяет Сюсанна.
Малин-Уродка — единственная, кто с самого начала ходит в тот же класс, что и Йенна с Сюсанной, и с кем они ни разу не разговаривали. Малин-Уродка вообще никогда не разговаривает. Сидит одна на уроках, выбирает пустой стол в столовой, на переменах бродит в одиночку. Йенна даже не знает, где она живет. Иногда Йенне жаль Малин-Уродку. Хотя чаще всего она радуется, что в классе есть кто-то еще хуже, чем она.
— Когда это они издевались над Малин-Уродкой? — спрашивает Йенна. — Она вообще хоть на одной вечеринке была?
— Ну, когда… — Сюсанна пожимает плечами. — Когда-то. Я знаю. Слышала.
— Понятно. Ну, я не знаю.
— Ты что, пойдешь?!
— Не знаю, правда…
— Йенна, это же Уллис! Уллис-Сиськуллис! И ты еще думаешь, идти или не идти! — Сюсанна сердито топает к письменному столу — посмотреть, что пишет Йенна.
— И что, он там будет? — вздыхает она, глядя на исписанные листки.
— Не знаю. Может быть.
Йенна кладет ручку, комкает листок и бросает его в корзину для мусора, украшенную лошадьми. У Сюсанны везде картинки с лошадьми. На стенах, на книгах, на блокнотах, на настольной подстилке, на коврике для мышки — не комната, а конюшня!
Раньше в Йенниной комнате было точно так же.
Но не теперь.
— Они же там пьют, Йенна, — увещевает Сюсанна. — Много! А ты еще думаешь, идти туда или нет.
Сюсанна подходит к зеркалу и принимается рассматривать и трогать свое лицо. Йенна ловит себя на мысли, что Сюсанна хорошенькая. Темненькая, маленькая и хорошенькая. А не бесцветная, длинная и уродливая.
— Это тебе не со Стефаном сидеть, — поясняет Сюсанна. — Не банка пива или две. А куча банок! И ты это знаешь.
— Не обязательно.
— Тебя вырвет.
Сюсанна теребит пуговицы на рубашке, раздвигает края, изображая декольте:
— Уллис-Сиськуллис, — говорит она отражению в зеркале. Вдруг, как будто о чем-то вспомнив, Сюсанна резко оборачивается: — А можешь показать тот прикол? Ну, как тогда, с накладной грудью?
Сюсанна смотрит глазами, полными надежды, но Йенна качает головой в ответ:
— Нет, не хочу.
Но Сюсанна не отстает, она сжимает свои бугорки — получается небольшая ложбинка.
— Ну давай! — повторяет она. — Давай, Йенна! Уллис-Сиськуллис! — Сюсанна не унимается, покачивает бедрами. — Ну покажи еще раз, было так смешно! Ой, были бы мы у тебя дома — взяли бы у твоей мамы накладную грудь, так еще смешнее!
Мамина накладная грудь, давай поиграем с маминой накладной грудью.
Уже тогда было глупо. Теперь — еще глупее.
Сюсанна скачет и кривляется перед зеркалом, у нее прекрасное настроение — и Йенна хочет кривляться вместе с ней, но не может. Правда, не может.
— Нет, Сюсанна, — говорит она. — Я не хочу. Это не смешно.
Сюсанна отводит взгляд и опускает руки. Она разочарована — не хотела ведь никого обидеть. Но у Йенны нет сил вникать в суть дела, нет сил, чтобы подойти и обнять Сюсанну, попросить прощения за резкие слова.
Они молчат. Из кухни доносится смех. Родители Сюсанны играют в настольную игру.
Дома у Йенны в этой игре не хватает одного кубика из двух.
Йенна берет новый листок.
— Ты бы писала «Сюсанна» через «з», — говорит она, пытаясь исправить положение. — Так красивее.
Сюсанна застегивает пуговицы и подходит к Йенне. Шагов почти не слышно, так легко она ступает по полу.
— Как это — через «з»?
— Ну, вот так. Так необычно. Круто. Тебе подходит.
Йенна показывает листок: «Сюзанна!» Сюсанна улыбается, думает.
— Что, правда, так можно?
— Конечно! Это круто. Ну, в хорошем смысле. Не по-идиотски круто.
Йенна кладет ручку в Сюсаннину ладонь, и та принимается писать. Вскоре весь листок исписан новым именем: «Сюзанна».
— Да, вроде красиво… — говорит Сюсанна.
— Конечно, красиво! И круто.
— То есть, в хорошем смысле?
— В самом лучшем.
И Сюсанна, которую никогда не интересовало, что круто, а что нет, закрывает ручку колпачком — не дай бог, чернила высохнут! — и крепит листок на доску, где висят самые важные бумажки.
Затем обе молча созерцают новое имя.
— Может, ты пойдешь со мной? — спрашивает, наконец, Йенна, имея в виду вечеринку Уллис-Сиськуллис. Она теребит мягкие пряди Сюсанниных волос.
— Нет, — Сюсанна мотает головой, Йенна отпускает прядки. — Я пойду на конюшню. А ты иди туда.
Глава 31
Надо же быть такой идиоткой.
Ну конечно, Йенна не может пойти на эту проклятую вечеринку. Ну конечно, Уллис позвала ее только для того, чтобы поиздеваться — Сюзанна права. Может быть, она планирует какую-нибудь шуточку с Сакке, может быть, она заранее придумала какую-то гадость, может быть, Малин-Уродку и вправду опозорили на той вечеринке.
Все это не по-настоящему.
Ясное дело.
Йенна сидит в своей комнате, на часах девять — начало вечеринки, на которую пригласили Йенну. Так она думает — то есть так она должна была думать, должна была поверить. Но она не верит.
Она просто не может туда пойти.
Что она должна — подняться по лестнице, позвонить в дверь и что? Кто-нибудь откроет и спросит: «Привет, ты кто?»
А Йенна просипит: «Э-э… Я… Йенна…»
И этот кто-то, такой: «А, ну проходи».
И Йенна войдет, пройдет в гостиную, и там все будут сидеть вразвалку на диванах, и пялиться, и шептать: «А она что тут делает?» И кто-нибудь из старшеклассников спросит: «Это вообще кто?» — «Да это одна, из класса Уллис…» — «А, что-то не видел ее никогда…» — «Да она думает, что ее позвали на вечеринку, это прикол!» — «А-а-а! Посмотрим, посмотрим, клево!»
Так клево, что дальше некуда.
Йенна делает музыку погромче. Йокке Берг из «Кента» шепчет о своих чувствах. Они оставляют след внутри у Йенны. Ее любимая песня называется «747», ее она и включает. Речь в ней об авиакатастрофе — или автомобильной аварии. Йенна толком не знает. Просто красивая песня. Стоит только вспомнить — уже чуть не плачешь. Странное дело музыка.
«За тебя можно жизнь отдать», — поет он.
Йенна достала записную книжку с замком, которая лежала в нижнем ящике стола. Вообще-то это ежедневник — на каждый день по пять пустых строчек. Его Йенне подарили на Рождество пару лет назад, но таких вещей всегда дарят слишком много, поэтому школьным дневником Йенны стал какой-то другой еженедельник, а этот остался лежать.
Чтобы стать Книгой Сакке.
В нее Йенна записывает все, что связано с Сакке: что она видела его в столовой, что он брал добавки, что у него были свежевымытые волосы. Что Йенна видела его в коридоре, что он смеялся с Тоббе, что он подогнул джинсы. В те дни, когда Йенне не удается увидеть Сакке, она рисует слезу в самом низу страницы. В дни, когда они встречаются взглядами, — сердечко.
Между страницами встречаются и аккуратно сложенные газетные вырезки. Сакке играет в футбол. Он нападающий и подает большие надежды, как пишут в газетах, он «растущая смена», он «яркая звездочка своей команды», он «лучший игрок матча».
Весной Йенна сходила на несколько матчей. И Сюзанну с собой притащила: они сидели на траве всего в нескольких метрах от белой линии, шептались и хихикали. Сакке бегал, пасовал, забивал голы. Ему хлопали. Йенна так гордилась, а Сюзанне было скучно: «Скоро закончится? Какой еще офсайд? Еще один тайм?»
Йенна листает книжку, из нее выпархивает черно-белая фотография в форме сердечка. Это портрет ученика 9 «А» класса Сакке из школьного альбома. Йенна скопировала его в библиотеке за две кроны, чтобы обвести сердечком и вырезать.
Блин.
Йенна знает, что книжка идиотская.
Если ее кто-нибудь найдет — она умрет со стыда.
— Йенна? — зовет бабушка. — Йенна, чем ты занимаешься?
— Ничем! — Йенна быстро прячет книгу обратно в ящик стола.
Дверь открывается, входит бабушка. Йенна знает, что та целый день бегала и убирала, чистила, готовила, но одета — как на выход. Юбка, блузка, аккуратный макияж — не слишком яркий, не слишком блеклый.
— Ты, может быть, проголодалась? — спрашивает бабушка.
— Нет, спасибо, — отвечает Йенна и подходит к музыкальному центру, заметив, что бабушка морщится от громкого звука.
