Юханна Тидель - Звезды светят на потолке
Так ей и надо! Вот что Йенна думает в таких случаях.
Так ей и надо, проклятой Модной Мамаше чертовой Уллис-Сиськуллис.
— Какого черта! — повторяет Модная Мамаша, обнаружив, что рукав ее кожаной куртки зацепился за ручку двери Вильсонов. — Я за… за… застряла!
— Сейчас отцепим, — Йенна помогает.
Когда дверная ручка, наконец, отпускает рукав, Модная Мамаша кренится так, что Йенна боится, как бы она не упала. Однако Мамаша находит равновесие и стоит, стараясь его сохранить. Судя по гримасам, это стоит ей большого труда.
— Ну, шпасибо, — шепелявит она. — Как тебя зовут, говоришь?
— Йенна.
— Да, точно. Jenna give те hope! Yea Jenna give me hope![6]
Сперва Йенна хочет сказать, что песня, которую распевает Модная Мамаша, называется Joanna give те hope, но потом передумывает. Какая разница?
— Слушай, — снова еле разборчиво бормочет Мамаша. — Ты в одном классе с Ульрикой, да?
— Да, — отвечает Йенна.
Модная Мамаша качает головой, поднимает указательный палец и крутит им у виска.
— Дура, — говорит она. — Дура она!
— Уллис?
Дура. Йеннина мама ни за что бы так не сказала. И Бэ-Дэ тоже. Слова гулко отскакивают от стен подъезда. Интересно, Сакке тоже слышал? А сама Уллис?
— То есть сейчас, — объясняет Модная Мамаша, часто моргая, будто пытаясь прогнать хмель. — Сейчас она дура. Ноет, достает… нудит. Ч-черт…
Кажется, Модная Мамаша хочет коснуться Йенны, обнять ее — но Йенна быстро отступает в сторону.
— Мне пора! — говорит она, глядя сначала на часы, потом на Модную Мамашу.
Та кивает и хлопает Йенну по спине. Потом, шатаясь, доходит до лестницы, спускается, соскальзывая на каблуках по последним ступенькам, и выходит на улицу.
Йенна Сюсанне в столовой.
— Да ну?
Сюсанна кладет в рот кусок рыбы и быстро жует.
— Да! Прямо с утра! Позор Уллис!
— Да уж… Интересно, кто-нибудь еще знает?
— Не думаю… Наверное, надо ей сказать. Ну, что мы знаем. Чтобы перестала говорить всякое… что я влюбилась в Сакке и все такое.
Сюсанна кивает.
— Хотя кому мы можем разболтать? — размышляет она.
Йенна пожимает плечами. Она не то чтоб всерьез. Просто подумала.
— Вот и Сакке, кстати, — Сюсанна тычет вилкой в воздух.
— Не тычь ты так! — шипит Йенна, съежившись на стуле и спрятав глаза под челкой.
Сакке. Сакке, которого она не пригласила на танец на дискотеке, с которым она не смогла потанцевать на дискотеке, которого она не видела с той самой дискотеки. Даже в коридоре. Или у велосипедной стойки. Или в подъезде.
Сакке, который ей нравится.
Нет, не так.
Сакке, которого она любит до смерти!
— Ты чего делаешь? — спрашивает Сюсанна, глядя на съежившуюся Йенну.
— Прячусь.
— Тебя все равно видно.
— Тс-с! Не смотри в его сторону!
— Тебя все равно видно, говорю!
Сюсанна вздыхает, качает головой и допивает молоко. Йенна исподтишка смотрит на Сакке, Никке, Тоббе и Этого-Как-Его-Там, сидящих за одним столом. Там же и другие девятиклассники со своими красными подносами. В том числе и Хенке, парень Уллис.
— Ты же сказала не смотреть, — упрекает Сюсанна.
— Нет, ты только погляди. Он же такой красивый!
Сюсанна пожимает плечами.
— По-моему, Никке симпатичнее.
— Да нет, ты посмотри! Хорошенько посмотри! Еще и в синем джемпере, и волосы такие черные… господи, какие у него черные волосы! Смотри! Такие черные волосы — редкость!
— Да что тут особенного? Он же иностранец. Черноволосый. Черномазый.
— Что ты сказала? — вздрагивает Йенна.
— Только не обижайся, — Сюсанна поднимает руки, словно защищаясь. — Ничего такого!
— Тогда и не говори ничего такого.
Сюсанна пожимает плечами.
— Папа говорит. Что тут такого.
— Не говори «черномазый»! Сакке из Сербии, он серб! Что, нельзя быть сербом?
— Я ничего такого не говорила.
— Зато много чего другого говорила. Ерунды всякой.
Йенна давит рыбные кости вилкой.
— Ну ты и неженка, — недовольно бурчит Сюсанна.
— Да ты меня достала просто! Что ты о нем знаешь? Ты разве знаешь, через что ему пришлось пройти — война, расисты и все такое? Может быть, у него была жутко трудная жизнь!
— А ты что о нем знаешь? — шипит Сюсанна. — Ты его знаешь не лучше, чем я, так что не надо!
— Зато я не говорю «черномазый» про серба! Кстати, ты так говоришь про всех местных иностранцев.
— Но их же ужасно много, Йенна! Откуда мне знать, из какой они страны?
— Ужасно много? Слишком много, что ли?
— Не передергивай! Я такого не говорила.
Йенна злобно уставилась на Сюсанну.
— Сакке не может быть слишком много, — говорит она наконец.
— Ну, извини тогда! Может, поговорим о другом? — вздыхает Сюсанна. — И я все-таки считаю, что Никке симпатичнее.
Она смотрит на свой поднос, скрывает недоеденную картофелину салфеткой и кладет рядом вилку.
— Тогда и смотри на своего Никке! — говорит Йенна. — Иди и поговори с ним, раз все время советуешь мне подойти и поговорить с Сакке! Иди, попробуй, если это так просто!
— Я реалист, — холодно отвечает Сюсанна.
— И что это значит?
— Такие, как они, не смотрят на таких, как мы, Йенна.
Йенна сжимает зубы, молчит.
— Такова жизнь, — добавляет Сюсанна. — Пойдем?
В это мгновение гул в столовой стихает. Кто-то звякает вилкой о стакан — дзинь-дзинь-дзинь! — один из парней за столом Сакке встает. Это друг Хенке. Все перестают жевать, говорить и смотрят только на него.
— Сегодня среди нас именинник! — кричит друг Хенке, и за столом, где сидят Уллис, Карро, Лиселотта, Анна X. и Анна К. тут же раздается хихиканье.
— Хватит! — визжит Уллис, выпячивая грудь. — Кончай, Тумас, сядь на место!
— Зовут именинницу Уллис, она учится в 7 «В» и более известна как Самая Красивая Девчонка в Школе! — продолжает оратор по имени Тумас.
Над серо-зелеными картофелинами, дряблыми кусками рыбы и красными подносами разносится шальной свист. Все взгляды обращены к Уллис, все взгляды всегда обращены к Уллис, проклятая Уллис, чертова Уллис!
— Серьезно, конча-ай! — блеет Уллис, а Карро висит у нее на плече, как сумка на ремешке, тоже пытаясь поймать луч славы.
— А еще она известна как щелка! — парень срывает овации мужской части аудитории. Хенке ударяет его в спину так, что бедняга чуть не падает.
Сюсанна фыркает:
— Так ей и надо!
— Ладно, ладно! — Тумас хватается за спину. — Но я попрошу всех встать и спеть для Уллис! А ты, Уллис, сиди красиво, как всегда, больше ничего от тебя не требуется!
Тумас посылает Уллис смешливый взгляд, народ хихикает, откашливается, отодвигает стулья:
«С днем рожде-енья тебя-я!!!» — поет вся столовая, включая поварих Сив, Стину и Соню — «Эс-Эс-Эс», как их прозвали. Толпа раскачивается, голоса сливаются воедино, Уллис трясет головой и повторяет: «Идите на фиг, идите на фиг!», ей совсем не нравится эта идиотская сцена, не нужно ей такое внимание, честно!
Йенна нарочно фальшивит. Сюсанна вообще не поет. Йенна искоса смотрит на Сакке, который, блин, горланит вовсю.
И смотрит на Уллис.
— Ура, ура, ура! — орет Тумас, дирижируя хором. — Но не забывай, что закон запрещает заниматься этим до пятнадцати лет!
— Опоздал! — кричит кто-то.
— Заткнись! — шипит Хенке и снова ударяет Тумаса по спине.
Уллис закатывает глаза и что-то шепчет Карро, а потом — так уж и быть — подпускает к себе Лиселотту и шепчется с ней. Анна X. и Анна К. тщетно тянутся через весь стол, чтобы поймать хоть слово.
— Вот позор, — Сюсанна встает из-за стола. — Надеюсь, на мой день рождения такого не устроят. Надеюсь, для меня петь не будут!
Йенна тоже встает, глядя на Сюсанну, потом на Уллис: результат сравнения очевиден — но ничего не говорит.
Все просто слишком плохо.
Все очень плохо.
Такие, как они, не смотрят на таких, как мы, Йенна.
Такова жизнь.
Глава 27
Йенна чует уже в прихожей: что-то не так.
Она опускает пакеты с продуктами на пол, один падает, два яйца разбиваются. Йенна бросается в мамину спальню, не разуваясь. Там пусто. Жалюзи подняты, в комнате чисто и — пусто.
— Ау! — кричит Йенна. — Мама, ау!
— Ау! — доносится из гостиной. — Мы здесь!
Это бабушка. Йенна бежит в гостиную. Дедушка и бабушка лежат на диванах с заспанными, помятыми лицами.
— Привет, Йенна-Пенна, — произносит дедушка совсем не шутливым тоном. — Как дела?
— Где мама? — спрашивает Йенна, оглядываясь по сторонам.
Ни ходунков, ни костылей, ни парика на подлокотнике кресла. Она бросает взгляд на балкон, хотя за окном холодный ноябрь и никто уже не сидит на балконах.
Секунды тянутся, как минуты. Вдруг дедушка начинает плакать. Бабушка неловко гладит его по коленке.
