Илья Туричин - Закон тридцатого. Люська
— Вот так встреча, как говорит Люся!
Виктор и Оленька обернулись. Позади шел Костя, держа под руку миловидную девушку с густо накрашенными губами.
Когда вышли на улицу, Костя сказал:
— Знакомьтесь. Это Люся, моя соседка.
Люся была маленькой, сероглазой и смешливой. Она крепко уцепилась за Костин рукав и снизу вверх заглядывала ему в глаза.
— Как жизнь? — спросил Костя.
— Нормально, — откликнулся Виктор. Ему было приятно, что Костя встретил его с Оленькой.
Они стояли возле выхода из кинотеатра, их толкали.
— Пошли, — предложил Костя. И они вчетвером двинулись к Невскому.
Плюха ревниво посмотрел им вслед. Ему хотелось подойти, чтобы Виктор понял, что он, Плюха, знает о его обмане. Но подойти при Косте! Будто он навязывается в их компанию! Плюха вздохнул и пошел в другую сторону.
Когда вышли на Невский, Костя спросил:
— Куда направимся?
— Я — домой. Еще уроки не сделаны, — сказала Оленька.
— Предлагаю посидеть часок уютненько. Верно, Люся? Уроки не волки, в лес не убегут. Жизнь складывается из многих компонентов, и чем больше компонентов, тем она богаче.
Люся посмотрела на Костю восторженно.
— Верно, Оленька, — сказал Виктор. — Задержимся на часок. — Ему захотелось во что бы то ни стало быть с Костей на равной ноге.
Оленька пожала плечами.
— Поздно уже.
— Восемь. Время детское, — сказал Костя. — У меня есть кое-какие ресурсы. Заработаны по линии почтового ведомства. Спрыснем встречу.
— Лучше выпьем кофе, — предложил Виктор. Ему не хотелось признаваться, что он еще ни разу в жизни не был в ресторане и не пил водки. Он бы пошел и в ресторан, в конце концов, надо когда-то приобщиться. Но не знал, как на это посмотрит Оленька. Вернее, чувствовал, что ей это будет неприятно.
— Можно и кофе, — великодушно согласился Костя. — Пойдемте в «Север», девичья фамилия «Норд». — И он так решительно направился в сторону Садовой, увлекая за собой Люсю, что Виктор с Оленькой невольно последовали за ним.
В длинном узком зале все столики оказались занятыми, и Костя, как бывалый человек, повел компанию в следующий зал. Он вообще все делал уверенно и решительно.
Оленьке казалось, что все сидящие за столиками смотрят на нее; она вдруг ощутила какую-то деревянность во всем теле и мысленно нещадно ругала себя за то, что согласилась пойти в кафе. Как-то все произошло быстро и бездумно.
Перед Оленькой, следом за Костей, шла Люся, весело вертя маленькой головкой, бесцеремонно разглядывала все и всех. Не так уж часто водил ее Костя в ресторан или кафе, а ей нравились, ох, как нравились и нарядные люди, и свет, и блеск тарелочек на столах. Ей казалось, что она входит в какой-то иной, сверкающий и радостный мир, оставляет за дверью обычные заботы, и заводской шум, и усталость, и ворчание старой тетки, у которой жила. Бледное, с ярко накрашенными губами миловидное личико ее светилось гордостью и лукавством.
Позади всех шел Виктор. Он старался идти небрежной походкой бывалого человека, и поэтому чересчур размахивал руками. На губах его застыла улыбка, взгляд был напряжен, и все лицо замерло, будто вместо лица наклеили моментальную фотографию с него.
Во втором, более скромном зале оказался свободным угловой столик, Оленька и Виктор уселись с облегчением, только Люся была недовольна. В первом зале ей нравилось больше, и вообще сидеть в углу, где тебя мало кто видит, не так интересно.
Костя вежливо, но развязно попросил у сидевших за соседним столиком меню. Спросил:
— Что будем пить?
— Кофе, — решительно сказал Виктор и посмотрел на Оленьку.
— А покрепче?
— Коньяк, — сказала Люся.
Оленька покачала головой:
— Я только кофе.
— Каждый умирает в одиночку, — засмеялся Костя. — Предлагаю заправиться омлетом и кофе по-турецки с «поленом». Здесь довольно приличное «полено». Раз уж у нас такой вегетарианский день. На зависть Льву Николаевичу Толстому. — Он снова засмеялся.
Подошла официантка.
— Значит, так, — сказал Костя, рассматривая зачем-то меню, хотя все было уже решено. — Бутылочку коньячку, четыре турецких, четыре «полена», четыре омлета. С сыром? — спросил он Оленьку.
Она не ответила.
— С сыром, — сказал Костя.
— И шоколад, — капризно протянула Люся.
— И шоколад, — кивнул Костя. — И минеральной. Пока все.
Официантка ушла. Костя вытянул под столом ноги, откинулся на спинку стула, оглядел всех.
— И как вам картинка?
— Поначалу сильные кадры, — сказал Виктор. — Когда коров подымают. И старик играет на дудке.
— Да-а… Мощь!.. Страшно, что это правда, и мы ее видим впервые. В кино.
— Председатель мне не понравился, — сказала Оленька. — Неврастеник какой-то. Кричит. Дерется.
— Псих, — согласилась Люся.
— Нельзя людей силой гнать в счастливую жизнь, плеткой, — нахмурилась Оленька. — Потому и в новую деревню, что они построили, не веришь.
— Вообще я бы кончил картину на том месте, где солдаты хлеб вывозят, — сказал Виктор. — Уж говорить правду, так до конца. Без розового сиропа. И способ стать счастливым, который в картине предлагают, несимпатичный. Верно, что из-под плетки.
— Да-да, — согласился Костя. — Картинка с одной стороны «ах», а с другой «ох».
— Вообще лучше бы снимали кино про любовь, — сказала Люся.
— Кому о чем, — улыбнулся Костя. — Лично я предпочитаю шпионов и спорт. Ты на городские попал? — обратился он к Виктору.
Виктор понял, что он имеет в виду конькобежные соревнования.
— Попал.
— Значит, мы — соперники. У нас в техникуме сильная команда, — удовлетворенно кивнул Костя.
— Костик вас победит, — уверенно сказала Люся.
Виктор посмотрел на Оленьку, которая водила тупым концом вилки по столу, выписывая какие-то фигуры.
— Поживем — увидим.
— Он здорово бегает, — сказал Костя.
— Все равно ты победишь, — упрямо повторила Люся.
Костя улыбнулся и потрепал ее по щеке.
— И более знаменитые пророки ошибались.
Оленька мельком глянула на них. Ей не понравилось, что Костя при всех потрепал Люсю по щеке. И тут же она подумала, что было бы, если бы Виктор сейчас вот взял и потрепал по щеке ее. Нет, это невозможно! Виктор так не поступит.
Официантка принесла графин с коньяком, шоколад и воду.
Костя стал разливать коньяк в маленькие рюмочки. Оленька закрыла свою ладошкой.
— Каплю, — сказал Костя. — Чисто символически. И потом, коньяк с кофе можно даже младенцам.
— Младенцам нельзя пить кофе, — ответила Оленька, но ладошку от рюмки отвела.
— А откуда ты знаешь? — спросила Люся. — У тебя есть младенец?
Оленька посмотрела на нее широко открытыми глазами и вдруг расхохоталась.
— Ты на нее не обижайся, — сказал Костя. — Она — дитя природы. Она и не такое может выдать. Пригубим под шоколад. — Он разломал плитку прямо с бумажкой, бросил на тарелочку. Поднял рюмку.
Виктор поднял свою небрежно, будто изо дня в день только то и делал, что подымал рюмки.
Оленька поплескала коньяк на донышке. Потом неожиданно поднесла к носу, понюхала.
— А говорили, что пахнет клопами.
Костя засмеялся.
— Все зависит от точки зрения и жизненного опыта. Новые запахи ассоциируются со старыми.
Люся вылила содержимое рюмки в рот и блаженно сморщилась. Костя прополоскал коньяком зубы. Виктор глотнул и поперхнулся, с трудом сдержал кашель. Коньяк ожег гортань. Оленька капнула на язык. Капля была жаркой и не противной. Оленька допила остаток.
Костя подмигнул всем: мол, жизнь!
Официантка принесла омлеты. Их съели молча.
Потом пили кофе, черный, горький, с гущей, словно перетертой в ступе.
От кофе или от коньяка Виктору стало жарко. Хотелось снять свитер. Казалось, будто никого нет в кафе. Только они вчетвером. Он говорил громко какую-то чепуху. Люся громко смеялась. Громко звякнула ложечка о стакан.
Виктор смотрел на Оленьку; она была такой красивой, что хотелось плакать. Положить голову на стол — и плакать. Но он не положил голову на стол и не заплакал. Только вдруг глубоко вздохнул.
Потом снова шли через длинный зал. В зале стоял гул. И такой же гул был в крохотном вестибюле, где они одевались.
А когда вышли на улицу, Виктору казалось, что весь город наполнен этим неумолимым гулом, будто высоко в небе идут самолеты.
Прохожие на улице были безликие, возникали ниоткуда и исчезали в никуда. И надо было все время следить за тем, чтобы кто-нибудь из них не наткнулся на Оленьку, потому что все они вели себя странно и ни за что не уступали дороги.
Костя с Люсей куда-то потерялись.
Виктор прощался с Оленькой возле ее дома.
— Витя, — сказала Оленька тихо. — И ничего интересного в этом кафе. А ты пьян. У тебя, наверно, в голове все крутится.
