Антон Таммсааре - Наш лисенок
Скоро Мосса заметила, что тараканы, эти рыжие существа, прячутся от нее в щелях и по углам, как будто они живут в подполье, боясь дневного света. Но Мосса скоро нашла выход.
Она просовывала свой длинный коготь в щель и быстро проводила им по стене вниз. И после этого на полу иной раз оказывалось чуть ли не десяток тараканов, знай только успевай хватать! Это занятие очень заинтересовало Пийтсу. Она выходила из угла, где лежала, и шла смотреть, как тараканы — большие и маленькие, черные и рыжие — разбегаются в разные стороны.
Изучив в доме все, что попалось ей на глаза, Мосса заинтересовалась плитой. Конечно, когда плита была горячая, удовлетворить свое любопытство ей не удавалось, а плита чаще всего как раз и бывала горячей. Но как-то Мосса подобралась к плите, когда та была холодной, да к тому же еще и заслонка была открыта. Не мешкая ни секунды, лиса проворно юркнула в топку и тут же скрылась с глаз Пийтсу. Зайдя на кухню, Атс увидел, что Мосса исчезла, а Пийтсу стоит перед топкой и визжит.
Этого Атсу было вполне достаточно. Он заглянул в топку, увидел на золе следы Моссы и побежал к маме, крича изо всех сил:
— Мосса улизнула через трубу!
— Не говори глупостей, — сказала мама.
— Пойди сама посмотри, если не веришь! — так же громко продолжал кричать Атс.
Мама отложила рубашку, к которой пришивала пуговки, встала со стула и вышла на кухню. И надо же было, чтобы как раз в это мгновение Мосса выскочила из плиты, подняв целый столб пепла.
— Закрой скорей дверь в комнату, чтобы Мосса туда не забралась! — приказала мама. — Как же она вся вывозилась в золе! Ее надо сейчас же вынести во двор, пускай почистится в снегу.
Но прежде чем они успели что-либо предпринять, Мосса снова прыгнула в топку и исчезла там, подняв облако пыли.
— Чего доброго, придется ее через трубу выкуривать, — сказала мама.
Эта мысль очень понравилась Атсу. Он радостно запрыгал вокруг мамы, крича во все горло:
— Давай, давай выкурим ее! Посмотрим, как она будет фыркать, и захочет ли лезть в трубу…
Но мама оказалась не такой расторопной, как этого хотелось бы Атсу, и Мосса успела выбраться из плиты раньше, чем мама успела развести огонь. Мама поспешно захлопнула дверцу, чтобы Мосса снова не сунулась в печь, после чего они быстренько поймали ее и вынесли во двор.
— Поваляйся теперь в снегу, почистись хорошенько, — сказал Атс Моссе и стал смотреть, как она станет это делать.
Но Мосса не спешила чистить свою взъерошенную шерстку. Не только через несколько дней, через несколько недель на ее меху можно было увидеть следы пребывания в печке. Они оставались почти до тех пор, пока она снова не измазалась, еще основательнее, чем в первый раз. Но это уже другая история, и разговор о ней пойдет позднее.
* * *По-видимому, весна была для Моссы самым трудным временем. Она была постоянно возбуждена, ей не хотелось ни спать, ни есть. Мама, носившая ей еду, тревожилась, что Мосса заболела. С чего бы ей иначе так маяться.
— Пение птиц — вот что отбивает у нее аппетит, — сказал отец.
— А может, и правда! — удивленно воскликнула мама. — Лиса, наверно, как человек, солнцем да теплым ветром весной живет.
— По я весной тоже хочу есть, — сказал Атс.
— Ты-то, конечно, хочешь, но ведь ты еще ребенок, — проговорила мама. — Какими бы теплыми ни были солнце и ветер, детский желудок им не насытить.
— Почему не насытить? — спросил Атс.
— Потому что на теплом ветре, под горячим солнцем ребенок много бегает, и от этого ему еще больше хочется есть, — объяснила мама. — А Мосса бегать не может, она сидит на цепи. Поиграет иногда с Пийтсу, да много ли, ведь Пийтсу уже начинает стареть — видишь, морда у нее совсем седая. Пийтсу седеет, как все старые люди.
— А Мосса тоже поседеет, когда будет старой? — спросил Атс.
Этого мама не знала, она никогда не видела лисы, седой от старости.
— Пусть Мосса живет у нас до тех пор, пока совсем не поседеет, — предложил Атс.
Мама согласилась с этим, и отец тоже не возражал. Но если бы спросили у самой Моссы, она, наверно, ответила бы:
«Делайте что хотите, только выпустите меня разок побегать по лесу. Я готова хоть три дня не есть, только бы очутиться в лесу».
Но у Моссы никто ничего не спрашивал, и никому не приходило в голову отпускать ее в лес. Только Атс, заметив, что Мосса все время смотрит в сторону леса и жалобно повизгивает, сказал ей:
— Слышишь, птицы поют. Мама говорит, скоро кукушка закукует. Иногда она прилетает сюда на большую елку, тогда и ты ее увидишь. Трясогузка совьет здесь у тебя в куче хвороста гнездо, смотри не слопай ее… А знаешь, кого я вчера видел.? Зайца! Скакал себе по помещичьему нолю, помнишь, мы ходили туда с тобой прошлой осенью, я еще там уснул. Ты была тогда совсем маленькая…
Но Мосса как будто и не слышала, что ей говорит Атс, или не понимала его языка. Атс считал, что она просто притворяется. Ведь если Пийтсу понимает, что ей говорят, значит, Мосса тоже должна понимать, не глупее же она Пийтсу, в самом деле.
Особенно грустила Мосса по вечерам, когда птицы пели свои последние песни и из леса слышались голоса, незнакомые Атсу, но, наверно, много значащие для Моссы. Тогда Мосса шла в сторону леса так далеко, как только позволяла цепь, садилась на землю, пристально смотрела на лес и, наклоня голову, прислушивалась то одним, то другим ухом, иногда даже раскрывала пасть, как будто сейчас закричит во весь голос. Если Пийтсу оказывалась поблизости, Мосса иной раз бежала к ней и так широко разевала свои челюсти, что голова собаки вместе с ушами целиком умещалась между ними. Со стороны можно было подумать, будто она хочет загрызть Пийтсу или даже проглотить ее всю целиком. Когда Атс впервые увидел это, он даже испугался за Пийтсу. Но скоро понял, что Мосса просто шутит и что это ее весенняя шутка, ведь зимой она ничего подобного не делала. Атс удивлялся, что Мосса вообще могла так широко раскрывать челюсти. К тому же он не понимал, что за удовольствие для Моссы — держать голову Пийтсу зубами. Еще более непонятным было поведение Пийтсу, которая неизвестно почему спокойно разрешала Моссе проделывать все это. Другое дело, если бы собака поступала бы таким же образом с Моссой. Но нет: Пийтсу никогда не брала голову лисы своими зубами, то ли потому, что у нее пасть не раскрывалась так широко, то ли потому, что Мосса не разрешила бы ей этого.
Но чем бы Мосса ни занималась, все равно она не находила себе покоя. Печально смотрела она в сторону леса и жалобно скулила. А однажды чудесным вечером, когда солнце уже село за лесом и только его лучи длинными красными иглами пробивались сквозь деревья навстречу тому, кто на него смотрел, подошла к своему другу и, словно утешая его, стала лизать ему морду то с одной, то с другой стороны. Но Мосса даже не обратила внимания на, эту ласку, так страстно мечтала она попасть в лес. Пийтсу прижалась своим носом к носу Моссы, и они долго стояли так. Но из глаз Моссы текли и текли слезы.
— Мама, послушай, мама! — кричал Атс, торопливо вбегая в комнату. — Мосса плачет! Мосса уже давно плачет. Пийтсу сидит около нее, а Мосса все равно плачет. Иди же, посмотри, как она плачет!
И Атс не оставлял маму в покое до тех пор, пока и она не увидела, как Мосса, не отрываясь, смотрит в лес, а слезы текут и текут у нее из глаз.
— Почему она плачет? — спросил Атс.
— Наверное, вспоминает, что прошлой весной была еще на свободе, — сказала мама.
— Разве она так сильно любит свободу? — удивился Атс.
— А разве ты сам не любишь свободу? Все ее любят, — объяснила мама, — Хотела бы я посмотреть, что бы ты стал делать, если бы я хоть на один день заперла тебя в комнате.
— Но ведь Моссу никто в комнате не запирал, она бегает на цепи по двору, — сказал Атс.
— Ну ладно, хочешь, я тебя тоже на цепь посажу? — спросила мама.
— Я сразу же убегу, я ведь не лиса, — сказал Атс.
— Ну, тебя тоже можно так приковать, чтобы ты не смог освободиться, — проговорила мама.
— Нет, нельзя, — заспорил мальчик. — У меня есть руки.
— А если тебе свяжут руки так, что ты не сможешь ими пошевельнуть? — спросила мама.
Теперь Атс призадумался и через некоторое время сказал:
— Тогда я буду как Мосса.
— Вот так-то оно, как Мосса, — согласилась мама, — будешь сидеть, а из глаз потекут слезы, когда увидишь, что все свободны, каждый идет, куда ему вздумается, делает, что в голову взбредет.
На следующий день Атс услышал, как отец сказал маме:
— Ночью лиса так скрутила цепь, что, если бы у нее хватило сил дернуть хоть чуточку сильнее, цепь, пожалуй, лопнула бы.
— Неужели ты и в самом деле думаешь, что лиса может разорвать цепь? — недоверчиво спросила мама.
— Кто этого зверя знает… — ответил отец. — К тому же цепь сильно проржавела. Не мешало бы сделать ее немного покрепче.
