Антон Таммсааре - Наш лисенок
— Ах, мерзавка, — бранился отец, — я ее кормил, обхаживал полгода, а она взяла да и дала стрекача!
— Зверь — он и есть зверь, — промолвил кто-то из лесорубов. — Ты его хоть на печь посади, все равно в лес смотрит.
— Как же это она у тебя вырвалась? — спросил отец Атса.
— Не знаю, — ответил Атс. — Взяла вдруг и побежала.
— Иди-ка сюда, покажи веревку, — велел отец Атсу.
Продолжая безутешно плакать, Атс подошел к отцу. Ему было ужасно жалко лисенка. Ведь отец говорил ему: пока лиса живет у них, она принадлежит Атсу, а лисья шкура пойдет отцу на шапку. И вот теперь Атс лишился лисенка, самого своего большого сокровища. Еще не успев показать отцу веревку, Атс, всхлипывая, спросил его:
— А Мосса не вернется назад?
— Откуда же мне знать, вернется она или нет, — ответил отец.
— А вдруг вернется! — блеснула в глазах мальчика надежда, и губы его чуть не растянулись в улыбке.
— Может, и вернется, — проговорил отец, желая хоть немного утешить сына, который подошел так близко, что можно было дотронуться до веревки на его поясе. Едва взглянув на нее, отец громко захохотал и сказал: — Ты же пережег веревку! Сам сунул ее в огонь, лисе ничего не стоило убежать!
Услыхав смех лесника, лесорубы поинтересовались, почему он так громко хохочет. А когда лесник рассказал, они тоже захохотали, да так, что в зимнем лесу гул стоял.
Атс не мог понять, почему отец смеется и почему с таким удовольствием хохочут лесорубы. Нет же никакой причины для смеха в том, что такой красивый зверь, как их Мосса, из-за глупой случайности убежал в лес. И из глаз Атса снова потекли слезы, как будто именно общий хохот лесорубов заставил его заплакать.
— Ну вот, отблагодарила нас твоя лиса за то, что мы заботились о ней, — сказал отец, когда они вдвоем с Атсом шагали к дому. — Что мы теперь скажем маме и что она скажет нам? Двое здоровенных мужчин пасли одного маленького лисенка и того проворонили.
Атс даже представить себе не мог, что скажет мама, когда узнает о случившемся, но то, что он сам должен сказать или сделать, ему стало ясно, как только он увидел маму: он громко заплакал и крикнул:
— Мосса убежала в лес!
— Как это в лес? — с недоумением спросила мама.
— Так вот, в лес, — ответил Атс. — Я с папой и лесорубы гонялись за ней, но без толку, она все равно убежала.
— А как же цепь? — спросила мама.
— Она ее с собой уволокла, — плакал мальчик.
— Кто же ее отпустил? — продолжала расспрашивать мама.
— Никто не отпускал, — объяснил Атс. — Я ковырял палкой в костре, Мосса и Пийтсу грелись у огня, а потом Мосса стала уходить и ушла совсем.
— А разве веревку не завязали вокруг твоего пояса? — спросила мама.
— Завязали, — сказал Атс. — Папа говорит, что я пережег веревку, потому Мосса и сбежала.
Мама какое-то время испытующе глядела на Атса, потом громко засмеялась, как будто все это было просто глупой шуткой.
— Ты такая же, как папа и лесорубы, — упрекнул Атс маму и снова заплакал: — Разве тебе не жалко Моссу?
— Глупенький, — сказала мама. — Конечно, жалко, но неужели ты сам не понимаешь, как это глупо, что ты у костра пережег веревку, упустил лисенка, а теперь распустил нюни. Будь мужчиной и терпи, раз сам сплоховал.
— Но мне так жалко ее… — всхлипывал Атс.
— А ты думаешь, лисе не жалко своей лапы, когда она ее отгрызает, как ты мне сам рассказывал? — спросила мама.
Ее слова заткнули мальчику рот, как затычкой. Атс задумчиво уставился на маму.
— Ну так как, жалко лисе свою лапу или не жалко? — повторила мама свой вопрос.
— Жалко, — ответил Атс, — она ведь останется с тремя лапами.
— Но лиса все вынесет, не правда ли? — сказала мама. — Так неужели же ты слабее ее, что так плачешь? Сам пережег веревку, вот и изволь теперь мириться с тем, что у тебя больше нет лисы.
— Папа сказал — может, она сама вернется, — проговорил Атс.
— Конечно, вернется, — согласилась мама, — куда ей деваться в такой снег и мороз.
Но как и отец, она говорила это только для того, чтобы успокоить и утешить мальчика. Однако дело повернулось так, как никто себе и представить не мог. На следующее утро, когда еще затемно отец вышел во двор, какой-то зверек, повизгивая, метнулся по свежему снегу к его ногам. Отец изумленно уставился на него. Но уже в следующее мгновение все понял. Он увидел цепь и схватил ее, словно боясь, что зверь, который сам вернулся из леса, опять убежит. Только теперь в душе его вспыхнула радость, и он стал громко звать домашних. На его голос из дома выбежала мама. Узнав, в чем дело, она обрадовалась и, не удержавшись, сразу стала будить Атса, чтобы поделиться с ним этой радостью. Атс бормотал что-то сквозь сон, но как только понял, зачем его будят в такую рань, тут же вскочил с кровати, и не успела мама оглянуться, как он босиком, в одной рубашке оказался в снегу.
Атс хотел собственными глазами увидеть Моссу, только тогда мог он обрадоваться по-настоящему. Но то ли потому, что снег был холодный, то ли из-за чего другого, только, когда все стало на свое место, радость его вдруг словно бы уменьшилась наполовину. Даже мама заметила, что Атс далеко не так счастлив, как должен был бы быть, и сказала:
— Ну и ну, не очень-то ты рад своей Моссе.
— А чего тут особенно радоваться, — ответил Атс, — ты же сама вчера сказала, что она скоро вернется. Ну вот она и вернулась.
* * *Когда отец увидел, что лиса привыкла к своей новой жизни, как бы примирилась с ней, он стал время от времени предоставлять ей больше свободы. Во всяком случае, он делал это, пока было холодно и лежал глубокий снег. Иногда он просто пускал Моссу побегать по лесу, считая, что, если она первый раз сама вернулась домой, значит, вернется и в следующий. Но каждый раз, когда Мосса наслаждалась свободой, у всех в доме сердце сжималось от тайного страха, что, может быть, придет пора, когда Мосса исчезнет. Но Мосса осталась верна своему новому дому и новой жизни, как будто она и впрямь любила ее больше, чем вольную волю, когда ей самой пришлось бы заботиться о своем пропитании.
И все-таки в марте, когда снег начал таять и лес зашумел еще призывнее, они перестали отпускать Моссу на волю. Боялись, что весна может изменить настроение лесного зверька и своим очарованием увлечь его в лес навсегда. Вместо того чтобы отпустить Моссу в лес, отец как-то днем принес лисенка в дом, чтобы посмотреть, как он себя там поведет. Сначала он боялся, что Мосса может вскочить на окно и разбить стекло, но скоро убедился, что она достаточно умна и не сделает такой глупости. Раза два, опираясь на подоконник, она вставала на задние лапы и, вытянув свой острый длинный нос, прижималась к стеклу, но, по-видимому, скоро во всем разобралась: окна ее уже больше не занимали, зато очень интересовало все, что находилось в доме. Она без устали шныряла из одной комнаты в другую, из комнаты в кухню, из кухни снова в комнату, там — под стол, из-под стола под кровать, из-под кровати к шкафу, который стоял на полу так, что лиса не могла забраться под него, и она только несколько раз шарила под ним лапой. Не было ни одного угла, ни одной щели, куда бы она не сунула свой длинный нос и не царапнула лапой. Не осталось ни одной вещи, которую бы она не перевернула несколько раз, не оглядела со всех сторон и не обнюхала. В каждый ботинок, в каждую тапочку и сапог она совала свою мордочку и фыркала, как будто запахи, которые там таились, заставляли ее чихать. Больше всего занимали ее отцовские сапоги с длинными и широкими голенищами. Очевидно, она решила во что бы то ни стало просунуть мордочку в самый носок. Для этого ей пришлось почти целиком влезать в сапог. Забравшись туда в первый раз, она никак не могла выбраться обратно и стала кувыркаться по полу вместе с сапогом. Атсу это показалось очень смешным, и он хохотал до слез. Пийтсу тоже развеселилась и принялась скакать вокруг Моссы, катавшейся по полу. Когда Мосса наконец выбралась из сапога, Пийтсу, в свою очередь, тоже сунулась в голенище, но ничего особенного там не увидела и никак не могла понять, почему Мосса лезет своим носом так глубоко.
Вообще Мосса делала много такого, чего Пийтсу никак не могла взять в толк. Сначала она вместе с лисенком бегала по комнатам, но скоро отказалась от этого: эта неугомонная возня казалась ей совершенно бессмысленной. Что за смысл гоняться за тараканами, живущими у плиты! Тараканы живут сами по себе. Мосса сама по себе. Другое дело мухи, с ними Пийтсу приходилось сталкиваться, особенно летом в жару. А тараканы! Пийтсу считала, что это самое неинтересное животное на белом свете. Конечно, его можно съесть, если он попадет в еду, а можно и не есть. Но Моссу интересовали и тараканы. Увидев в первый раз бегущего по стене таракана, она смахнула его лапой на пол и тут же проглотила. Сделала она это так естественно, как будто иначе и быть не могло, да к тому же так проворно и в то же время словно бы между прочим, что это не помешало ей заниматься одновременно другими, более важными, делами.
