Другая осень - Валерий Михайлович Воскобойников
Из-за рыжих червяков.
А в реке искали ложку
Стаи тощих пауков.
— Это я про природу. Здорово?
— Зачем? — спросил Серёжа.
— Для Ольги Сорокиной. Она меня просила, чтобы про природу.
Серёжа не ответил.
— Я гимнастикой в её школе занимаюсь.
Серёжа молчал.
— Я ей поэму обещал написать, только когда? Уроков-то задают…
Серёжа молчал по-прежнему.
— Слышишь, а она тебя знает. Вы с ней в электричке ехали.
— В какой электричке? — вырвалось у Серёжи.
— Откуда я знаю. Это она сказала, я-то не ехал. — Борисов помолчал. — Мы с ней договорились дружить.
— Ну и дружите на здоровье, — сказал Серёжа и изо всех сил сделал вид, что слушает учителя.
Коля Потапов
Вечером дверь открыл папа. Следом за ним вошёл Кармен. Кармен молчал, опустив голову. В руках у него был тот же планёр с кривыми крыльями.
Из кухни вышла мама. Но папа сразу сказал:
— Нам некогда. Мы будем работать.
Он снял с Кармена пальто, повесил на вешалку и провёл своего нового знакомого в маленькую комнату.
— Это Кармен? — спросила шёпотом мама.
— Неважно, — сказал папа, — это Коля Потапов. Мы будем работать.
Он захлопнул дверь в маленькую комнату. Из-за двери слышались иногда отдельные слова да шум папиной ножовки.
Потом папа проводил Кармена до двери. Кармен был без планёра, — вероятно, оставил в папиной комнате.
Папа открыл ему дверь, но он не уходил. Стоял у двери и чего-то ждал.
— Галя, — сказал папа, — ты проводишь своего товарища?
И Галя сразу вышла из кухни, где она была около мамы. И надела пальто. И пошла вместе с Карменом во двор.
Как только Кармен ушёл, дверь из кухни распахнулась, и мама произнесла:
— Ты мне скажи: это всё-таки Кармен?
— Он сконструировал новый тип планёра, понятно? — спросил папа.
— Мне понятно. Мне всё понятно, — ответила мама.
И вдруг на пороге появился старик Бовин.
Кармен не захлопнул дверь, когда уходил, и поэтому старик появился неожиданно и без стука.
Мама сразу же переменилась. Она улыбнулась старику. Но он не заметил.
— Гришенька, — сказал он, — если тебя пустит мама, поднимись ко мне. Мы давно не играли в шашки.
Мама улыбалась изо всех сил. Она смотрела на старика Бовина и улыбалась.
А он стоял, как будто не замечая.
— Гриша, быстренько собирайся, — сказала мама Грише. — Мы вам так благодарны, мы просто не знаем, как вас благодарить! — сказала мама Бовину, не переставая улыбаться.
Но старик Бовин прервал её кашлем. Он закашлялся и кашлял долго. Потом достал платок и вытер глаза.
Он ушёл, и мама сказала:
— Спас ребёнка, а сам не признаётся. Удивительный человек.
В этот вечер
В этот вечер космический корабль продолжал полёт в неизвестном космосе. Вокруг него перемигивались крупные разноцветные звёзды.
А папа Костров начал строить новую модель самолёта, которая долго не будет получаться, но когда-нибудь всё-таки получится.
В этот вечер по тоннелю метро, где герой труда Николай Симеонов сделал первый испытательный рейс, ехали пассажиры.
Некоторые устало дремали, некоторые смотрели друг на друга, и никто не знал, что кресло ведущего вагона, в котором сидел всегда Николай Симеонов, пусто. Сам же герой труда сидит теперь вдалеке за большим пультом и управляет несколькими поездами сразу.
А мама Кострова приготовила обед на два дня, села за стол на кухне, открыла первую страницу красивой папки и написала на ней большими ровными буквами: «ДИПЛОМ». Это значило, что через несколько месяцев она окончит свой заочный институт.
А Галя Кострова сделала уроки, села на диван и представила, как скоро ей повяжут пионерский галстук. И тогда все встречные, увидев её в красном галстуке, скажут: «Какая взрослая идёт девочка», — и сразу станут её уважать.
А Гриша Костров сидел у старика Бовина. Старик иногда покашливал. И они, Гриша и Бовин, договаривались тихими голосами о какой-то тайне, которая никому не была известна.
А Серёжа Костров ходил по улицам один, и ему не хотелось идти домой, потому что час назад он увидел девочку с красным шарфом, Олю Сорокину. Рядом с нею шёл ученик Серёжиного класса, Серёжин сосед, Валентин Борисов. Они шли, разговаривали, смеялись и прошли мимо Серёжи, его не заметив.
Не хочу от вас уезжать
Я знаю, многие мечтают о путешествиях. «Эх, путешественником бы стать», — слышал я сколько раз. А я не мечтаю. Мне эти путешествия надоели. Я всю жизнь только и путешествую. Ни в одном месте ещё не оставался надолго.
А всё из-за папы. Мой папа — артист оригинального жанра. Видели на афишах человека в маске? Это мой папа. Народный артист Карамзин.
Я был во многих городах. В Москве был, конечно, и в Ленинграде. В Киеве был, в демократические страны ездил. А недавно я был в Америке. Только про это я рассказывать не люблю. Я вообще про поездки редко рассказываю, потому что все думают сразу: вот расхвастался. А в Америке я к тому же болел и почти ничего не видел, потому что окна нашего гостиничного номера заслонял сорокаэтажный дом, и я видел только его коричневую стену. Я простудился, и пока папа и все ездили на выступления, я лежал в номере и сосал лимон.
Однажды в этой Америке мне перевели статью из газеты обо мне самом. В газете откуда-то узнали, сколько я вешу и какого я роста. Я потом проверялся — точно, не соврали. А ещё в этой газете я увидел папу, сфотографированного под самым потолком театра. У него в программе такого номера не было, и я удивился.
Оказывается, однажды перед началом выступления на сцену выбежали трое неизвестных людей. Они выкрикнули хулиганские слова, подняли на канате фанерный лозунг против нашей страны и зацепили его за крюк под потолком. Зацепили — и убежали, хотя за ними погнался полицейский.
Зал был уже полный, зрители шумели, а над зрительным залом и над сценой висел кусок фанеры с чёрными позорными словами.
— Мы отказываемся выступать под таким лозунгом, — сказали мама, папа, тётя Розалия и все наши артисты.
Прибежал американский администратор, он извинялся, суетился, махал руками и сказал, что даже пожарным потребуется на снятие лозунга часа полтора.
А зал был уже полный, и все ждали начала.
Тогда на сцену вышел папа и по этому же тонкому канату быстро забрался на самый верх. Мама и тётя очень переживали, пока он лез, и никто в зале даже не шептал, все
