Кэтрин Патерсон - Странствие Парка
От ледяного страха Парк забыл, что мама не могла знать, насколько сильно дед болен, насколько он похож на ходячий труп. И даже, если бы вспомнил, было уже неважно. Мама мудра. Она знала, что прошлому лучше остаться запечатанным. Разве она не старалась его остановить? Ему стоит сказать ей спасибо.
Мальчик хотел заснуть, но мысли бежали одна за другой. Только это были не привычные картинки с приключениями и битвами, а клубок слов и страхов без четких очертаний — одно лишь мрачное согбенное привидение — хааааа.
Может, ему утром сказаться больным? Ему на самом деле плохо. Надо собраться. Что, если кто-нибудь видел его?
Кто-то точно его видел. Теперь он никогда не сможет войти в ту комнату. Он никогда не увидит Паркинтона Уадделла Броутона Третьего. Его дед умер, а вместо него осталось это. Эти крысы убили его отца. А потом что-то или кто-то еще ужасней превратил деда в развалину. И каким-то образом (интересно, каким?) все случилось по его вине. Как только у него родилась такая мысль, Парк сразу понял, что это правда. Он их уничтожил. Вернее, Бог их уничтожил, но Он так сделал из-за Парка.
Он кинулся искать логическое объяснение. В конце концов, ведь он был совсем маленьким, когда отец погиб. Так не получается… и все же… Доказательством его вины было мамино поведение. Она хотела его любить, и она его любила, Парк это знал, но внутри ее всегда чувствовался холодок: она не могла простить ему то, что он сделал с отцом. А с дедушкой все произошло из-за того, что Парк сделал с отцом. Старика убило горе, тоска по своему первенцу. И все это каким-то образом было на совести Парка.
В чем он мог быть виноват? Как? Как? Это она виновата. Она одна из них: отца убили в ее стране, наконец. Это она виновата, не он. Или Фрэнк. Фрэнк остался дома, цел и невредим, и позволил брату уйти на войну. А потом еще и женился на одной из убийц брата. Так что Фрэнк вполне может быть виноват. Или Рэнди. Почему она не уговорила отца остаться дома? Никто не обязан служить во Вьетнаме два срока. Почему она отпустила его второй раз? Если отец воевал во Вьетнаме в тот год, когда родился Парк, его никак не могли убить в семьдесят третьем, только если она позволила ему туда вернуться. Может, виноват сам отец? Вдруг он хотел вернуться? Нет, невозможно. Во всем виноват лишь Парк.
Но я не хотел. Не хотел. Не хотел. Он заставил себя замолчать на случай, если прямо в эту минуту Бог захочет сказать ему: «Все в порядке. Все будет хорошо». Бог должен знать, что он не хотел делать того, что, кажется, наделал. Бог, пожалуйста, пошли мне знак, что все в порядке и Ты на меня не сердишься. Пусть, например, миссис Дейвенпорт сейчас зайдет узнать, все ли со мной в порядке.
Никто не пришел. Но посреди ночи вряд ли кто-то будет о чем-то спрашивать. Плохой пример. Надо придумать другой знак. Пусть утром зазвонит телефон, и мама спросит, как дела. Нет, не утром. В любое время. Нет. Не мама. Пусть кто-то, кто угодно скажет, что все в порядке. И тогда я буду знать, что все хорошо.
Наверно, он заснул, и, проснувшись, резко сел в кровати. Интересно, который час? Солнце было высоко, а рядом с кроватью стояла ухмыляющаяся Тхань.
— Ты спать в этом? — она ткнула пальцем ему в грудь. Он дернул одеяло на себя, чтобы оно закрыло его тонкие пижамные штаны, потом опустил взгляд на толстовку. На нем была толстовка Друзей Национального зоопарка с мартышкой и надписью FONZ[38]. Слава Богу, он не спал раздетым.
— Что ты тут забыла?
Она пожала плечами.
— Здесь можно где-нибудь побыть одному?
Она снова пожала плечами.
— Я идти тебя будить. Ты опоздать.
У Парка похолодело внизу живота.
— Где миссис Дейвенпорт?
— Не знать, — ответила она. — Может, у дедушки? («Мозет у дедуськи» — так она произнесла).
Так все было в порядке? Правда? Ничто не нарушало обычный порядок. Парк осмелился спросить:
— С ним все хорошо?
— Не знать. Мне не рассказывать. Может, не хорошо. Она звать Фрэнка прийти.
У мальчика все внутри оборвалось. Вдруг они узнают о прошлой ночи? Нет, не может быть.
— Ты когда встать?
— Когда ты уйдешь, — резко ответил Парк.
Господи, что же он наделал?
Тхань скривила рот в своей обычной дерзкой манере, повела маленьким бедром и важно вышла из комнаты. Он подождал, пока та спустится в гостиную, выскочил из кровати и с размаху захлопнул дверь. И тут же подумал, что не стоило так сильно хлопать, одна надежда, что внизу не так слышно. Если тяжелая дверь в спальню закрыта, то никто вообще не мог ничего услышать. Парк натянул джинсы. Дрожащими руками с трудом застегнул молнию и еле-еле справился с застежкой.
Крадучись, мальчик спустился по лестнице. Внизу остановился и прислушался к звукам за дверью. Слышался голос, голос Фрэнка, но слов было не разобрать. Парк обогнул перила. Под лестницей в своей дурацкой манере на корточках сидела Тхань и ухмылялась.
— Ты зачем шпионить? — спросила она, явно довольная тем, что поймала Парка, когда он собирался подслушать разговор.
— Я не шпионил! — шепотом отрезал мальчик.
Она подняла бровь и снова ухмыльнулась.
— Да все в порядке.
Парк прошел мимо нее в столовую и дальше на кухню. Для него лежали приборы, но еды уже не было. Он открыл холодильник, заглянул туда, но не мог сообразить, что взять поесть. Он вообще не мог соображать.
— Голова слишком горячая?
Парк резко обернулся.
— Нет, у меня не горячая голова. Я ищу, что поесть, — он увидел яблоко, взял его и закрыл дверь. — Ты мне мешаешь.
— Ах, простить, мистер Холодная Голова, — она сделала шаг в сторону, — но Фрэнк просить идти в сад.
— Отлично! — он сердито откусил от яблока. — Я иду.
Парк закончил полоть горох и, когда Тхань по второму разу объяснила, как выглядит зеленый лук, принялся за него. Лучше бы он надел сырые кроссовки. В резиновых сапогах было жарко, и они терли под коленками. Солнце пекло голову, но мальчик не останавливался даже, чтобы вытереть дурацкий пот, заливавший глаза.
— Тебе надо кепка, — Тхань сняла свою красную бейсболку, вытерла пот со лба и подошла к нему.
Можно это считать знаком от Бога? Вряд ли. К тому же она вроде язычницы, все эти люди были такими.
— Я в порядке, — ответил он, хотя понимал, что сказать эти слова самому не в счет.
— Пить хотеть? — она сняла с пояса маленький термос и протянула его мальчику.
— Спасибо, — он с трудом распрямил затекшие ноги.
«Как они могут так сидеть часами?» Парк подождал, чтобы Тхань дала чашку. Чашки не было. Тогда он открутил крышку термоса. Ну и пусть он подхватит какую-нибудь азиатскую болезнь. Неважно. Все равно он проклят.
— Он умирает, миссис Броутон. К сожалению, я ничего не могу сделать.
— Нет, доктор, нет! Пожалуйста, можно, я поговорю с ним. Мне нужно ему сказать!
— Не думаю, что он вас услышит.
— Он должен. Он должен знать, что все хорошо. Он ни в чем не виноват. Никто не винит его.
— Вам бы раньше ему это сказать, миссис Броутон. А сейчас боюсь…
— Не будь свиньей. Я тоже хотеть воды.
Он протянул термос Тхань и вытер рот тыльной стороной ладошки.
Она достала из кармана джинсов носовой платок и тщательно вытерла край горлышка, прежде чем сделать большой глоток.
— Дедушка сегодня сумасшедший.
Парк встрепенулся.
— Кто сказал?
— Фрэнк. Сказать маме, — тут она сделала еще один бесконечно длинный глоток.
Парк должен был опереться рукой, чтобы сохранить равновесие.
— Да ну? — он старался, чтобы голос звучал буднично. — А мне никто ничего не говорил.
— Они не сказать тебе! — она смотрела на него сверху вниз с таким презрением, что мальчик вскочил на ноги, чтобы снова стать выше.
— Что ты хочешь сказать?
«Неужели кто-то узнал, что случилось прошлой ночью?»
— Ты ребенок. Они не говорить детям, что дедушка сумасшедший. Я слышать.
Парк вспотел от радости. Она имела в виду, что они не станут с ним говорить о таких вещах, но никто ни в чем его не обвиняет.
— Что значит «сумасшедший»?
— Ну, знаешь, он плакать, плакать, плакать все время. Он не говорить, только плакать все время, — она хихикнула. — Как ребенок.
— Не смешно.
Она пожала плечами.
— Откуда ты знаешь? Ты, наверно, его даже не видела ни разу.
— Я видеть. Когда я приехать. Фрэнк брать меня. «Это Тхань», — он сказать дедушке, и дедушка кричать, чтобы Фрэнк увести меня. Но… — она прищурилась и хитро посмотрела на мальчика, — я тебе сказать, я подглядывать. Иногда они вывозить его в кресле на веранду. Я за кустами. Иногда я выглядывать в окно, но дедушка заметить и кричать, и я убегать как заяц.
Она захихикала.
— Ты не должна так делать.
— Тогда Фрэнк меня поймать. И, наверно, рассердиться.
