Вильям Козлов - На старой мельнице
– Я-то здоровый, да вот доктор… – сразу потускнел Митька. – Знаешь, сколько мне уколов всадили? Двадцать штук!
Стёпка критически оглядел осунувшегося приятеля. Лицо у Митьки стало бледным, на виске двигалась синяя жилка. И глаза вроде больше стали, да какие-то скучные. Эк парня хворь свернула! Кожа да кости.
– Все ребята босиком ходят – и ничего, – сказал Стёпка. – Здоровые. А ты хворобу подцепил… Квёлый ты. Шкелет.
– Скелет? – возмутился Митька. – Да я… Знаешь, сколько я голый в омуте простоял? Целый… – Тут он спохватился и прикусил язык. Но было поздно.
– А чего ты в омуте голый делал? – спросил Стёпка.
– Что надо, то и делал.
– Водяного шукал?
– Не-е.
– Сома подцепил?
От Тритона-Харитона было не так-то просто отбояриться. Митька заглянул в его светлые глаза и спросил:
– Ты крещёный?
– Что ты… У меня ведь батя партийный!
– А я вот окрестился… как положено.
– Покажи крест, – не поверил Стёпка. Он даже голову набок нагнул, стараясь заглянуть Митьке под рубаху.
– Креста нет, – сказал Митька.
– Я так и знал, что брешешь…
– Правду говорю – окрестился.
Стёпка понял, что приятель не врёт.
– У попа в большой кадке? – спросил он.
– Что я, маленький? В реке.
– Поп на берегу стоял и этим, ну, которое дымит… махал?
– Без попа обошлись.
– А-а… Ты этот… сектант. Ты теперь тоже трясёшься, будто у тебя родимчик? И на коленках ползаешь? – допытывался Стёпка. – И орёшь по-дурному?
– Ору! – обозлился Митька. – Громче всех…
Стёпка как-то странно взглянул на Митьку и сказал:
– Зря я морду набил Огурцу…
Митька удивлённо посмотрел на приятеля.
– Подрались?
– Огурец трус, – сказал Стёпка. – Подкинул я ему тут без тебя. А зря.
Митька вскочил на скамейку, оттуда на печку. Из-под тёплой шубы достал книжку и протянул Стёпке.
– Отдай библиотекарше.
Стёпка с интересом взглянул на обложку.
– А-а, Гайда-ар, – протянул он.
– Принеси мне «Судьбу барабанщика», – попросил Митька. – Не забудешь?
– Ладно, – сказал Стёпка.
– Только чтобы мамка и дядя Егор не видали, – предупредил Митька. – Потихоньку.
Стёпка покачал головой, усмехнулся:
– Бить будут?
– Не положено мне разные книжки читать, – сказал Митька. – Грех.
– Раз грех, то не принесу… Бог узнает, – тебе же влетит. – Стёпка смотрел в окно, и Митька не знал, смеётся он или нет.
– Хватит трепаться, – сказал он. – Говорят, принеси… Трудно, что ли?
– Где же ты читать будешь?
– На печке, а то на реку уйду…
– От матки-то спрячешься, а от бога? – ехидничал Стёпка. – Куда от бога денешься? Он и через крышу увидит.
– Ну и пускай, – еле сдерживался Митька, а внутри всё кипело: вот привязался, гад!
А Стёпка и не думал униматься. Он посмотрел на потолок и сказал:
– Если бог разрешит, – принесу, а так не могу.
– Как же он разрешит? – вытаращил гневные глаза Митька. – Бог не разговаривает.
– Помолись, – может, с тобой и заговорит.
Стёпка отвернулся, и плечи и волосы его затряслись от беззвучного смеха.
– Есть бог! – взвизгнул Митька и подбежал к комоду. – На! Гляди, Тритонище, тут всё как есть написано.
Стёпка взял в руки библию и присвистнул:
– Ого! Какая тяжёлая… Кирпич!
Громко прочитал название и отдал книгу Митьке.
– Держи. Эта штука, наверное, дорого стоит, потому как она из музея. Историческая древность. Её ещё первобытные люди читали.
– Они и читать-то не умели, – возразил Митька. – Они даже огонь не могли добывать…. Сырых мамонтов ели. А потом бог сказал: «Да будет огонь», – и стал огонь.
– А ракету на Луну тоже, скажешь, бог запустил? – усмехнулся Стёпка. – Приказал: «Лети, ракета, на Луну», – она – раз – и полетела! Чудила! Если он там, взял бы и поймал ракету.
– Очень надо ему ловить ракеты, – сказал Митька. – У бога других дел по горло… Он по небу гром и молнии пускает!
– Зачем же он тогда твоего батьку убил? – спросил Стёпка.
Толстая библия гулко шлёпнулась на пол. Митька перешагнул через неё. Стёпкино лицо расплылось и поехало вкось. Упал Митька на кровать и сверху на голову положил подушку.
Стёпка огорчённо крякнул и стукнул себя кулаком по лбу: дурак!
– Мить, – провёл он ладошкой по костлявой спине приятеля, – ты когда в школу придёшь?
Митька дёрнул плечом: мол, отстань!
– Принесу я тебе книжку, – сказал Стёпка,
Митькина спина перестала вздрагивать. Он лежал и не шевелился.
– Чуть не забыл… – гудел над ухом Тритон-Харитон. – Сан Саныч велел сказать тебе, чтобы, как поправишься, сразу приходил в школу. Без мамки. Один. Он больше на тебя не серчает.
Митька что-то промычал из-под подушки.
– Чего ты говоришь? – нагнулся Стёпка. И, не дождавшись ответа, продолжал: – Спрашивать тебя никто не будет. Все знают, что ты больной. А двойку по географии исправишь. Подумаешь, тундра!
– Уходи! – услышал в ответ Стёпка глухой Митькин голос.
Тритон-Харитон ещё немного потоптался и, подтянув длинные синие штаны, двинулся к порогу. В сенях что-то затарахтело по полу. Наверное, опять что-нибудь на Стёпку свалилось. Дверь во двор тоже закрыта. Стёпке пришлось перелезать через перегородку, там на полке всякая всячина навалена. Митька отшвырнул подушку и бросился к окну. Стёпка уже выбрался из дома и, засунув руки в карманы, стоял у калитки.
– Эй, Тритонище! – крикнул в форточку Митька. – Сбей замок.
Стёпка показал пустые руки: нечем.
Митька достал из-под кровати молоток, швырнул его в форточку и, захлопнув её, задёрнул занавеску. Он слышал, как Стёпка дубасил молотком по замку. Потом всё стихло. Митька думал, что приятель сейчас зайдёт, но Тритон-Харитон не зашёл. Оставив молоток и испорченный замок на крыльце, ушёл.
В полдень из села приковылял дед Андрон. Поставил в угол короткую толстую палку, снял свою неразлучную командирскую фуражку и занёс было руку – перекреститься, но нигде не обнаружил иконы. Взял и перекрестился на блестящий пузатый самовар, стоящий на сосновом чурбаке.
– За хозяина, значит? – спросил дед, присаживаясь на скамейку. – А мамку куда подевал?
– В лес ушла. Делянку мерить.
Дед достал кожаный кисет, спички. Свернул огромную цигарку и закурил. Сиреневый дым окутал лицо старика, как из трубы, повалил в потолок.
– Избу мне надо малость подремонтировать, – сказал он. – В лесничестве бумагу на лес дали… Скоро мать-то будет?
Митька не знал, когда придёт мать, но одному сидеть в избе надоело, и он сказал:
– Должна вот-вот заявиться… Погоди,
– Ладно, посижу, – согласился Андрон. – На службу заступать ещё не скоро… Худо, парень, без батьки-то?
Митька кивнул.
– Хороший человек был твой отец, царствие ему небесное… Поди ж ты, эк его, сердешного, угораздило!
– Тётка Лиза говорит, это бог его молнией покарал, – сказал Митька. – А чего такого ему мой папка сделал?
– Плюнь ты в ейные поганые глаза, – заволновался вдруг старик. – Правильный человек был твой батька… Ишь что выдумала, чёрная стерва!
– Врёт?
– Ясно дело, брешет!
– Она к нам всё время ходит, – сказал Митька. – Можно, я её из рогатки?
– А это гляди сам, – сказал дед и почесал свой толстый красноватый нос. – Угодишь в глаз – тогда что?
– Будет одноглазая.
– Подлая баба… – Андрон помолчал, а потом спросил: – А что у вас за рыбак такой объявился? Будто личность мне его знакомая… Как, говоришь, зовут его?
– Дядя Егор, – сказал Митька, – наш старший брат.
– А-а… брат, – протянул дед. – Чей брат?
– Ничей… Брат – и всё.
– Брат, значит, – повторил Андрон. – Видел я этого брата…
– Во сне, наверное, – сказал Митька. – Он же, деда, не ходит никуда. Нездешний.
– Нездешний, говоришь… Рыбку ловит?
– Тягает почём зря, – сказал Митька.
Старик, гулко постукивая деревяшкой по половицам, заходил по избе. Он скрёб корявыми пальцами седой затылок и что-то ворчал под нос. Видно было, что дед волновался. Митька повернулся в его сторону, но вдруг в шею кольнуло. Он даже ойкнул от неожиданности.
– Ты чего? – спросил дед. – Чего, говорю, за шею схватился?
– Ничего, – сказал Митька. – Дедушка, я теперь не боюсь леших и водяных. Я теперь крещёный! Меня даже ночью нечистая сила и пальцем не тронет.
– В церкви крестили-то?
– Не-е… В Калинке.
Дед остановился посредине избы и хитро посмотрел на Митьку из-под косматых бровей.
– А как парень, твоего бога звать?
– Не знаю, – честно сознался он.
– То-то и оно! – удовлетворённо хмыкнул в бороду дед. – Лезешь дуриком в реку, а зачем, и не знаешь.
– А ты знаешь, как твоего бога зовут? – спросил Митька.
– Ясное дело.
– Как?
Дед втянул в себя дым, красный глазок цигарки стал белым, и старик снова скрылся за сиреневым облаком.
