Кристине Нёстлингер - Обменный ребенок
Билли и я прождали часа два, чтобы быть нормально приветливыми. Не скажу, что у меня было в это время какое-то предчувствие, но, клянусь, мне показалось, что-то стало не так. Что-то не в порядке. И вдруг я понял. Джаспер не храпел! А спящий и нехрапящий Джаспер — такое невозможно! Я подошел к его комнате и открыл дверь. Комната была пуста. Джаспера там не было. На голубом столике лежал исписанный листок бумаги. Прощальное письмо. Английские и немецкие слова были там вперемешку. Все было написано вкривь и вкось на простой тонкой бумаге, расплывшимися буквами. Читать было трудно.
Джаспер думал, что Мэри его больше не любит. Причины, по которым она не хотела с ним встретиться, он считает смехотворными и глупыми. И мы, полагал он, тоже от него откажемся, раз он так себя вел. Теперь ему безразлично, любит его кто или нет! Камни он оставляет Билли. А одежду — мне. Он уходит. Идет на вокзал. Дорогу найдет сам. Там он английские деньги обменяет на австрийские и купит билет на скорый поезд. Если он выпрыгнет из скорого поезда на ходу, то, конечно же, разобьется и умрет. Яда у него нет. Да он слышал: яд иногда подводит. А если он прыгнет в воду, то точно — выплывет. Такой пловец, как он, не утонет. В конце он написал, что мы ему нравимся, а Билли он даже любит.
Папа с мамой, прочитав письмо, прямо задрожали. Папа громко себя проклинал. Оказывается, когда мы спали, а он в гостиной читал газеты, раздался какой-то шум у входной двери. Однако он не обратил на это внимания.
— Ах, я глупец! — восклицал папа.— Почему же я не посмотрел! Дурак набитый!
Мама оделась и сказала папе:
— Для самобичевания нет времени. Быстрее одевайтесь! — приказала нам с Билли. Кинула ключи от машины папе.— Ты с Эвальдом поедешь на Южный вокзал. Я вызову такси и поеду с Билли на Западный.
Потом мама схватилась за телефон, стала звонить в диспетчерскую. Но в пятницу вечером заказать такси — дело нелегкое. Прошло много времени, пока она сказала: «Машина будет через три минуты».
Я уже хотел было идти с папой, но папа перерешил:
— Постой! Один должен остаться здесь у телефона. Для связи.
— А кто? — спросила Билли. Я согласился добровольно.
Папа, мама и Билли кинулись из дома. Но вскоре мама, запыхавшись, вернулась. Она забыла кошелек.
— Не бойся, Эвальд,— сказала мама прежде чем выйти.— Мы его найдем! Я уверена!
Я сел возле телефона и попытался читать газету. Но ничего из этого не получилось. Читать-то я читал, но ничего не понимал. Одна надежда — Джаспер не найдет вокзал. А если найдет — все пропало! Скорых поездов у нас много. Ждать ему не придется.
Через полчаса позвонил папа и сообщил, что на Южном вокзале Джаспера нет. Но папа предупредил полицию. Его будут искать. Может, он заблудился в городе. Папа предусмотрел и другие возможности. Четверть часа назад отбыл скорый поезд, с которым есть телефонная связь. Кондуктор уже предупрежден. Он пойдет по всем купе искать Джаспера. И кондуктор другого скорого, отъехавшего полчаса назад, будет тоже предупрежден на следующей станции. И тоже проследит.
Вскоре позвонила мама.
— Эвальд, голубчик,— сказала она. В ее голосе звучали веселые рождественские колокольчики.— Мы его нашли!
Я сообщил маме о действиях отца. Она пообещала уведомить полицию, чтобы ничего не предпринималось.
Через час вся наша семья была в сборе. Царила чудесная атмосфера. Вели мы себя, как мне теперь кажется, глупо. Мама, к примеру, спрашивала Джаспера, не поджарить ли ему рыбы. Как вы думаете, можно ли человека, собравшегося выкинуться из поезда, спрашивать о рыбе? Папа читал Джасперу программу телевидения и спрашивал, что ему хотелось бы посмотреть. Советовал ему «Высокого блондина в черном ботинке». А я? Я дурацки улыбался Джасперу.
Билли была благороднее. Она не делала ничего. Вечером, когда мы чистили зубы в ванной, Билли сказала, что не боялась за Джаспера.
— Я была уверена, что он не выбросится. Он только хотел, чтоб мы видели, как он страдает.
— Откуда ты знаешь? — спросил я, сплевывая пену.
— Я так думаю. Он не сделал бы этого. Я посмотрела расписание. Там были три скорых поезда, куда он мог бы сесть. Но не сел. Он ждал. Ждал нас.
Позже, в постели, я долго думал об этом. Может, Билли и права. Но, наверное, в конце концов он все равно бы сел в поезд и выпрыгнул, если бы его не нашла мама. Потому что вернуться и сказать: «Я передумал» — невозможно.
Суббота, 22 августа
Мама послала меня с Билли в магазин и попросила побыть там подольше. Она хотела поговорить с Джаспером. Папу еще раньше она услала проведать бабушку.
— Понимаешь,— сказала мама Билли, немного смущаясь,— я могу любить человека, даже если он неблагоразумный. Я хочу сказать это Джасперу. Я люблю его, несмотря на то что он бьет зеркала, буйствует и вообще такой, как он есть. Мое сочувствие ему — не просто сочувствие.
Билли, не проронив ни слова, взяла сумку и направилась к двери. Мама ей вслед прокричала:
— А тебя буду любить, даже если ты будешь получать двойки, красть и курить!
— Как мило с твоей стороны! — сказала насмешливо Билли. Но думаю, мама этого не услышала, мы были уже за дверью.
Мы купили, что нужно, и пошли в кафе поесть мороженого. Там мы говорили о жизни, ее коварстве и о Джаспере. А потом и о том, как изменилась этим летом мама. Лишь заметив в сумке растаявшее масло, мы пошли домой, чтобы у нас еще и молоко не прокисло.
Джаспер был с мамой на кухне. Он ел жареную рыбу. И был почти счастлив. С обеда и чуть не до часу ночи мы смотрели телевизор. Такое у нас бывает редко. Наверное, потому, что все были потрясены.
Воскресенье, 23 августа
Спокойный день. Джаспер, лежа в постели, поедал гору жареной картошки, которую ему наготовила мама. И читал книгу «По следам Финегана». Я говорю об этом не потому, что злюсь на Джаспера, а из-за мамы. Она за мной так ухаживает, только когда я бываю болен. Да и то дает мне настой ромашки, а вовсе не жареную картошку. В ответ на мое брюзжание мама объяснила, что Джаспер болен, болен душевно. А такое не излечивается настоем ромашки.
Понедельник, 24 августа
Утром позвонила госпожа Пикпир. Первой взяла трубку мама, услышав ее голос, отдала трубку папе.
— Не хочу разговаривать с этой женщиной,— сказала она. Папа заверил госпожу Пикпир, что Джаспер «happy and well up» («счастлив»), что он «а good child and high intelligent darling» («хороший и умный ребенок»), Джаспер слушал этот разговор с ухмылкой. Папа, положив трубку, прошептал маме: «Она никак не может этого понять. Глупая гусыня!» Мама в ответ прошептала, что нельзя огульно обзывать человека, если не знаешь, почему он такой. «Мы уже раз ошиблись с Джаспером»,— добавила она.
Больше в этот день ничего не произошло. Ах, да! Чуть не забыл! Когда я был в комнате Джаспера, то увидел на голубеньком столе листок. Там было написано красным карандашом:
24, 25, 26, 27, 28
и черным: 29.
Сначала я ничего не понял, но потом вспомнил, что 29 — день отъезда.
Вторник, 25 августа
Я спросил у мамы, не можем ли мы оставить у нас Джаспера навсегда. Мама покачала головой:
— Если они его не оставили Мэри, то и нам не оставят.
— Но ведь они не любят его.
— Это говорит Джаспер. Госпожа Пикпир, наверное, думает по-другому. Я даже уверена. По-своему, конечно, она его любит. Билли ведь тоже говорит, что я люблю вас не той любовью.
Я сказал маме, чтобы она не огорчалась из-за Биллиных речей:
— Она так не думает!
Мама вздохнула:
— Кроме того, есть еще кое-что,— и замолчала, не решаясь продолжать.— Есть еще одна проблема...— мама опять споткнулась.— Он... Он...
— Что еще? — допытывался я.
Мы сидели на кухне и чистили картошку. Когда мама замолчала, вошла Билли.
— О чем речь? — спросила она.
Мама вертела перед глазами картофелину, будто видела ее первый раз в жизни. Потом, посмотрев на Билли, решилась:
— Он любит тебя, Билли.
— Вот как! — произнесла Билли не без гордости.
— Да, так! Хочет с тобой обручиться.
— Этого еще не хватало! — пробормотала Билли, опускаясь на ведро с очистками.
Такой беспомощной я ее никогда не видел.
— Он еще и поэтому хотел уйти из жизни,— сказала мама.— Он считает, ты с ним не обручишься.
— Но ведь он ребенок!
— Он младше тебя на год.
— Что же делать?
— Не знаю! — ответила мама.— Он попросил меня спросить о твоем согласии. Я это и делаю.
Билли вскочила с мусорного ведра.
— А ты не сказала ему, что он слишком молод для меня, и вообще?..
— Нет! — ответила мама.— С его стороны — это признак большого доверия. Да и что говорить! Я счастлива, что он жив!
— Как он вообще пришел к такой мысли?
Мама приложила палец к губам и кивнула в сторону комнаты:
— А почему бы и нет? Если человек любит кого-то и тот его тоже, им нужна уверенность. Раз у него нет больше Мэри, он сделал выбор. Не меня же или Эвальда ему выбирать!
