Станислав Востоков - Фрося Коровина
Жмыхов с отобранными у сына ключами залез в «Беларусь». А ребята добирались до Полево с Петром Сергеевичем.
Школьники были уверены, что учитель их поругает. Но он неожиданно похвалил. Больше того, сказал, что гордится ими, хотя брать без спроса чужие тракторы, конечно, нехорошо.
Уставшая от всех этих приключений Фрося быстро уснула. Она даже не слышала, как Петр Сергеевич высадил ее одноклассников у Полевской школы, где их уже ждали родители. Проснулась она, только когда машина с рычанием забралась на горку в начале Папаново и поехала по его единственной улице. Подпрыгивая на ухабах, автомобиль освещал то вечно раскрытую калитку Никанора, то просевшую от снега крышу клуба, то крыльцо церкви. Фросе вдруг показалось, что она снова попала в то место Музея деревянного зодчества, где собраны отдельные части домов.
Наконец машина остановилась у опустевшего двора Коровиных. Возле них учитель и ученица с удивлением увидели половину какого-то человека. Он подошел поближе к фарам, к его нижней половине добавилась верхняя часть, и Фрося узнала дальнего родственника Филимона. Проведав по своим колдовским каналам о неприятности с домом двоюродной сестры, он пришел, чтобы забрать ее внучку.
Филимон поздоровался с учителем и попросил освободить Фросю от занятий, пока ее жилище не вернется на место. Петр Сергеевич не возражал. Он даже пообещал, что завтра приедет в Папаново с остальными учениками и поможет собрать дом.
Чтобы как-то отблагодарить учителя, колдун окинул беглым взглядом автомобиль и сказал, что Петру Сергеевичу надо поменять прохудившийся шланг на бензонасосе. С этими словами он увел Фросю в темноту, оставив потрясенного Петра Сергеевича стоять у деревянных ворот.
Возвращение
Следующий день был великолепен! Облака, чтобы не портить торжественного момента, держались подальше от Папаново. Небо украшал только шар солнца, похожего на огромную новогоднюю игрушку. Снег сиял изо всех сил, желая создать у папановцев хорошее настроение. Даже обычные серые вороны сегодня выглядели празднично- голубыми.
Ровно в два часа в начале деревни показалась полицейская фуражка. Она словно необычный зимний гриб вырастала над пригорком, вытягивая за собой сначала лицо и плечи Мокроусова, а затем его руки, ноги и наконец мотоцикл с коляской. Следом из-за пригорка появились пять «Камазов», нагруженных домом Федора Коровина.
У опустевшего двора за избой кузнеца их уже поджидали.
Разумеется, тут были Фрося и лесник Филимон. Рядом стояли отец Игнатий и кузнец Мелентий, который специально отпросился с работы, чтобы помочь соседям поднять дом. Была тут вся папановская школа во главе с Петром Сергеевичем и находящийся при ней детский сад в составе четырехлетнего Жмыхова. Дошкольник держал наготове неизвестно где добытый огромный гвоздь и мечтал поскорей его куда-нибудь забить.
Наконец, тут был Герасим, которого Филимон смог разбудить настоем каких-то колдовских трав. А на отшибе, вдалеке от всех, стоял замученный собственной совестью принципиальный пьяница Никанор. Он смущенно поглядывал на свои не однажды залатанные валенки и очень надеялся, что ему дадут загладить вину переноской самых тяжелых бревен.
Когда караван «Камазов» добрался до места, Мокроусов лихо соскочил с седла. Он поприветствовал собравшихся и начал руководить разгрузкой. По его предложению Петр Сергеевич и Соболь забрались в кузов, чтобы подавать оттуда части дома. Фрося, Жмыхов и Петухов носили детали полегче: ставни, наличники и причелины. А самые тяжелые бревна таскали Никанор и Герасим. Правда, такая работа была для пьяницы непривычна, и через три бревна у него заболела спина. Тогда ему поручили присматривать за дошкольником. Они до самого вечера вместе ходили по двору и думали, куда бы приспособить огромный гвоздь.
Но все-таки самым главным человеком на стройке был Омельянов. Сверяясь с собственноручно нарисованным планом дома, он внимательно следил, чтобы бревна на старое место укладывали по порядку, в соответствии с нанесенными на них номерами.
К концу дня над квадратом голой земли с двумя печами поднялся испещренный белыми цифрами первый этаж — подклет, с примыкающим к нему куровником. На другой день его надстроили избой, горницей и поветью. А еще через два дня дом накрыли тесовой крышей.
Вот тут-то и пригодился огромный гвоздь Жмыхова. Им Фрося лично прибила к стене «лицо» своего жилища, то есть табличку с надписью «Жилой дом зажиточного крестьянина Федора Коровина. Начало 19 века». Затем из амбара принесли сложенные там вещи и расставили по местам. Фрося была уверена, что теперь даже бабушка не заметит случившихся с домом перемен. Но она ошиблась.
Аглая Ермолаевна вернулась в Папаново вечером тридцать первого декабря. Ее через разыгравшуюся вьюгу привез на сельсоветской машине Петр Сергеевич.
Он хотел помочь старухе выбраться из автомобиля, но Аглая Ермолаевна ответила, что она — не какой-нибудь инвалид, и, опершись на костыли, гордо понесла загипсованную ногу к резному крыльцу.
Сердито сопя, хозяйка дома открыла дверь, проковыляла через сени в подклет и удивленно замерла.
На кухне было полно народу. За празднично накрытым столом-верстаком, под свисающими с потолка разноцветными гирляндами, сидели: ее дальний родственник Филимон, отец Игнатий, какой-то полицейский, незнакомый парень-усач, кузнец Мелентий со своей женой и уж совсем неожиданный Никанор. У пышной елки в углу стоял медведь Герасим с бородой из ваты и наряженная Снегурочкой Фрося, которая держала новогоднюю открытку от родителей. Жмыхов и Петухов с оранжевыми бумажными носами изображали снеговиков.
Не ожидавшая ничего подобного старуха бухнулась на сундук, где ее прадед хранил плотницкие инструменты, и обвела долгим взглядом кухню. Все так внимательно следили за хозяйкой дома, что было слышно, как на печке Курица во сне бормочет: «Корошо!».
Хотя кухонная утварь находилась на прежнем месте, цепкий глаз Аглаи Ермолаевны сразу заметил, что стены проконопачены совсем свежим мохом, а на русской печке новая штукатурка.
Старуха медленно повернула голову к праздничному столу и страшным голосом спросила:
— Что случилось с домом?
Напоследок
Если вам доведется побывать летом в Вологодской области, обязательно навестите деревню Папаново. Живописная дорога, бегущая между зеленых полей вдоль реки Тошни, приведет вас к единственной деревенской улице.
На ней вы увидите старый клуб, где по выходным поет местный хор, и красивую деревянную церковь. Но главная достопримечательность Папаново — это трехэтажный дом зажиточного крестьянина Федора Коровина, построенный еще в начале девятнадцатого века.
Если вы очень вежливо попросите, то, возможно, хозяйки дома, крепкая старуха и ее внучка, расскажут вам его удивительную историю. Может быть, они даже позволят вам войти на кухню, чтобы вы своими глазами увидели огромный двухсотлетний сундук, где их предок хранил плотницкий инструмент, и расскажут, чем поветь отличается от подклета. Только, пожалуйста, постарайтесь не упоминать в этом доме ни о каких музеях! Иначе хозяйки попросту выставят вас за ворота. Во всяком случае, крепкая старуха это сделает наверняка!
Небольшое пояснение к пояснению уже довольно большому
Когда рукопись была закончена, я, как и положено, отправил ее в издательство. Через неделю главный редактор позвонил мне и сказал:
— Ваша история мне понравилась. Но боюсь нынешние дети не поймут всех этих подклетей и охлупеней. Не могли бы вы, ну, э-э, написать нечто вроде словарика к книге?
Я пообещал попробовать. Но пообещать это одно, а написать совсем другое. Ведь словари пишут специалисты. А я, хоть и прочитал несколько статей по северной архитектуре, не мог похвастаться обширными знаниями в этом вопросе. Как же я буду писать словарь?
И вдруг меня осенило. Я сел за компьютер и написал письмо Ивану Михайловичу Омельянову с просьбой прислать материалы, где бы в доступной форме объяснялись особенности вологодской архитектуры. Вечером того же дня пришел ответ. К моей радости в письме содержалась большая статья Омельянова. Она называлась «Вологодское зодчество в контексте развития российского государства». Однако когда я начал ее читать, моя радость исчезла. Вот отрывок из статьи.
«Истоки русской народной резьбы, по мнению ряда крупных специалистов, уходят корнями в скандинавскую мифологию и язычество. Например, солярный знак — явный языческий символ. Тоже можно сказать и про резного коня, который завершал крышу дома и именовался охлупенем. Он, очевидно, также происходит из дохристианских обычаев и является протекционной деталью декора».
В новом письме я вежливо попытался объяснить Ивану Михайловичу, что я пишу книгу для младших школьников, а чтобы понять его статью, нужно не только закончить школу, но и желательно получить хотя бы одно высшее образование. Для большей ясности я прикрепил к сообщению свою повесть. В ответ Омельянов прислал письмо, где особенно часто повторялись слова «профанация» и «дискредитация». Короче говоря, он был очень сердит.
