Сусанна Георгиевская - Фея горького миндаля
«Каково тебе?» — спросила Катя у дождика.
«Тики-тук», — пробормотал дождь. Это он колотил о наружные стены дома, о стёкла, хлопал по лужам и барабанил пальцам и о листки деревьев.
«Тебе каково?» — спросила Катя у дерева.
Но ветки дерева гнулись к земле, так сильно их колотил дождь, и ничего не ответили Кате.
Всё на земле как будто бы потеряло голос. У всего на свете был теперь только голос дождя. Лужи покрыло ямками — это об воду колотил дождь; серо и голо сделалось в комнате — это дождь стекал с другой стороны стекла так осторожно и медленно… Стекал и пел: «Тики-тук».
Тики-тук росло. Оно стало огромным. Тесно сделалось Кате во мгле потемневшей комнаты. Она потихоньку спустилась со стула, потом по ступенькам крыльца…
Поморгала и осторожно шагнула в дождь.
Вот перед нею улица. Не слышно ничьих шагов, не видно даже знакомой Кате облезлой собаки, перебегавшей так покорно и медленно от одной урны к другой, — городской печальной собаки, навечно подлез вшей хвост.
Поблёскивая, высоко вздымались крыши дворца — минарета. Притихли калитки, молчали, не отвечая Кате. Но пели что-то свое облезлые стены странных домов — без окон. Окна этих домов выходили в сады, а сады — Катя знала это — лежали посредине больших дворов.
Булыжники мостовой, став мокрыми, сделались молодыми, гладкими, без сучка и задоринки. И блестели. И были скользкие. Катя запела песню, которую сочинил Серёжка Прокофьев.
Человек идет под дождём,И зонтом от дождя укрывается,И песней своей наслаждается.Идёт он далеко, куда-нибудь.Без папы, без мамыОн свой продолжает путь…
Катя всё шла и шла, пока не перешагнула невидимой городской черты. А за городской чертой начинался пригород. А пригород был горок: высокой, широкой горой, заслонившей небо.
Гора рассекалась дорогой. С обеих сторон дороги росла трава. А меж трав проглядывала земля — вся влажная. Тут и там одинокое дерево, нежно шуршавшее под дождём. «Тики-тук…» — говорили деревья.
Катя всё шла и шла — очень маленькая в этом большущем царство дождя и гор.
Навстречу ей бежал дождь.
Всё дальше и дальше шагала Катя. А это значит — все выше и выше поднималась она.
Шаг, ещё шаг… Как далеко, однако… Глянет вниз — не видно подножия горы. Глянет вверх — не видно ее вершины.
Шаг, ещё шаг… Короткие, маленькие шаги. Но шагов было много. И хоть дорога длинная, всё же, должно быть, бывает конец и у самых длинных дорог.
Напротив горы, по которой шла Катя, стояла другая гора. Тоже очень большая. Там виднелся разрушенный дом, который зовётся храмом. От храма остались одни картины. Они блестели под дождиком. Эти картины были когда-то внутри большущего храма и назывались: роспись. Но вот обрушились стены, открылась роспись…
На той стороне (на стороне больших и далёких гор) стоял ещё один дом, очень белый и не совсем разрушенный, — стоял, мелькая навстречу Кате.
Она не знала, что в этом большущем доме когда-то жили монахи и что были они одеты в плащи с капюшонами, которых Катя в жизни не видывала.
Она видела брюки у женщин на берегу моря, очки, сквозь которые не угадать глаз, заклеенные белой бумагой носы (от солнца). Но никогда не видывала она широких, темных плащей с капюшонами.
И вот как будто бы промелькнула тень на той стороне гор. Тень, похожая на монаха. Катя не знала, что значит монах, но знала, что значит тень.
Тень мелькнула, пропала… Вслед за ней показалась другая тень. Цепочка теней — как шествие.
Горы были старые и много чего перевидели на своем веку… А век — это… Что такое век? Десять раз десять — век. А века? Много раз десять по десять.
…По дорогам вековых гор шагали тени. Такие тени зовутся тенями прошлого.
Катя споткнулась о какую-то железяку, наклонилась и подобрала ее.
Железяка была подковой от жившей когда-то на свете лошади. Лошади в этих горах тогда ещё были маленькие, маленького росточка — горные лошади. Низкорослые, словно мулы, — смесь лошади и осла. И подкова, которую подобрала Катя, была не такой, как подковы от наших сегодняшних лошадей. Не дырки от гвоздиков были в подкове, а зубчики. Так когда-то, очень давно, работали кузнецы. Дождь, и ветра, и время смыли верхний земной покров, обнаружив подкову.
Железяка как железяка! Девочка повертела её в руках и кинула прочь. Она не знала, как бы обрадовались «железяке» работники городского музея.
Гора, на которой стояла Катя, была вся сплошь в каких-то странных пещерах: словно квадраты, вырубленные из камня в этих больших горах. Пещеры были прорублены теми людьми, которые жили здесь задолго ещё до нас. За много веков до Кати. А век — это что? Десять и десять. В общем, десять раз десять… Ну, а века? Это много раз десять по десять.
Пещеры вырубили в скале строители древнего города, что поджидал Катю на самой вершине высокой горы. Но Катя была ещё только на середине горы и ничего не знала про этот город. Она измокли, озябла и спряталась в одну из пещер. На полу в пещере лежали камешки. Катя их подобрала, она начала ими играть. Эти камешки были старые, как скала, ещё древнее, чем древний город, который поджидал Катю.
Она подкидывала кремушки, стараясь их поймать на лету. Катя думала только о кремушках. Но кремушки не всегда хотели падать в ее намокшие от дождя ладони. Они падали на гранит. А гранит был скалой. Кремушки были древние, как скала, но как только до них дотронулась Катя, они сразу помолодели.
Потому что были волшебными… Всё волшебное, что окружает нас, — молодое и древнее, иногда прожившее много веков, но начинающее свой век сначала, сначала…
Вот, например, дождь. Кажется, нету ему конца… Глядите-ка — разрядился, помолодел, стал уже больше не ливнем, а обыкновенным слепым дождём. Сквозь дождь показалась радуга. Она соединила обе горы: ту, на которой когда-то жили монахи, и ту, по которой шагала Катя к покинутому древнему и молодому городу. Он стал молодой оттого, что лежал под радугой. Ведь радуга была молодая! И похожая на коромысло.
Дождь прошёл. Наступили вёдра.
Глава XIV. Древний городок
Жила-была на свете трава, скала и деревья, и жила-была Катя.
Катя шагала в гору. Вот уже и дождь окончился, но она не спускалась вниз, а шла вверх, всё вверх!..
Завиднелись на широкой дороге железные кованые ворота. Катя увидела перед собой кованые ворота, но нисколько не удивилась. Если бы ей удивляться да удивляться, так что б это было с ней?!
Итак, впереди стояли ворота древнего города. Когда-то они закрывались на ночь от неприятеля. Но Катя была приятелем, и для неё ворота были открыты настежь.
Она шагнула в ворота и вошла в неслыханный и невиданный город.
Кто-нибудь подумает, что с нею случилась сказка. Но есть у нас и на самом деле этот полуразрушенный, древний город. Он стоит на высокой горе и разрушается от ветров.
Перед Катей были старые мостовые. Представьте себе мостовые, по которым когда-то ходили люди, проезжали телеги…
Не стало людей, лошадей, телег… Но ведь мостовые — они из камня, поэтому всех живучее.
Телеги и лошади умерли. А борозды от телег все жили. И умрут они только тогда, когда умрёт каждый камень на мостовой.
«Тебе хорошо?» — сейчас же спросила Катя.
«Мне так себе, — ответила мостовая. — Как мне может быть хорошо, когда по мне шагают одни экскурсанты… Никто не чинит меня, никакие гудронщицы в брюках, вымазанных гудроном. Никто не устраивает рядом со мной перекур… В общем, мне скучно. Мне не особенно хорошо».
«А тебе каково?» — спросила Катя у старого, разрушенного колодца.
«Мне так себе, — ответил колодец. — Каково может быть колодцу, когда никто из него не черпает воду, кроме сторожа по охране памятников старины… И то, скажу тебе по секрету, не для себя, а для своей лошадёнки. Мне обидно. И скучно. Мне так себе. В общем, мне не особенно хорошо, Катя…»
Но над городом было небо, умытое только что прошедшим дождём. И ему было хорошо оттого, что посредине стояло солнце. Солнце было такое яркое, что от земли поднимался пар; такое тёплое, что принялось сушить намокшее платье Кати и её осенние, кое-как зашнурованные ботинки.
Обрадовались разрушенные дома, что их увидела девочка: им было скучно стоять без дела — ведь сегодня здесь не было ни одной экскурсии.
Всё вокруг ей обрадовалось, каждый камень на мостовой. Сперва эти камни блестели от только что прошедшего дождика, но вдруг… раз-два! — и сделались старые, выщербленные, пожухлые… Их обогрело солнце, они просохли.
…Дом. И ещё один… Стоит почти совершенно целый. Только людей в нём нету. Люди — ушли. Они ушли дорогой веков…
Куда? Вон на то древнейшее кладбище, что на самом краю старинного города?..
Катя про это не знала. Необитаемый дом был для Кати живым. Она вошло в пустое, покинутое обиталище.
