Юрий Сальников - Шестиклассники
Она не стала ничего объяснять и молча отошла к своей парте.
За спиной опять раздался смех. Лядов что-то шепнул Галкину, и оба захохотали. Ну и пускай, пускай думают что угодно, раз они такие противные — сплошные двоечники, прогульщики и обидчики!
В перемену Таисия Николаевна, заглянув в класс, сама поинтересовалась, почему вчера не было Галкина. Лёня ответил не задумываясь:
— Болел! Голова, знаете, как трещала!
Таисия Николаевна спросила у Гроховского, и он тоже заявил, что болел.
— Странная эпидемия, — покачала головой учительница и велела друзьям принести на следующий день от родителей записки с объяснением, почему каждый из них пропустил занятия в школе.
Гроховский помрачнел, а Лёня поспешно заявил:
— Альбом-то для выставки я принёс!
Он, конечно, хотел «задобрить» Таисию Николаевну: вот, мол, какой я, почти в срок принёс!
Учительница кивнула и, выходя из класса, сказала, чтобы Дима Шереметьев взял у Лёни альбом и положил в шкаф.
Дима немедленно подлетел к Галкину:
— Давай, давай! А коллекция где?
Коллекции у Галкина не было. Тогда Шереметьев выхватил у Лёни синюю тетрадку, какие продаются для рисования, и перелистал её всю очень быстро. И вдруг, глядя прямо на Галкина, засмеялся тоненько-тоненько, словно издеваясь. Потом отошёл к своей парте и снова оглянулся, не в силах скрыть какую-то непонятную, переполнявшую его радость. А Галкин, наоборот, нахмурился и стал совещаться с Гроховским.
Странное поведение Шереметьева объяснилось после уроков.
Едва показалась Таисия Николаевна, которая к концу дня опять зашла проведать своих воспитанников, как Дима крикнул:
— А Галкин обманул! Сдал альбом, а это вовсе не его!
— Как не его? — удивилась Таисия Николаевна.
— Он рисовать не умеет, а тут нарисовано!
— Может быть, он научился?
— Да нет! — уверял Дима. — Тут совсем другое!
Таисия Николаевна стала просматривать альбом. А Шереметьев, торжествующе улыбаясь, ёрзал на месте и поминутно оглядывался.
— Сиди ты! — одёрнул его сзади Гена Кузеванов.
— А пусть не обманывает! — даже привстал с места Дима. — Мы собираем, что за лето сделали. А он ничего летом не сделал, только нахвастался, а теперь хочет обмануть!
Может, и правдой было то, что выкрикивал сейчас Дима Шереметьев. Но так нестерпимо хотелось ему уличить товарища, так давно он, видно, ждал этого случая и так откровенно торжествовал сейчас победу, что Аня возмутилась его подлой зловредностью. И, несмотря на то, что Дима был в числе примерных учеников, которые хорошо учатся, не пропускают занятий и образцово сидят на уроках, а Лёня Галкин являлся одним из тех бездельников, прогульщиков и обидчиков, от которых страдала Аня и весь класс, Аня, не рассуждая, безоговорочно встала на сторону Лёни Галкина.
— Ничего не значит, — крикнула она. — Ничего не значит, когда сделано! Я тоже растения тундры сейчас готовлю!
— Конечно, конечно, — зашумели вокруг другие ребята.
Наверное, многим не понравилось, как Шереметьев налетел на Галчонка.
Аня с тревогой смотрела на учительницу, которая ещё не произнесла ни слова. Неужели она будет хвалить Шереметьева, а Галкина поругает? Замечает она или не замечает, что весь класс настроен сейчас против Шереметьева?
До сих пор Таисия Николаевна делала всё, что делают другие руководительницы: интересовалась учёбой, ходила к ученикам, изучала, кто как живёт, кто с кем дружит. А вот теперь она впервые стояла перед классом, и от неё ждали ответа, по которому можно сразу понять, справедливая она или несправедливая.
И она сказала:
— Я считаю, что Аня Смирнова права. Нет беды, если мы приготовим для выставки что-нибудь сейчас. Летом не успели сделать, а впечатлений много. И хорошо, если Лёня потрудился теперь.
— Так ведь он не сам! — опять выкрикнул Шереметьев.
Таисия Николаевна, пристально глядя на него, вдруг спросила:
— А чему ты радуешься?
Ага! Значит, и она заметила, как он злорадствует! Тут уж все ребята, осуждая Диму, зашумели:
— Сам не сам — не важно! Главное — сделано! Нечего приставать!
Но Таисия Николаевна успокоила класс:
— Подождите. Защищая Лёню Галкина от ненужных придирок, мы не можем пропустить без внимания и слова Димы.
Аня только сейчас поняла, что для полной ясности, конечно, нужно выслушать Галкина. Возмущённая поведением Шереметьева, она готова была всё простить Лёне, даже если он виноват. А учительница, осудив Шереметьева, решила разобраться до конца. И это тоже было справедливо!
Лёня встал, подтолкнув локтем Стасика. Встал и Гроховский.
— Вот, — начал Лёня. — Рисовал он. И писал кое-что. Ну и я… Оба мы.
— Оба альбом делали? — переспросила Таисия Николаевна.
Лёня и Стасик вместе кивнули.
— А почему выдаешь его за свой?
— Так он его и есть! — воскликнул Стасик. — Я только помогал ему.
— Чтобы красивее было, — добавил Лёня.
— Так, — Таисия Николаевна задумчиво перелистала тетрадь. — Рисуешь ты хорошо. Я рада, что у нас в классе появился такой художник. А сам к выставке что-нибудь готовишь?
Гроховский заулыбался:
— Хотел рисунки. Когда ехал сюда в поезде, из окна вагона рисовал. Доделать надо, да времени нет. Всё над этим сидели.
— Так, — повторила Таисия Николаевна медленно. — Значит, своё отложил, чтобы товарищу помочь?
— Ну да.
— Молодец! Ты хороший друг, Стасик. И я думаю, Лёня не будет возражать, если мы на этом альбоме так и напишем — тут пока нет никакой подписи: «Делали Лёня Галкин и Стасик Гроховский». Согласны?
— Согласны, согласны! — закричал Лёня, а за ним и ребята.
Все с улыбкой оглядывались на Стасика: довольны были таким решением. Дима Шереметьев дождался, когда стало потише, и снова подал голос:
— Все равно обманул Галкин! Он ещё коллекцию обещал, а её нет!
— А ты ежа обещал! — выпалил Лёня. — Где твой ёж?
— Сдох! — ответил Шереметьев. — Нет больше ежа!
— Ну, так вот и коллекции нет. Перепуталась вся трава.
— А говорил — сделана!
— Сиди ты! — ещё раз одернул Шереметьева Гена Кузеванов.
Таисия Николаевна сказала:
— Лёня Галкин в день переклички поторопился сообщить нам, что у него для выставки все готово. Лучше, ребята, сначала сделать, а потом говорить.
— Вот, вот, — поддакнул Дима.
— А ты, — обратилась к нему учительница, — никогда не рой яму другому, ненароком и сам в неё угодишь!
Эти слова вызвали смех. Кто-то из соседей Димы даже прихлопнул его по плечу: дескать, проваливайся в яму!
Дима покраснел и замолчал.
В классе начался новый разговор — о сегодняшних занятиях.
Аня слушала теперь Таисию Николаевну, следя за ней признательным взглядом, полным уважения.
Фраза, которую ребята охотно произносили раньше, — «Таисия Николаевна у нас хорошая!» — наполнилась конкретным смыслом. С радостью ввела Аня Таисию Николаевну в круг самых дорогих людей, которые во всём умеют правильно разбираться и всегда бывают справедливыми.
В заключение Таисия Николаевна напомнила Галкину и Гроховскому, что ждёт их завтра с записками от родителей. И хотя это были уже неприятные для ребят слова, все их восприняли как надо: ведь и это справедливо.
Выходя из школы с девочками, Аня видела, как Галкин и Гроховский бок о бок удалялись по улице вдвоем, отколовшись от остальных мальчиков. О чём они говорили? Об альбоме? О коллекции? Или о записках из дому?
Аня проводила Машу Гусеву, потом повернула назад к себе и у ворот своего дома столкнулась с Гроховским: он шёл, конечно, от Галкина.
Выглядел Гроховский таким скучным, что его узкое лицо, казалось, вытянулось ещё и острый длинный нос торчал ещё сильнее. Мальчик даже не заметил Аню, прошёл мимо, но она окликнула его:
— Послушай, Гроховский. Ты всё-таки нарисуй плакат о чистоте, ладно?
Он остановился.
— Какой плакат?
— А я дам текст.
— Давай, ладно…
Он стоял и не уходил, разглядывая землю под ногами, хотя говорить было больше не о чем. Аня тоже не уходила, а смотрела на Гроховского и чувствовала, что, наверное, ему трудно сейчас идти домой. Совершенно ясно, что никто из них — ни он, ни Галкин — не болел никакой болезнью, а просто прогуляли.
— Значит, нарисуй, — ещё раз сказала Аня и вдруг неожиданно для самой себя спросила: — Вы почему вчера не были-то?
Всё так же разглядывая землю, перекатывая ботинком какой-то камешек, Гроховский ответил нахмурившись:
— В лес ходили. Коллекцию Галкину собирали.
— Могли бы и в другое время, — заметила Аня. — Не обязательно, когда уроки.
— Так и хотели, да не получилось. А откладывать нельзя было. Ну и вот. — Гроховский вздохнул. — Ладно, давай завтра текст.
— Хорошо, — кивнула Аня и добавила: — А в редколлегию хочешь выберем? Вот будем выбирать в отряде, и я тебя выдвину. Только не знаю как… Надо лучших, а у тебя двойка и прогул ещё…
