Мигель Делибес - Опальный принц

Кико молчал. Витора добавила:

— Если Вито перестанет тебя любить, кому ты тогда будешь нужен? Разве Вито плохая? Ну, давай отвечай.

Кико молчал, плотно стиснув губы. Вито продолжала:

— Ты описался, да? Когда ты научишься ходить в уборную, как взрослый? Ну скажи, когда?

— Не знаю, — наконец ответил Кико, уныло потупившись.

Витора обтерла руки посудным полотенцем. Ее запястья никогда не распрямлялись, как у других. Открыв красный шкаф, она пошарила там, достала другие штанишки и села на низенький стульчик.

— Подойди ко мне, — сказала она.

Кико покорно приблизился. Она расстегнула бретельки.

— Мама нашлепала тебя, да?

— Да.

— По попке?

— Ага.

— Будешь еще писаться?

— Нет.

— Посмотрим.

Она вывела его на кухню и сказала:

— Жди здесь. Вито будет одеваться.

— Ты пойдешь гулять, Вито?

— Нет. Фемио поднимется сюда.

— А-а.

Он слушал, как она раздевается в гладильной, и вдруг крикнул:

— Вито!

— Что?

— Я отрежу себе дудушку.

Витора вылетела на кухню в комбинации, с вытаращенными от испуга глазами.

— Забудь об этом и не вспоминай никогда.

— Отрежу, — сказал Кико. — Отрежу папиным ножиком.

— Послушай меня, — сказала Вито. — Сделаешь это — сразу умрешь, так и знай.

Она вернулась в гладильную, но оставила дверь открытой. Время от времени она высовывалась и видела, что мальчик стоит неподвижно, спиной к ней, под неоновой лампой. Вошла Мама и протянула ему круглую булочку с куском ветчины внутри.

— Возьми, — сказала она ему, хмуря брови. Потом повернулась к полуоткрытой двери: — Витора, последите, чтобы он все съел.

— Не беспокойтесь, — ответила Витора.

Мама вышла. Кико куснул бутерброд. Когда Витора вернулась на кухню, с накрашенными губами и подсиненными веками, в своем выходном платье, Кико сказал:

— Как ты хорошо пахнешь, Вито.

— Вот видишь.

— Это чтобы тебя нюхал Фемио?

— Угадал.

Витора терпеливо докармливала его бутербродом, когда раздался робкий звонок: «ри-им».

— Это он, — встрепенулась Вито.

— Фемио?

— Фемио. Беги открой. — И она стряхнула крошки с колен.

Кико потрясенно уставился на военную форму. Он разглядывал рекрута с головы до ног. Тот явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— Здесь живет?.. — начал он.

— Проходи, Фемио! — крикнула Вито изнутри.

Кико шел за ним по пятам, рассматривая армейские ботинки, фуражку, которую солдат нес в руке, складку на спине гимнастерки. Наконец он сказал:

— Ты будешь убивать Роситу Энкарнаду?

— Нет, ты только погляди на нее, — сказал Фемио. — Шустрая девчонка, однако.

Витора притворилась рассерженной.

— Это же мальчик, остолоп, — сказала она. — И потом, что может знать ребенок? Садись.

Фемио сел на белый стул и начал оправдываться:

— Да кто их там разберет, этих барчуков, по виду и за девочку сойдут.

Фемио говорил, а Кико смотрел ему в рот; слова Фемио лились тускло, монотонно. Витора напустилась на него:

— Слушай-ка, умник, ты хочешь, чтобы у четырехлетнего парня росли усы?

Солдат быстро пожал плечами три раза подряд, словно подпрыгивал в седле, не в силах совладать с конем.

— Да я ничего не говорю, провалиться мне на этом месте, — сказал он.

Кико не отрывал от него упоенных глаз. Он страдал оттого, что Фемио не уделял ему особого внимания, и потому переместился поближе.

— Я отрежу себе дудушку, — сказал он, расставляя ноги.

Фемио ткнул в него большим пальцем.

— Ай да молодчик! Сразу берет быка за рога. — И он состроил комичную гримасу. — Не думай, — добавил он, — может, это не такой уж плохой выход.

— Папиным ножиком, — продолжал Кико.

— Ты с ума сошел? Сразу же умрешь, — снова заволновалась Витора.

— Брось ты, — сказал Фемио. — Он хочет жить без проблем.

Витора встала перед ним подбоченясь.

— Если ты явился сюда дразнить ребенка, — сказала она, — то можешь немедленно убираться. Фемио поднял обе руки.

— Тихо, тихо, — сказал он. — Первым делом запомни вот что: коли я туда еду, так это вовсе не по своей охоте. И второе: если ты сегодня мечешь икру, так мне еще похуже твоего, ясно?

Витора наклонилась вперед. Она уже кричала:

— Ты мне давай не учи ребенка таким словам, слышишь? Ишь разговорился, как в кабаке!

Фемио замолчал. Витора, понемногу остывая, отступила к другому стулу и уселась, держась очень прямо. Кико следил за солдатом со все возрастающим вниманием. Вдруг он спросил:

— У тебя есть кинжал?

— Нет, паренек.

— И ты едешь в Африку?

— Что поделаешь!

— А когда вернешься, убьешь Вито?

Фемио заерзал на стуле.

— Вот постреленок, — сказал он. — Поглядишь, так у него только одно на уме: убивать да убивать.

Витора молчала. Фемио замурлыкал какую-то песенку, постукивая пальцами по пуговице, и сделал шаг к перемирию:

— И это самый младший?

— Это пятый, — ответила Витора.

— Надо же, как я!

— Я — как ты? — сразу же спросил Кико.

— Ну да.

— Но у меня нет костюма.

— Костюма? Какого костюма?

Мальчик вытянул палец и уважительно дотронулся до форменных штанов.

— Твое счастье, — отозвался Фемио и взглянул на Витору. — Ишь ты, рассуждает как взрослый. Разговорчивый какой. Так это самый младший?

— Младшая — девочка, — сказала Витора.

— Шестеро, — заключил Фемио и склонил голову набок. — Однако они не теряются.

— И еще один на подходе, — добавила Витора.

— Вот это да! Впрочем, что говорить, ему легче поднять две дюжины, чем мне одного.

— Да ты почем знаешь?

Большим пальцем Фемио указал на дверь в коридор.

— Начальник-то? — сказал он. — Да для него сто миллионов не деньги, разве не так?

— Нынче деньги, что вода.

Фемио развел руками.

— Пускай так, — сказал он. — Ну, а коли тебе нравится надрываться здесь за семь реалов, это уже другая песня.

Кико не шевелился, но когда Фемио замолчал, он спросил:

— А пистолета у тебя тоже нет?

— Нету.

— А мне обещала пистолет тетя Куки.

— Тебе легче.

Витора сидела как в воду опущенная. Поставив локти на стол, она подперла голову рукой:

— А что Абелардо?

— Он-то остается. Но с ним мы уже поговорили, я выложил ему все начистоту.

— Вы что, поцапались?

— Ну, не совсем, но кое-что было. Вышли мы с призывного пункта, он и говорит: «Ну и невезуха тебе, лопух», а я ему: «Постой, постой, у меня есть отец, есть мать, по пять пальцев на каждой руке и кое-что еще, так что смотри выбирай слова». Парень сразу же на попятный: «Да я… Да я не о том. Тебе вечно достается что погорячей». А я ему на это: «Знаешь, Абелардо, прежде чем говорить, надо подумать, не то вдруг тебя неверно поймут». Здорово, да?

Фемио поднял голову и стал обозревать кухню. Потом поднялся со стула. Он понемногу осваивался. Кико оглядывал его с ног до головы. Фемио расстегнул карман гимнастерки и вытащил из пачки сигарету «Сельта». Закурив, склонил голову набок и прикрыл глаза. После глубокой затяжки сказал:

— Занятно тут у тебя.

Оглядев плиту с красным верхом, он оперся на нее и ткнул сигаретой в сторону колонки:

— А это для чего?

— Чтобы мыть посуду горячей водой, — ответила Витора.

Фемио усмехнулся.

— Надо же, все удобства, — сказал он.

Кико робко потянул его за штанину.

— Фемио, — спросил он, — ты там убьешь много плохих?

— Нет, парень, — солдат наклонился к мальчику, — охота была.

— А папа убил сто плохих.

— Твой папаша везде поспел.

Вдруг безо всякого перехода Витора громко зарыдала, прикрыв глаза рукавом. Фемио шагнул к ней.

— Ну, не надо уж так, — сказал он.

Витора всхлипывала, икала, бормотала неразборчивые слова. Мальчик обнял ее ноги.

— Не плачь, Вито, — заныл он.

Фемио добавил:

— И чего это тебе вздумалось, скажи на милость? Там и женщин-то нет, так что можешь не беспокоиться.

Витора подняла залитое слезами лицо.

— А черные? — спросила она.

Фемио презрительно скривил губы:

— Черные — да разве это женщины?

Плач Виторы внезапно оборвался.

— Ну, положим, — сказала она, — для того, что вам надо, они еще как сгодятся.

Фемио обнял одной рукой ее спину, его пальцы скользнули за вырез платья.

— Мне по душе беленькое, сама знаешь, и чем белее, тем лучше.

Витора отвела его руку.

— Ну-ка брось, — сказала она и улыбнулась сквозь слезы. — Когда еще теперь мы проведем с тобой вечерок у сеньора Макарио…

— У сеньора Макарио? — переспросил Фемио. — Да меня туда после воскресного и на аркане не затянешь.

— Вот еще! Да он-то чем виноват?

— А тем, что надо все устраивать по-человечески, вот чем. По-твоему, это дело: драть с человека по восемь монет, чтобы потом ты целый вечер прыгал из окна всякий раз, как учуешь полицию?