Владислав Крапивин - Победители
О том, что у дома есть характер, знали только Вовка и Акулич. Но Акулич никому про это не рассказывал, потому что не умел говорить. А Вовка не рассказывал, потому что некому было. О таких важных вещах говорят лишь самым надёжным друзьям, которые всё понимают. Но Вовкин друг Сеня Крабиков уехал. Насовсем. В город, который лежит у Очень Синего моря. Иногда получается в жизни так неправильно: живут два хороших друга, а потом вдруг один уезжает. Далеко-далеко. А второй остаётся. И обоим грустно. Ведь не так легко найти нового хорошего друга. Да если и найдёшь, он не заменит старого.
Летом в доме появился новый жилец. Капитан Самого Дальнего Плавания, который вышел на пенсию. Это был настоящий Старый Капитан.
Как все старые капитаны, он курил большую трубку, скучал по морю и носил куртку с блестящими пуговицами и нашивками.
Он поселился в квартире номер пять у своей взрослой дочери. Дочь говорила, что очень рада. Она и в самом деле была рад. Но Капитан громко кашлял по ночам, и была у него привычка тяжело ходить из угла в угол. А со своей комнатой Капитан сделал что-то непонятное. Он развесил по стенам бело-синие морские карты и фотографии больших пароходов. Напротив двери он прибил портрет бородатого хмурого человека. А в углу у шкафа… Нет, вы только подумайте! Старый Капитан укрепил там на стене корабельный штурвал. А рядом поставил тумбочку с
морским компасом. Компас был величиной с кастрюлю и назывался "комп а с". Тумбочку капитан сколотил сам. Называлась тумбочка «нактоуз».
В компасе не было видно стрелки. Вместо неё качалась на игле круглая шкала с маленькими цифрами и большими буквами; N, O, S, W. Шкала называлась "картушка". Учтите: не "катушка" и не "картошка", а "картушка". Сверху, по краю компаса, лежало широкое медное кольцо, а под ним – на белой внутренней стенке компаса – была черта. Курсовая черта. Раньше, когда компас находился на судне, черта смотрела впёред. Туда же, куда был устремлён нос корабля. А картушка всегда смотрела буквой N на север (под ней всё-таки были спрятаны магнитные стрелки). Когда корабль поворачивал, курсовая черта поворачивалась тоже и скользила над числами картушки. А потом останавливалась и показывала курс: куда плывёт корабль.
Дом – не пароход и не фрегат. Он стоит на месте. И поэтому черта, уткнувшись в стену, застыла на одном курсе: двести тридцать пять градусов. Это было немножко грустно…
…Конечно, Вовка быстро подружился со Старым Капитаном. Они оба любили сквозняки, фильмы про море, серьёзные разговоры и приключения. Оба не любили рано ложиться спать, книжки, где только одна любовь, манную кашу и Аделаиду Фёдоровну.
По вечерам Вовка часто приходил к Старому Капитану. Он крутил штурвал, смотрел на компас и слушал Истории. Их рассказывал Капитан. Истории были разные: про извержение нового вулкана на острове Тристан д'Акунья, про Арктику, про ручного пингвина Сёмку, про плавания по Дуге Большого Круга, про Сингапур, тайфуны и последнего пиратско-
го капитана Питера Гринхауза, который потом исправился и жил на маяке вдвоём с собакой по имени Ахтер-Буба.
Дом тоже слушал истории. Он впитывал их щелями высохших бревен вместе с дымом капитанского табака.
Иногда приходил Акулич. Капитан давал ему сардельку. Акулич хватал её поперёк туловища, уволакивал под нактоуз и там урчал от аппетита. Это урчание напоминало отдаленный шум судовых машин.
Однажды, во время Истории про голубого кита и подводную лодку, поднялся за окнами ветер. Это был августовский ветер – предвестник осенних ветров. Хлопали ставни. Звякали стёкла. Дом скрипел и шеве-
лился. В квартире Петра Ивановича распахнулась форточка, и порыв ветра унёс со стола все жалобы, написанные за этот вечер. В квартире музыканта Соловейкина сама собой тихонько заиграла труба. Замигали лампочки. Акулич притих под нактоузом. А картушка в компасе, покачавшись, вдруг медленно пошла вправо, и курсовая черта сползла на два градуса к югу.
– Мы поворачиваем, – сказал Вовка.
– Ну и дела, – сказал Старый Капитан. – А может быть, это Акулич сдвинул нактоуз?
– Не сдвигал он, – сказал Вовка. – И я не двигал.
– Не мог же повернуться дом, – сказал Капитан.
– Лишь бы не узнал товарищ Кычиков, – задумчиво сказал Вовка.
Дочь Старого Капитана купила телевизор. Она долго вздыхала и жаловалась, что его некуда поставить. Вот когда этажерка стояла в том углу, где сейчас штурвал, в квартире было просторнее и уютнее…
Капитан послушал её речи, подымил трубкой и подарил Вовке штурвал и компас с нактоузом.
У Вовки дома был свой угол. В нем Вовка играл солдатиками, мастерил подъёмный кран и писал письма Сене Крабикову. Сюда же Вовку ставили за всякие провинности: просто другого свободного угла в квартире не было. Вовка прикрепил штурвал и поставил нактоуз.
– Ну вот, – сказала мама. – Теперь стояние в углу превратится для него в сплошное удовольствие.
– Не превратится, – успокоил отец. – Такие игры быстро надоедают.
Угол был на том же месте, что и в комнате Капитана. Только не на втором этаже, а на первом. Картушка покачалась и застыла. Курсовая черта снова замерла над делением двести тридцать пять градусов. Вернее, уже двести тридцать три. А ещё точнее – двести тридцать два с половиной.
Вовка любил разглядывать стены в комнате Старого Капитана. Любил морские карты, совсем не похожие на те, что в учебниках, любил фотографии пароходов. Любил даже большого крючконосого идола, которого Капитан привез из Африки. И только портрет бородатого человека не понравился Вовке.
Лицо бородатого человека было неприветливым. Одну щеку от глаза до губы пересекал шрам. Человек смотрел на Вовку (а может быть, мимо Вовки) угрюмо и неодобрительно. И Вовка прятал глаза.
Один раз он спросил:
– Это кто? Писатель?
– Нет, что ты, – сказал Старый Капитан.
– А кто? Путешественник?
– Путешественник? Да, пожалуй…
– Знаменитый?
– Ну, нет. Пожалуй, не знаменитый.
– Нисколько?
– Наверное, нисколько. Но какая разница? – сказал Старый Капитан.
– Если не знаменитый, тогда зачем он здесь? – сумрачно спросил Вовка. – Такой некрасивый и сердитый.
Старый Капитан удивлённо взглянул на Вовку. Потом долго смотрел на портрет.
– Нет, – сказал он уверенно. – Неправда. Это мой Лучший Друг. Лучшие друзья не бывают сердитые и некрасивые.
Тогда Вовка поднял глаза и тоже стал смотреть на портрет. А дома Вовка вырвал из тетради листок и достал цветные карандаши. Он не умел хорошо рисовать, но сейчас посидел с закрытыми глазами и всё как следует вспомнил.
Вовка нарисовал жёлтые, как пшеница, волосы и коричневые глаза. Потом нарисовал большой смеющийся рот и немножко оттопыренные уши. И получился портрет Сени Крабикова. Вовка взял четыре кнопки и приколол портрет в углу над штурвалом.
И, наверное, Вовка задел нактоуз. Потому что картушка качнулась, и курсовая черта перешла ещё на два градуса к зюйду.
Стоял очень теплый сентябрь. И деревья были ещё зелёные, и цвели в канавах мелкие аптечные ромашки. Только синий цвет неба стал чище и плотней, чем летом. И в этой синеве пролетали иногда над городской окраиной неровные треугольники гусиных стай. Это молодые птицы учились искусству полета перед трудным и дальним путём.
Щурясь от солнца, Капитан и Вовка смотрели из окошка на птиц. Старый Капитан достал из ящика стола стопку разноцветных флагов и сказал:
– Хорошо им, молодым. Но первый рейс – всегда нелегкий. Давай поднимем для них морской сигнал "Счастливого пути".
Вовка подпрыгнул:
– Давайте!
Из форточки они забросили на антенну телевизора бельевую верёвку. И на этой верёвке подняли над крышей флаги: один – синий с белым прямо-угольником посередине; второй – красный с жёлтыми косыми полосками; третий – с квадратами, как на шахматной доске: два белых и два красных.
Солнечный ветер подхватил флаги, и они захлопали как большие крылья.
Но через полчаса к Старому Капитану постучал товарищ Кычиков.
– Я, конечно, извиняюсь, – сказал он.– Здравствуйте. Вы только поймите меня правильно. Мне лично всё равно, висят эти флаги или нет. Но с начальством получатся неприятности. Нет у нас в домоуправлении такого порядка, чтобы, значит, морские флаги. Без особого распоряжения…
– Ну, нет так нет… – вздохнул Старый Капитан. – Ничего не поделаешь.
– Вы только поймите меня правильно, – снова сказал товарищ Кычиков. – Неприятности…
Потом он спускался по лестнице, и дом сердито гудел и потрескивал. Он был, видимо, недоволен.
– Ничего, – сказал Вовка, чтобы утешить Капитана. – Птицы всё равно уже видели сигнал. Это факт.
Они хотели снять флаги. Но конец верёвки выскользнул из форточки и качался на ветру. Нельзя было до него дотянуться.
