Надежда Надеждина - Партизанка Лара
– Ты что сказал?
– Сказал: богомолка! Завтра куда пойдешь? Богу молиться, попу ручку целовать?
– Ох, глупый!.. – вздохнула добродушная Фрося.
Но в глазах Лары уже зажглись озорные огоньки.
– А ты бы и ногу поцеловал, лишь бы тебя послали. Так не пошлют. Сиди в штабе, сиди!
Она посмела сказать «сиди!» ему, который раньше ее стал партизаном, научился хорошо стрелять и участвовал в боях. Она этого ничего не знала, и он ей не скажет, потому что он гордый.
Вечером Егоров, устроившись на завалинке, чистил трофейный карабин командира. Мишка подсел к Егорову, тронул курок.
– Какой-то ты нынче смутный, – сказал Егоров. – Задачка, что ли, не удалась?
– Что все ко мне пристают с этими задачками? – рассвирепел Мишка. – Разве поспеешь и воевать и учиться? Дядя Егоров, дайте-ка я почищу, а потом попрактикуюсь.
– Так ведь у тебя свой есть.
– Командирский лучше.
– А командир не осерчает? Хотя, говорят, ты ему жизнь спас. Я-то недавно в этой бригаде, но слышал от людей, что глаз у тебя меткий.
– Это точно, – с важностью кивнул Мишка, – глаз у меня меткий. А насчет командира вы сами понимаете: где командир, там должен быть и адъютант.
– Ну и как же это все-таки было? Как ты его спас?
– А вот как. Подпустили мы к себе фашистов близко-близко. Они на велосипедах ехали. Человек сто. И начали их лупить. Которых мы положили, а которые побросали велосипеды – и в лес. Мы за ними. Командир впереди, я позади. Он не заметил, а я заметил: один фриц залез на дерево и целится оттуда в командира. Только он не успел, гадюка, я в него раньше попал. Так что стрелять я умею. Но если долго не практиковаться, можно меткость потерять.
– Ну что ж, – Егоров протянул Мишке карабин, – попрактикуйся. Только во что ты будешь стрелять? В дерево неинтересно, дерево на месте стоит.
– Понятно: надо в движущуюся мишень.
На рассвете девочки понесли листовки в Неведро, а к полудню в штаб вернулся командир. Он первым делом спросил про Мишку. Выяснилось, что никто никуда мальчика не посылал.
Однако Мишка исчез. Исчез и карабин.
Неведринская церковь высоко на горе. Ее окружают березы. Их белые стволы сливаются с белыми стенами, и листва как бы отдельно висит в воздухе. Кажется, что вокруг церкви, чуть пониже куполов, ходят зеленые облака.
Разыскав на погосте домик попа, девочки вручили отцу Николаю записку.
– За здравие подавала записочку или за упокой? – просунув голову в дверь, полюбопытствовала попадья.
– За здравие! – засмеялась Лара. – За упокой – это пусть фашисты подают.
Теперь девочкам надо было осмотреть церковь, где они будут распространять листовки. В церкви было еще пусто. Какая-то старушка в темном платочке затыкала березовые ветки за образа.
В Ленинграде Лара однажды ходила на экскурсию в музей – в Исаакиевский собор. Там девочку поразили колонны – огромные, в два обхвата, гладкие и холодные, как лед. И пол был тоже холодный и такой гладкий, что ноги разъезжались, как на катке.
Но самое удивительное там было эхо. Скажешь слово – и над твоей головой загудит. Ты уже замолчал, а все еще гудит, все еще летает под куполом твой голос. Такой он высокий, Исаакиевский собор!
А в неведринской церкви потолок был низкий, пол деревянный, облезлый – не на что смотреть. Лару заинтересовала лишь стеклянная чашечка, висевшая перед иконой на тоненьких цепочках. Сквозь ее прозрачные, изумрудного цвета стенки просвечивал огонек. Он горел ровно, не чадил, как партизанская коптилка.
– Бабушка! – самым ласковым голосом спросила Лара старушку. – Где вы жир для своей коптилки достаете? И нам охота такой жир достать!
– Озорница, безбожница! Священную лампаду коптилкой называет да еще задом стоит к алтарю.
– Фрося, а что такое алтарь? – прошептала Лара, выждав, когда вдали затихли сердитые старушечьи шаги. – Нам на экскурсии это не объясняли.
– Я тоже не очень знаю. Ну, место такое, где священник читает молитвы. Вон там, за перегородкой. Я только знаю, что женщинам в алтарь ходить запрещено.
– Это почему же? У нас женщины равноправные. Я бы на их месте уже из-за одного этого не стала бы в церковь ходить.
Постепенно церковь наполнилась народом. Стало душно. Запахло, как в бане, человеческим потом и березовым листом.
Служба началась. Священник нараспев произносил слова молитвы, и в ответ ему глухо гудел хор.
Если молитва была особенно важная, все кланялись или становились на колени. Стоило наклониться белевшему впереди женскому платочку, и, словно полевые цветы под ветром, начинали склоняться и другие – белые, голубые и коричневые платки.
Вместе со всеми наклонялась и Лара. В это время было всего удобнее опустить в чью-либо кошелку листок. У девочки было такое чувство, словно она с вышки прыгает в море. И страшно и весело.
Конечно, страшно. Ведь рискуешь головой. А весело потому, что никто ничего не заметил, что тебе удалось.
Уже и в этой, и в той, в десятках кошелок лежат листовки. Их будут читать во всех деревнях. Люди узнают правду. Красная Армия наступает. Но надо помогать армии, помогать партизанам быстрей разгромить врага!
Осторожно передвигаясь в толпе, Лара заметила большую, обшитую клеенкой кошелку. Туда можно опустить целую пачку листовок! Но и старуха, которой принадлежала кошелка, тоже заметила Лару. Неспроста эта чужая девчонка к ней жмется: хочет съестное украсть.
– Что ты все вертишься, девочка? Пришла в церковь молиться Богу, так и молись.
Лара сморщила нос, пытаясь изобразить на своем лице набожность, и несколько раз торопливо перекрестилась.
Но сейчас же снова услышала шепот:
– Господи! Все православные крестятся справа налево, а энта наоборот. И кто же тебя, девочка, по-басурмански креститься учил?
– Извините, тетенька, спуталась.
В эту минуту церковный хор запел что-то торжественное, и старуха, подобрав юбку, опустилась на колени.
Снова стали клониться к полу белые, черные и голубые платки. Но один маленький цветастый платочек не наклонился. Фрося делала отчаянные знаки, показывая подруге на дверь. Значит, надо было уходить, и уходить немедленно.
Девочки бегом спустились с церковной горы. Здесь можно было остановиться. Никто их не догонял.
На выгоне паслось стадо. Коровы жадно захватывали толстыми губами сладкую молодую траву. Мальчик-пастушонок, поглядывая на девочек, жевал щавель. Через плечо пастушонка висел длинный кнут.
– Ой, Лариска, кого я сейчас у церкви видела! Чуть было листовку ему не сунула, а когда разглядела, прямо обмерла.
– Кто же это был?
– Печеневский староста, твой дядька. Теперь он знает, что мы не поехали в Германию. Как думаешь – донесет?
– А может, и нет. Партизан побоится.
Ларе не хотелось говорить о дяде в такой веселый весенний день. Жаль только, что в кошелке осталось несколько листовок. Надо кому-нибудь их отдать.
– Эй, мальчик! – окликнула Лара пастушонка. – Ты грамотный?
– А тебе что? – Мальчик выплюнул изо рта щавель, вытер зеленые губы. – Мы в немецкую школу не ходим.
– И мы не ходим. Но ведь в нашей школе тебя читать учили? Возьми, почитай.
Мальчик неохотно взял протянутые Ларой листовки, развернул их и протяжно свистнул. Ему бросилась в глаза крупно написанная фраза: «Смерть немецким оккупантам!»
– Это мы прочтем. Всей деревней прочтем.
Он засунул листовки за пазуху и побежал по изумрудно-зеленому выгону, оглушительно хлопая кнутом. Своими ухватками он сильно напоминал Мишку.
«А что сейчас делает Мишка? – подумала девочка. – Кажется, он вчера на меня обиделся. Чудак человек! Неужели нельзя пошутить?»
– Твоя работа?
Командир бросил на лавку застреленную курицу.
Мишка поежился. Как будто похоже. И у той были такие же пестрые перышки. Мишка потрогал морщинистую желтую куриную ногу. Наверное, она.
Просто удивительно, как быстро все стало известно! Не успел вернуться, как уже вызвали к командиру и даже курицу в штаб приволокли.
– Что молчишь? Это твоя работа?
– Моя.
– Я так и знал! Еду по лесу, а навстречу деревенская женщина. «Иду, – говорит, – на вашего дъютанта жалиться. Прискакал утречком в нашу деревню – и ну по курам палить. Пеструшку мою застрелил».
Мертвая курица зловеще смотрела на Мишку мутным глазом. Ее поникший гребешок побледнел.
– Мы беспокоимся, куда он пропал, что случилось, а он безобразничает… Да разве может так поступать партизан?
– Я не безобразничал… Я только хотел попрактиковаться в движущуюся мишень.
– Вот за эту движущуюся мишень и сядешь под арест.
– Слушаюсь! – держа руки по швам, вытянулся Мишка. – Задачник разрешите с собой взять?
– Задачник? – Командир чуть заметно улыбнулся. – Ну что ж, разрешаю. Возьми.
Егоров повел Мишку в амбарчик, куда сажали под арест.
Мальчик шел бодро, сбивая на ходу головки одуванчиков. Под мышкой торчал задачник.
