Макс Бременер - Тебе посвящается
— Как, серчаешь еще?
— Да, — ответил Валерий.
— Вот я и слышу, — сказал Гайдуков. — Так вот, брат, не виноват я перед тобой. По трем, значит, причинам…
«По трем причинам!» — ужаснулся Валерий, представив себе, как Лена, пока Игорь излагает эти причины, без толку пытается дозвониться и, отчаявшаяся, уходит из автоматной будки… Душа не лежала мириться с Игорем, но главным для Валерия было — тотчас закончить разговор. И он поспешно ворчливо перебил:
— Ладно, чего долго рассуждать! Может, и верно, ты не виноват. Хватит про это!
— То-то и оно! — проговорил удовлетворенно Гайдуков. — Ну, будь здоров. Может, сегодня заскочу. Пока!
Валерий со вздохом повесил трубку.
В три она не позвонила. В четыре — тоже. Валерии, сутулясь, ходил по комнате и гадал: «Заболела? Но вчера была здорова. Раздумала? Но почему? Просто забыла? Едва ли…»
В половине пятого зашел за «Комсомольской правдой» Владимир Андреевич, отец Жени. (Соседи выписывали разные газеты и потом давали их друг другу читать.) Остановившись в дверях, он спросил Валерия:
— Случилось что-нибудь?..
— Да нет, ничего, — ответил Валерий и перестал ходить по комнате.
Он сел, и стало явственно слышным тиканье стенных часов. Каждое «тик-так» отдаляло его от двух часов, когда звонок был реален. Он вышел в коридор, словно там, где не было часов и тиканья, время проходило не так скоро и не так пугающе безостановочно.
Вернулась из магазина мать, и это говорило только о том, что приближается вечер. Она щелкнула выключателем. Свет лампы был неприятен — еще одно подтверждение того, что наступает вечер.
Приоткрыла дверь Марина Петровна, мать Жени, и позвала Ольгу Сергеевну с Валерием «на чашку чая». Такие общие чаепития или ужины часто устраивали по воскресеньям дружившие между собой соседи. Особенно по вкусу это было матерям — хождение в гости избавляло то Марину Петровну, то Ольгу Сергеевну от хозяйственных хлопот. Кроме того, Женя, страдавший отсутствием аппетита, в гостях и при гостях ел, по словам Марины Петровны, куда охотнее. Это также было немаловажно.
Едва соседи собрались за столом, раздался телефонный звонок. Валерий метнулся было из комнаты, но Владимир Андреевич его опередил.
— Это меня! — крикнул он из коридора.
Придя в комнату после короткого разговора с приятелем, он заговорщически осведомился у Валерия:
— Что, должна позвонить она?
— Должна была… товарищ один… — пробормотал Валерий.
— Понятно, — сказал Владимир Андреевич. — Все-таки ждать звонка в теплой квартире куда веселей, чем ожидать прихода девушки около какого-нибудь памятника. Мне вот, — продолжал Владимир Андреевич, — Марина одно из первых свиданий назначила около памятника Пушкину. Я ждал ее полчаса без результата, потом хлынул ливень, и под ним я простоял еще полчаса. Причем я был совершенно один на площади — все укрылись в подъездах, или под навесами, или, наконец, куда-нибудь бежали, — а я торчал у памятника, боялся, что Марина придет и огорчится, если не застанет меня на условленном месте. А она пришла, когда дождь утих, сухая — ни одной капли на нее не упало, — аккуратная такая и неторопливая. Оказалось, на пятнадцать минут она решила опоздать заранее. Пошел дождь — она решила переждать. Прошел дождь — она отправилась на свидание, ничуть не сомневаясь, что я окажусь на условленном месте…
— Попробовал бы ты на нем не оказаться! — грозно произнесла Марина Петровна улыбнувшись.
— И после этого ты на ней женился? — спросил пораженный Женя.
— Да! — ответил Владимир Андреевич с притворно сокрушенным вздохом. — Именно так.
— А я, например, — сказал Женя почти наставительно, — очень ценю в людях точность. И на неточном человеке ни в коем случае не женюсь.
— Ладно, увидим. Молоко допивай, — сказала Марина Петровна.
«Значит, это у них у всех так водится… Не только Лена… — сумрачно соображал Валерий, не чувствуя себя тем не менее сколько-нибудь утешенным. — Что ж…»
Зазвонил телефон.
— Будьте добры, Валерия… Валерий?! Ты, наверное, меня уже знать не хочешь?
— Что ты! Почему?.. — возразил он.
— Тут у меня мама прихворнула немного. Не могла ее оставить. А сейчас папа пришел, я сразу выбежала к автомату… — Она смолкла.
Слово теперь, видимо, было за ним.
— Погуляем? — предложил он.
— Погуляем… — согласилась Лена. — Хотя погода вообще-то жуткая.
— Может, тогда… может, ко мне зайдешь?
— А ты где живешь?.. — спросила она колеблясь.
— Близко! Тут совсем близко! Если проходным — две минуты. Хотя ты проходным не пойдешь, — спохватился он, подумав, что девочки, наверное, не пользуются проходными дворами. — Да все равно — рукой подать.
Он стал с воодушевлением, с уймой подробностей объяснять, как сказочно короток, прям, прост путь до его дома.
Лена сказала, что сейчас придет. И тут, вопреки всему, что растолковал, Валерий испугался вдруг, что она не найдет дороги, станет плутать, и велел ей оставаться у автомата на площади — он сам за ней прибежит.
Мать сразу заметила, как переменился в лице Валерий, когда он, уже в пальто, заглянул к Марине Петровне.
— Мама, — заговорил он быстро и возбужденно, — я сейчас вернусь!.. Нет, ничего не произошло. Сейчас ко мне зайдет мой товарищ, с которым мы на одной парте сидим. Вот и все.
Почему-то он говорил о Лене в мужском роде, несмотря на то что соседям предстояло, конечно, ее увидеть, и вообще не к чему было напускать туман.
— А как фамилия товарища? — спросила мать. — Это не Гайдуков?
— Его фамилия Холина, — ответил Валерий, продолжая упрямо говорить о Лене в мужском роде. — Мы сейчас придем. — И, желая показать, что во всем этом нет решительно ничего потайного, добавил, убегая: — Женька, ты заходи! Мы тебе по алгебре поможем.
Чего хотелось Валерию в тот вечер? Его желания были определенны: чтобы Лена понравилась матери сильно, восхитила бы ее, чтобы мать не показалась Лене замкнутой, суховатой и непременно приглянулась; чтобы все втроем они о чем-нибудь весело беседовали — пусть, например, мать примется подтрунивать над тем, как косноязычно он выражается: это у нее получается забавно и необидно.
Но вышло все немного по-другому.
Мать, как это случалось с ней только в минуты большого смущения, была церемонно и как-то даже старомодно вежлива. Стол оказался очень хорошо сервированным — так хорошо и тщательно, что это ошеломило в первую очередь самого Валерия, который и разостланную узорчатую скатерть и расставленную на ней посуду — ободок черный с золотом — видел до этого в употреблении не более трех раз в жизни.
Ольга Сергеевна угощала Лену, чересчур часто осведомляясь, не подлить ли ей чаю, а Валерий, морща лоб, силился вспомнить что-нибудь очень смешное. Ему казалось, что сейчас самое важное — рассмешить мать и Лену: это разрядит напряжение. Но он не мог ничего припомнить.
Внезапно вошел Женя, причесанный и одетый так, как мальчики его возраста бывают причесаны и одеты лишь в дни именин. Поздоровавшись, Женя сел за стол напротив Лены и стал молча в упор на нее смотреть.
— Тебе задачу помочь решить? Мы это в два счета… — сказал Валерий, объясняя Женино появление.
— Задача решена, — кратко ответил на это Женя, не отрывая от Лены внимательных глаз.
«Черт, как его вытурить? — подумал Валерий, готовый провалиться сквозь землю. — Он, кажется, рано спать ложится…»
Тут Валерию повезло. Постучала Марина Петровна:
— Женечка, домой! Пора спать.
Женя покорно встал. Но, прежде чем увести его, Марина Петровна стала зачем-то оживленно рассказывать, каким был Валерия в детстве. Она сообщила, что он не терпел купаний в корыте, что он — удивительно! — охотно раздаривал свои игрушки друзьям, что он был задиристым, но на редкость рассудительным мальчиком, и, наконец, что он совсем не играл с девочками — никогда их не принимал в мальчишечьи игры.
— Ни в какую не принимал, стороной обходил! — И Марина Петровна рассмеялась, оттеняя этим смехом ту разительную перемену, которая с тех пор произошла.
После этого Ольга Сергеевна коротко, но опять-таки неизвестно зачем, поведала о том, как Валерий, семи лет, заболел дифтеритом, который сперва приняли за ангину, а встав в первый раз с постели, спросил:
«Мама, я теперь больше не пациент?»
Валерию подумалось, что, слушая все это, Лена, наверное, жалеет о потерянном вечере. А она видела его смятение и сочувствовала ему.
Марина Петровна и Женя ушли, Ольга Сергеевна не мешала сыну и гостье, только изредка вставляла свое слово, но все-таки Валерий вел себя несколько принужденно, потому что вспоминал все время о речи Зинаиды Васильевны, напастях, грозящих Хмелику и Борису, о дурацком примирении с Игорем по телефону… Но обо всем этом неудобно было говорить в присутствии матери — и не потому даже, что не улыбалось ее в это посвящать: слишком долго пришлось бы вводить Ольгу Сергеевну в курс событий. И он ждал: может, мать отправится сейчас на кухню с посудой, и они останутся одни.
