Светлана Лубенец - День признаний в любви
Поскольку Соня молчала, Фил опять начал говорить сам:
– Я понимаю, что тебе сейчас мое предложение кажется странным, но со временем, может быть, я сумею понравиться тебе.
– Нет! Вряд ли! – мгновенно отреагировала Чеботарева.
– Ты не отказывайся так уж сразу… Кудрявцев все равно к тебе больше не подойдет.
– С чего ты это взял? – прошептала Соня. – Почему?
– Ну… мне показалось, что он очень тобой недоволен, – ответил Доронин.
– Ты ничего не можешь знать наверняка!!
– Да, стопроцентной уверенности у меня нет, это так…. Но я кое о чем догадываюсь! И, заметь, это меня от тебя совершенно не отталкивает. В отличие от Федьки. Разве это не может пойти мне в плюс?
– В плюс… да, но и только… Ты просто не знаешь, что такое…
Соня замолчала, и Филипп продолжил за нее:
– …любовь? Ты это хотела сказать?
– Допустим…
Филипп хмыкнул, пнул еще одну ледышку, оказавшуюся под ногой, и проговорил:
– Но, возможно, это не я, а ты не знаешь, что такое любовь.
– Бред! – раздраженно крикнула Соня и натянула на голову капюшон пушистой шубки. Потом, слегка оттолкнув Доронина, она добежала до соседнего подъезда, где жила ее лучшая подруга Оксана, и скрылась за его дверями.
Филипп чертыхнулся и побрел к своему дому.
Часам к четырем дня все учащиеся 9-го «А» окончательно забыли о том, что у них сегодня день без вранья. Кто-то по привычке легко соврал родителям, что в школе им почти ничего не задали, кто-то скрыл полученную двойку, кто-то попросил денег на косметику в два раза больше, чем стоили тени для век, которые хотелось купить, кто-то сказал, что поехал на тренировку, а сам отправился к приятелю, чтобы посмотреть новый фантастический фильм. Оно и понятно. Кто проверит-то? Врать, не краснея, – это норма жизни… Самозащита… Оборона…
Но так ли это?
Первый день после дня без вранья
Первым уроком в этот день был русский. Раиса Ивановна начала с неприятного:
– Хочу сообщить вам, что Мария Ростиславовна совсем разболелась. Давление так и не понизилось… В общем, она в больнице с гипертоническим кризом. Может быть, тот, кто виноват в ее болезни, все же признается? Чистосердечное признание, как известно, смягчает вину… Можно к ней в больницу сходить, извиниться за шалость… Ну… если это, конечно, шалость. Хотелось бы верить, что это сделано не из каких-то принципиальных соображений. Ну… то есть не для того, чтобы специально сорвать урок.
– Получается, что вы, Раиса Ивановна, призываете нас соврать? – как всегда, первым задал вопрос Савченко. – Это потому, что день без вранья закончился, да?
– Почему вдруг соврать? – растерялась учительница.
– Потому что мы же еще вчера уяснили, что никакой шалости не было. Кто-то действовал осознанно и расчетливо. Но лучше об этом Марии Ростиславовне не говорить, не так ли?
– Ну… я думаю, что рассказ о расчетливой подлости не прибавит ей здоровья.
– Тогда получается, что врать все же иногда надо, так?
Раиса Ивановна шумно выдохнула и тяжело опустилась на стул. Она еще размышляла о том, как лучше объяснить своим ученикам то, что она думает по этому вопросу, когда со своего места поднялся Филипп Доронин и сказал:
– Ну ладно… Хватит уже об этом. Надоело. Я доску испортил, сознаюсь.
– Как? – Раиса Ивановна недоуменно вскинула брови. – Ты? Не может быть? Зачем?
– Назло.
– Кому назло? – продолжала недоумевать учительница.
– Как это кому? Само собой, Манюне… то есть Марии Ростиславовне Ковязиной, учительнице английского языка, – четко произнес Фил, глядя на доску.
– Не может быть…
– Почему это не может? Меня вон… Ирина Разуваева видела… Я был в кабинете английского языка на перемене, перед самым уроком, и никому не давал в него войти. А Мария Ростиславовна была занята, читала свои записи, готовилась и на меня даже не смотрела. Да если бы посмотрела, могла и не узнать. На ней очки были те, в которых она только читает и пишет.
– Но… зачем ты это сделал? Почему вдруг назло? За что? Чем Мария Ростиславовна перед тобой провинилась?
– А вот об этом я имею право умолчать. Вы не можете заставить меня рассказать еще и о причинах. У меня могут быть свои счеты с англичанкой. Только в больницу к ней я не пойду. Без моего посещения она скорей поправится. Я так думаю… А теперь делайте что хотите. Если надо пойти к директору – я готов. Хотите родителей вызвать – вызывайте… – И Филипп сел на место, все так же не сводя глаз с доски.
Некоторое время в кабинете русского языка стояла абсолютная тишина. Потом Савченко выронил линейку, которую крутил в руках. Класс дружно вздрогнул. Потом все внимательно следили за тем, как Руслан свою линейку поднимал. Она подниматься не хотела, пару раз выскальзывала из пальцев мальчика. Слежка за схваткой Савченко и его линейки являлась неким занятием, за которым можно было не думать о том, что сказал Доронин. Девятиклассники усердно отводили глаза от Филиппа. В конце концов непослушная линейка была положена Русланом на стол подальше от края, и ученики 9-го «А» опять дружно отвернули головы от Савченко и обратили свои взоры к классной руководительнице. Кому, как не ей, теперь решать, что делать дальше.
Раисе Ивановне тоже очень хотелось бы, чтобы этот вопрос был как-нибудь улажен без ее участия. Она не могла сообразить, что ей сейчас лучше всего предпринять, поэтому решила начать урок. В данной ситуации это, пожалуй, был единственно правильный ход. Разбираться с Дорониным она будет потом, один на один.
– Предлагаю все же начать урок, – сказала она, будто кто-то из девятиклассников мог не согласиться с ее предложением. – Для всех остальных обсуждений и разборок существует классный час. Итак, открываем тетради…
Учительница решила пропустить проверку домашнего задания, поскольку приличная часть времени уже была потеряна, и хотела назвать новую тему урока, но в это время со своего места вскочила Ирочка Разуваева. Ее лицо было неприятно розовым, будто воспаленным, белокурые локоны некрасиво сбились на одну сторону, а заколка в виде бабочки собиралась упасть на пол и стать новым объектом, который поглотит внимание ее одноклассников, после линейки Савченко.
– Это все неправда! – выкрикнула она. – Филипп ни при чем! Он этого не делал!!
– Что ты несешь? – тут же откликнулся Доронин, который тоже покраснел сразу всем лицом и шеей, как часто бывает с рыжеволосыми людьми. – Ты же сама меня видела!!
– Да! Я видела тебя в кабинете, но я знаю, что это сделал не ты!
– Откуда тебе знать? Я же сам выставил тебя из кабинета английского!
– Ну и что! У меня есть доказательства…
– Какие еще доказательства?!
Ирочка стояла возле своего стола, и ее губы, накрашенные бледно-розовой помадой, дрожали.
– Ну что же ты молчишь, Ира? – вынуждена была спросить Раиса Ивановна. – Какие у тебя есть доказательства?
– Я… я не могу их предъявить… – почти прошептала девочка, но во вновь воцарившейся напряженной тишине все ее прекрасно расслышали. – Это подло… подло сдавать человека… И я этого не стану делать… Пусть сам признается…
– Я уже признался, Разуваева! – крикнул ей Доронин. – Что тебе еще надо?!
– Это не он… не он… – все так же шепотом проговорила Ирочка, опустилась на стул и заплакала, закрыв лицо ладонями.
– Вот так номер, – произнес Савченко. – Тут даже дедукция не срабатывает. Что-то я ничего не понимаю…
– Да уж! Там, где любофф, дедукции делать нечего! – насмешливо провозгласил Юра Пятковский.
– Ты так думаешь? – с сомнением произнес Руслан.
– А то! Ты же сам ради этого, с позволения сказать, святого чувства… – Пятковский хихикнул, – …практически спер…
– Э! Ты, полегче! Не все в курсе!
– Ах, да! Ну прости…
– Так! Что-то мне совсем не нравится ваш диалог! – сказала Раиса Ивановна. – Вы еще чего-нибудь не отчебучили? А то я со вчерашним еще не разобралась!
– Что вы, что вы, Раиса Ивановна! – уже с настоящим смехом отозвался Пятковский. – Это мы так… о своем, о девичьем…
– Тогда, молодые люди, сворачивайте свои девичьи разговоры! – в тон ему ответила учительница. – Ты, Ира, пойди-ка умойся, приведи себя в порядок и побыстрей возвращайся. А мы все же начнем урок!
Ирочка вскочила с места и выбежала из класса, закрыв лицо. Когда за ней захлопнулась дверь, Савченко обратился к классной руководительнице:
– Как бы Ирка там не навернулась с закрытыми-то глазами! Сломает еще себе шею на нервной почве… Раиса Ивановна! Может, мне Разуваеву все-таки проконтролировать?
Учительница с обессиленным видом опустилась на стул и сказала:
– Ладно, сходи. Только не пропадайте оба надолго!
– Само собой, – ответил Руслан и вышел за дверь.
Ирочки в коридоре не было. Савченко подошел к двери девичьего туалета и прислушался к шуму льющейся воды.
– Ирка-а-а! – позвал он. – Это я, Руслан! Выходи!
Какое-то время по-прежнему слышен был только плеск воды, потом дверь чуть приоткрылась, и в щели показалось мокрое лицо Разуваевой, перечеркнутое от губ до уха полосой перламутровой розовой помады.
