Лидия Чарская - Том 20. Дом шалунов

Но рыцари не унывали. Правда, холщовые картузы были очень некрасивы и неудобны, но сердца шалунов были полны счастьем. На ночном столике Карла Карловича лежал конверт; в конверте — записка и деньги, ровно три рубля сорок копеек, полученные от старьевщика. На записке значились по-немецки, измененным до неузнаваемости почерком Витика, следующие слова:

"Пожалуйста, купите себе новый парик. Эти деньги вам принес орел с неба".

— Рыцари, слушайте! Я придумал славную штучку. Сегодня воскресенье, и можно позабавиться вволю. Я выдумал нечто ужасно смешное!

И Витик Зон плюхнулся на стул, где в ожидании самовара сидели за чайным столом все остальные рыцари во главе с Алеком.

— Что ты придумал, Витик? Что? — так и посыпались на него вопросы со всех сторон.

Даже «царь» не утерпел и полюбопытствовал, как самый обыкновенный смертный, и спросил:

— Что ты опять придумал такое, Витик?

— Имейте терпение. Сейчас скажу. Я очень устал! Ах, ужасно! — отвечал шалун. — У меня был сегодня урок.

— Как урок? В воскресенье? Что ты такое мелешь. Витик?

— Ах, какие вы все глупые! Извините, Алек, это замечание вас не касается, — самым серьезным образом обратился он к Алеку Хорвадзе и поклонился ему так низко, что ударился головой об стол, разлил сливочник на чистую скатерть и залил сливками сухарницу со сладкими воскресными крендельками.

— Извини, мой лоб, что я тебя ударил, — обратился он к самому себе под хохот товарищей и тут же прибавил, обращаясь ко всем: — Слушайте все: вы знаете, что Кар-Кар по-русски ни бе ни ме, то есть ровно ничего не знает, ничего не понимает. Но вот ему вздумалось обрадовать и потешить Макаку и заговорить с ним по-русски. Он обратился ко мне, чтоб я ему сказал, как надо говорить: "С добрым утром", "Как вы спали?", "Дай вам Бог всего хорошего". Тут я решил устроить ему «штучку» и сказал, что по-русски не говорят "С добрым утром", а говорят "Принесите нам самовар", и что вместо "Как вы спали?" надо говорить…

— Как? Как? — заволновались мальчики.

— Тсс! Кар-Кар идет! — предупредил Витик.

Все разом стихли. Мальчики поднялись со своих мест и отвесили поклон немцу. Один Витик сказал за всех:

— Гутен морген, Карл Карлович, — Немец кивнул и улыбнулся. Он был в очень хорошем настроении духа, хотя на голове его все еще сидел по-прежнему злополучный парик с дыркой, так как Кар-Кар не захотел воспользоваться деньгами, "принесенными орлом с неба". Деньги эти по-прежнему лежали нетронутыми на столе Карла Карловича. Но погода снова установилась хорошая, теплая, и лысина немца под рваным париком не чувствовала холода. Кар-Кар кивал, улыбался по своему обыкновению, сидя между мальчиками, и терпеливо ожидал, когда Авдотья принесет самовар. Даже пролитый сливочник и подмокшие булки не могли особенно испортить его светлого настроения.

— Ай-ай! — произнес он только и показал на пятно своим толстым пухлым пальцем.

Он хотел еще сказать что-то, но не успел. Вошел директор.

Александр Васильевич тоже был в отличном настроении духа. Через три дня должен был праздноваться день рождения его любимицы Жени, и добрый дядя решил позабавить свою проказницу на славу. А когда являлась возможность позабавить Женю, Александр Васильевич расцветал, как тюльпан. Его заросшее волосами лицо сияло, глаза блестели довольством.

Он кивнул пансионерам, улыбнулся им и весело крикнул:

— Здорово, мальчики!

И с протянутой рукою пошел навстречу Карлу Карловичу.

Карл Карлович вскочил и поспешил приветствовать своего директора. И оба сияли, и оба улыбались при этом. Наконец они оба остановились посреди комнаты друг перед другом. Кар-Кар прижал левую руку к сердцу, шаркнул своей толстой, неуклюжей ножкой и, пожимая правой рукой протянутую руку Макарова, проговорил, как только мог вкрадчиво и умильно:

— Принесите нам самофар!

— Что-о-о-о?!

Всякое сияние разом исчезло с лица Александра Васильевича. Он даже подпрыгнул на месте, и лицо у него побелело так, точно кто-то по ошибке мазнул его мелом.

Кое-кто из пансионеров фыркнул в кулак. Другие сидели с разинутыми ртами и предвкушали нечто очень интересное, что должно было случиться сию минуту.

Кар-Кар, ничего не подозревая, еще крепче сжал руку директора и, тряся ее так сильно, как только мог, произнес, задыхаясь от восторга, вторую фразу:

— Фам гофорят! Слюшаться!

Александр Васильевич с силою вырвал свою руку из руки Вейса.

Теперь его лоб, нос и части щек, не покрытые бородою, сделались красными как свекла.

— Вы с ума сошли? — сорвалось с его трясущихся губ.

Но Кар-Кар только замотал головою, отступил назад и, прижимая обе руки к сердцу, произнес, замирая от избытка счастья:

— Ви плохой слюга.

И, довольный своим искусством, медленно отступил к столу.

Директор вспыхнул. Потом побледнел. Потом стал снова красный, как мак на огороде. Ему в голову не пришло, что Кар-Кар просто повторял заученные русские слова, не понимая их настоящего смысла. Он даже забыл, что Кар-Кар не понимает по-русски, и, в ответ все еще улыбающемуся немцу, произнес резко, наполовину по-русски, наполовину по-немецки:

— Господин Вейс, я этого не потерплю! Вы меня оскорбили перед всем пансионом. Прошу вас сегодня же оставить пансион. Чтобы духу вашего не было в моем доме!

И директор вышел из столовой.

Глава 7

Мальчики притихли. Никому и в голову не приходило смеяться. Они поняли, что шутка Витика оказалась очень нехорошей. Карл Карлович после ухода директора посмотрел на Витика.

Витик не выдержал этого взгляда и опустил глаза. Карл Карлович проговорил, обращаясь к Витику, какую-то длинную немецкую фразу, зарыдал и выбежал из столовой, отчаянно махнув рукою.

Мальчики сидели совсем уже тихо, как мышки, не двигаясь, не шевелясь.

Витик Зон опомнился первый. Он упал на руки головой и горько заплакал.

— Не бойся, Витик, мы тебя не дадим в обиду, — произнес Павлик и обнял товарища. — Мы скажем, что все научили тебя сделать это. Понимаешь? Накажут всех, а не тебя одного.

— Ах, Па-а-вли-ик, — всхлипывал маленький шалун, — пу-сть лу-ч-ше… ме-ня на-кажут… Пу-у-сть при-бь-ют, то-о-ль-ко… бы… бы… Кар-Кар остал-ся…

И бедный Витик зарыдал еще громче, еще мучительнее.

— Как он плакал бедный Кар-Кар! Я думал, у него сердце разорвется! — вскричал Вова Баринов печальным голосом, сам едва удерживая слезы.

— Бедный Кар-Кар! Ведь он в сущности добрый и никогда нас не наказывал. Не то что Жираф! — повторил еще печальнее Бобка Ящуйко.

— Право, мне жаль несчастного, — прошептал Арся Иванов чуть слышно.

— Что он сказал, Витик, по-немецки, когда уходил отсюда? робко осведомился Миля Своин.

— Да, да, что он сказал, Витик? — так и кинулся к проказнику Антон Горский.

— Он сказал, что мы самые бессердечные мальчики в мире, что мы оставили его без хлеба и… что… что он не сможет теперь найти себе места, потому что не умеет говорить по-русски.

И Витик громко зарыдал.

Авдотья принесла самовар и снова унесла его, потому что все пансионеры единогласно отказались от чая. Унесли и хлеб, и масло.

Вдруг в столовую ворвалась Женя. Ее хорошенькое личико было бледно. Серые глаза печальны. Она, видно, бежала со всех ног, потому что очень запыхалась и с трудом переводила дыхание.

— Рыцари! — вскричала она, — я «оттуда»! Сейчас только… все узнала…

— Что ты узнала? Что? Что? — встрепенулись рыцари, окружая Женю. — Что ты узнала, Женя? Да говори же, говори скорее!

Женя вскочила на стул, оттуда на стол и произнесла мрачным тоном:

— Кар-Кар уложил свой чемодан.

Женя помолчала немножко и произнесла с расстановкой, как бы желая, чтобы слова ее произвели еще большее впечатление:

— Но Кар-Кар не уедет. Кар-Кар остается, — тем же мрачным тоном произнесла Женя, — но уезжает другой… уезжает совсем отсюда.

— Кто уезжает? Говори, Женя! — снова заволновались мальчики.

— Витик Зон, вот кто уезжает! — печально заключила девочка. — Дядя решил выключить его из пансиона и вернуть к родителям, если не найдется другой, который скажет, что это он научил Витю проделать такую шутку.

Бедные маленькие рыцари почувствовали себя очень скверно. Никому из них не хотелось быть выключенным из пансиона, и поэтому никто не решился бы сказать, что это он научил Витика его "штучке".

"Если выключат не Витю, то выключат другого". У Вити хоть родители есть: мама, папа. Витю отдали на исправление в пансион г. Макарова потому, что он слишком много шалил дома. Неприятно, если его отправят отсюда, но другому, сироте-мальчику, пришлось бы еще хуже.