Сергей Иванов - Бывший Булка и его дочь
Да это же мне снится, подумала Лида.
Стоять над пропастью, не держась даже за стеклянную дверь, было совсем не страшно. И она не стала просыпаться.
Она шагнула в синюю пропасть и сразу оказалась среди спутанных веток, словно среди водорослей, проплыла сквозь них, вылетела на чистую синеву. Невидимая гора упругого ветра держала её снизу. Она обернулась. Сева ещё стоял на отвесной стене у распахнутой стеклянной двери. Она позвала: «Сева!» И он полетел за ней.
* * *Он тихо открыл дверь, пропустил Маринку и вошёл сам. В квартире было темно и тихо. Только в ванной горел забытый Лидочкой свет.
Настроение было у него не блестящее. Суббота с воскресеньем кончились, однако он не чувствовал себя отдохнувшим. Опять не давала ему покоя утренняя тревога. И, не нравился этот вечер, убитый в пустых разговорах. («А что там делать будем?» — спросил он у Маринки. «Ну, поболтаем», — ответила она). И не нравилось кислое вино, которым его угощали, — ни голове, ни сердцу, только в животе мяучит…
Словом, поводов было предостаточно. Однако он твёрдо решил не подавать виду. Что ж, Маринке теперь из-за его хандры ни к кому в гости не показаться?
Он только был молчаливей обычного. Вернее, просто не произнёс ни одного слова, пока они ждали на кухне чайника и потом выпили по чашечке крепкого на сон грядущий — такой уж был у них ритуал возвращения из гостей: там хорошо, а дома всё же лучше! И они любили его оба.
Зазвонил телефон. Бегом на цыпочках он бросился в прихожую: кого там ещё угораздило на ночь глядя! Успел поймать конец второго звонка — выхватил трубку, как из огня…
— Извините за поздний звонок. Попросите, пожалуйста, Лиду.
— Спит она…
— Извините… А вы не можете передать, что ей звонила Надя? Хорошо? Только обязательно передайте: звонила Надя!
— Хорошо, хорошо, передам, — сказал он совершенно уверенным взрослым голосом. Ему вдруг припомнилось Азовское — там у Лидки была какая-то Надя.
Он пошёл допивать свой чай. Маринка заговорила о чём-то завтрашнем. Неурочный звонок скоро вылетел из головы. И Лида так никогда и не узнала, что поздно вечером в день их ссоры Надя очень хотела поговорить с ней!
Глава 4
Когда мы познакомились с ними, было начало января, а теперь конец февраля. И конечно, с тех пор много… снегов улетело.
Много… И курьерских метелей, что проносятся мимо окон, и медленных снегопадов, что рождают тишину. И простоватой снежной крупы, что сыплется на мокрый асфальт, сыплется и тает. И тех легчайших морозных пушинок, что танцуют в синем воздухе, танцуют и никак не могут упасть.
Много снегов. И много зимы… А что было за это время с героями повести?
Николай Петрович Филиппов, который сам себя втихомолку любил называть немного странным для современного уха прозвищем Бывший Булка, так вот он эти месяцы собирал новый станок. А схема попалась не дай господи: сложная, капризная. Но ведь на то она и есть экспериментальная сборка. А не нравится, не можешь — иди на конвейер, крути одни и те же гайки!
Последние недели он частенько задерживался после смены. Возвращался домой по вечернему морозу, по скрипучему, визгливому снегу и думал про себя, что он устал как собака и голоден как чёрт. Однако он не злился на такую свою жизнь и не был раздражён, потому что станок всё же начинал клеиться мало-помалу. А за те вечерние часы, что он оставался в цеху, ему платили сверхурочные — вполне хорошие деньги. И когда Бывший Булка думал о сверхурочных, он всегда вспоминал свою Лиду, как он купит ей что-то или как они поедут снова на юг.
Лишь в свободные минуты, по воскресным дням, его одолевала уже знакомая ему тревога. Она подходила сзади и останавливалась за спиной. Бывший Булка сидел не оглядываясь, но знал, что когда-то должен будет оглянуться…
Лида провела эти два месяца… В школе довольно-таки беспечно. Третья четверть, как известно, огромна! Ну, а в день расплаты… Где-то у любимых учителей получить четвертную четвёрку, а где-то отделаться лёгкой тройкой. А где-то — о боже! — будешь дрожать и подкарауливать особенно сердитую на тебя биологиню, чтобы спастись от двойки.
Это что касается школы. А что касается её души, дружбы… С Надей получалось всё отдалённей и суше. Они разлетались, будто две ракеты в космосе: огонёк ещё виден на чёрном телеэкране, а сигналы доходят долго, а слов уж почти совсем не разобрать.
Лида и сама не знала, отчего это и почему. Вернее, знала, конечно! Только признаваться неохота, что из-за Севки, из-за мальчишки они разошлись. Кому рассказать — позор!
«Надя, добрый день, это звонит Лида Филиппова (фамилию нарочно, хотя известно, что у Нади никакой другой Лиды нет). Как твои дела?» — «Спасибо, Лида, у меня всё в порядке. А у тебя как?» — «Нормально! А ты такое-то кино смотрела?..» И так минут десять про кино или ещё про что-нибудь поговорят — ну ладно, до свидания! И непонятно, зачем они звонят. И как-то тоскливо становится. Хотя бы Севка быстрей позвонил.
Севка…
Что же он всё-таки за человек, Лида понять не могла. Но вот как она к нему относится — это знала точно. И всегда ждала, чтоб он позвонил. И никому про него не говорила. Это было её личное дело! И не разрешала другим мальчишкам ни провожать себя после школы (появилась такая мода после нескольких фильмов — носить за девчонками портфели!), ни приглашать в кино. Хотя Севка бы никогда в жизни этого не узнал, ведь он учился за тридевять земель, совсем в другой школе.
Да, много с тех пор снегов улетело. А теперь они, кажется, улетали совсем, навсегда. На Москву, на Московскую область, на огромную территорию надвигалась первая в году большая оттепель!
…Это всё было как бы вступление. А теперь начинается сама четвёртая глава.
* * *Из передней, в щель полуоткрытой двери, через всю комнату, через двойные стёкла рам Лида видела звезду — такую яркую и так весело подмигивающую, что от хорошего настроения удержаться было просто невозможно.
Однако ей приходилось быть строгой.
— Сев, ну ты что, с ума?! — говорила она, вплотную придвинув трубку к губам, чтобы он хоть знал, как она к нему относится.
— Лид, ну ты можешь меня послушаться хоть один раз в жизни? Никто даже ничего не спросит. Я сто раз так делал!
— Не ври.
— Ну несколько раз делал…
— А зачем среди недели-то? Как будто в воскресенье нельзя.
— Ну в воскресенье, в воскресенье… — протянул он. — В воскресенье все могут. А среди недели им слабо… И тебе, значит, слабо?
— На слабо дурак попался.
— Да знаю! — сказал он уныло. — Ну, Лидочка, ну пожалуйста! Ну согласись один раз!
— Не могу!
Так они препирались ещё некоторое время. И тут Лида опасливо посмотрела на часики. Буквально с минуты на минуту должны были прийти родители.
Значит, надо срочно одно из двух: или окончательно отказывать, или соглашаться.
— Слышишь грохот? Это я на колени встал, Лид!
— Холодно же там будет, и потом…
— Холодно? — закричал он. — Плюс три, понятно? Солнце! Антициклон прёт, как я не знаю…
Она молчала.
— Лид… Ну, Ли-доч-ка! За это, Лид, я… буквально что хочешь.
Он дышал в самую трубку и Лида тоже — странное занятие, о котором никому и никогда нельзя рассказывать.
— Лид, ты согласна, Лид?
Она посмотрела на смеющуюся звезду и кивнула. А Сева будто увидел это:
— Лидочка! Я тебя за это очень крепко…
— Сева, если так будешь говорить, вообще не поеду! — Она дышала тяжело, но на этот раз крепко зажала трубку, чтоб он ничего не слышал.
Ужас!.. И счастье!
Они завтра встречаются на Ярославском вокзале в восемь тридцать утра. «А портфель куда?» — «Да придумай что-нибудь!» — крикнул он беззаботно.
* * *Но до чего же прекрасен месяц март! До чего ж глубоки, ослепительны его небеса, выметенные бесконечными ветрами. До чего же глубоки его лужи! Если подойти к ним тихо, чтоб ничего не вспугнуть, можно увидеть небо, изрубленное ветками на сотни синих окошек, можно увидеть облако и солнце.
До чего же прекрасен месяц март! Особенно для тех, кто только что пережил холодную и длинную зиму!
Конечно, март не так уж надёжен. И снег может нагрянуть, и холода завернуть. Да только не в надёжности дело. А в том, что именно с марта как раз и начинается весна.
Между прочим, такие вот деньки, как сегодняшний, встречаются и в феврале. И даже в январе, когда вдруг пройдёт по тылам зимы солнечная конница — и теплынь, и капель… оттепель!
И радуется Бывший Булка — как не порадоваться? — да помнит: ещё столько зимы впереди — страшно!
А уж в марте — нет, брат, извиняюсь. Он пусть и редкий, такой вот денёчек, да зато свой. На законном основании!
Он сел на лавочку, на самом берегу лужи, посмотрел направо, в длинную пустую аллею. Старая это была аллея. Когда Бывший Булка впервые появился здесь совсем маленьким пацанёнком, она была такая же — с высокими клёнами, с ветками, которые почти уже дотянулись друг до друга и переплелись, словно стропила огромного дома.
