Евгения Смирнова - Школа в лесу
— Слышишь, как скрипит? — кричал Чешуйка. — Моя так же тонко скрипела.
— Ну и пусть скрипела, а только, если хочешь знать, это моя раскладушка: у нее черное пятно на ножке. Вот, смотри, Чешуй несчастный!
Занька взял за ножку, но «несчастный» Чешуй не стал смотреть, а рванул раскладушку к себе изо всех сил. Раздался треск, и оба упали. В руках у Заньки осталась деревянная ножка с черным пятном, а Чешуйка барахтался под сломанной раскладушкой. С другого конца веранды бежала испуганная тетя Тиша.
Ребята раскутались, захихикали, подняли спор.
— Это Чешуйкина кровать.
— А ты почем знаешь?
— Она у него всегда так скрипит.
— Сам ты скрипишь! На ней Занька вчера спал.
— Что за класс этот третий «А»! Чистое наказанье, даю честное слово! — рассердилась няня, унося сломанную кровать.
Понемногу успокоились. Из-под меховых капюшонов торчали вздернутые носы и щеки, разрумяненные морозом.
Через сетку веранды виднелась темнозеленая стена леса. Пахло горьковатым дымком. С сосен от ветерка сыпался снег. Звенели льдинки. Тук-тук-тук! Где-то совсем близко стучал дятел. С шумом проехал грузовик, должно быть на кухню.
Занька вертелся на новой раскладушке и искоса поглядывал на лежащего рядом Чешуйку. Бедняга долго обиженно шмыгал носом. Ему было жаль сломанной раскладушки с черным пятном на ножке, которая умела так приятно и тонко поскрипывать. Новая совсем не скрипела, как он ее ни раскачивал.
На его шершавом длинноносом лице остались две полосы от слез. Спать ему не хотелось, лежать без дела скучно. Как нарочно, нигде не торчит ни единого перышка. Он осмотрел всю подушку, покосился на тетю Тишу, которая водила покрасневшим носом по книге, и осторожно мизинцем проковырял дырочку в ветхой наволочке. Оттуда он вытащил длинное перо, золотисто-зеленое с синим отливом, должно быть из петушиного хвоста, и стал поддувать.
Перо тяжело кружилось и падало на одеяло, а Чешуйка, красный, надув щеки, старался поддуть его к потолку.
Один за другим ребята раскрыли глаза и зашептали:
— Да ты не так дуешь, Чешуйка! Дуй, дуй вправо! Выше его гони!
Занька забыл про ссору, раскутался, перегнулся к Ивину и помогал поддувать.
— Сильней, сильней дуй, Чешуйка, — шептал он, весь багровый от усилий.
Тетя Тиша услышала шопот, увидела летающее перышко, захлопнула книгу и пошла к веселой компании.
— Тише, тише, тише! — испуганно зашипела она.
Поймала перышко, скомкала в комочек и выбросила за сетку.
Зое стало жаль перышка. Она легла на спину. Видно ей голубое ясное небо без единого облачка и светлые верхушки сосен, запорошенные снегом.
Слышны далекие веселые крики.
Надоело смотреть в небо. Она выдернула ниточку из шерстяного одеяла, скрутила шарик и стала подбрасывать кверху.
Глава шестнадцатая
Обнявшись втроем, Сорока, Эмма и Мартышка громко хохотали и толкали друг друга в сугробы. Они снова стали неразлучны. Вечером на прогулке к Зое подбежала Мартышка, молча сунула ей записку и убежала к девочкам. Зоя подошла к фонарю, развернула записку и прочла:
«Зоя! Катя Сорокина с тобой дружить не будет, потому что ты очень много командываешь, говоришь: очень нужна мне Сорока, и еще ты очень много воображаешь. Прошу не командовать. Атдай Катину ленту, а если не адашь, то мы не будем никогда с тобой водитца. Ну, Зойка, дружба прекращается навсегда.
Эмма, Катя и Мартышка».
Зоя вспыхнула, разорвала каракули на мелкие клочки и втоптала их глубоко в снег. «Это все Эмка! — с ненавистью подумала Зоя, и горячие слезы подступили к глазам. — Не хочет, чтоб Катя со мной дружила».
Обиженная, она бесцельно бродила вокруг изолятора. В окно второго этажа было видно, как девочки побежали наверх, в спальню. «Наверное, от тети Тиши прячутся», подумала Зоя. И правда, вслед за ними по лестнице поднялась тетя Тиша.
Многие ребята из третьего «А» теперь упорно не хотели гулять. Тетя Тиша вытаскивала их из-под кроватей, из-под лестниц; они убегали, прятались, и снова она охотилась за ними.
А на улице крепкий декабрьский морозец пощипывал нос. Снег скрипел под ногами.
На черном небе загорались крупные дрожащие звезды. Переливаясь голубым огнем, сияла Венера.
Тетя Тиша, замученная и расстроенная, вышла на прогулку. Все, кто не катался на катке, окружили тетю Тишу.
— Ольга Юрьевна, расскажите нам про звезды.
— Вон эта какая звезда?
— Да я близорука, ребята, не вижу.
— А вы очки наденьте, Ольга Юрьевна.
Тетя Тиша не любит очки. Она долго роется в карманах, медленно протирает стекла и долго осматривает небо.
— Вот эта — Венера, а эта, красноватая — Марс.
— Ну вот, Подколза, а ты спорил, что это Меркурий.
— Лучше всех Венера.
— А почему эта звезда мигает, а вот эта нет?
— Ольга Юрьевна! А как звезды сделались?
— А почему вот эти, вон, вон, мигают?
Ребята хотели знать все. Какое расстояние от земли до луны, можно ли жить на звездах? И почему около луны бывает круг?
Тетя Тиша рассказывала монотонным голосом, а ребята жадной толпой облепили ее со всех сторон, смотрели ей в рот и на небо и, запинаясь на ходу, старались не пропустить ни одного слова, потому что слушать про небо очень интересно.
Ребята заслушались. Сорока рассеянно взяла под руку Лермана, а он даже не заметил. Так и гуляли по темной аллее.
А когда вышли на освещенное место, Подколзин, который пятился задом, вдруг взглянул на Лермана, схватился за живот и залился визгливым смехом.
— Ой, не могу! — закричал он. — Ой, не могу, робюшки!
— Да чего ты, Подколза?
— Что это он? — спрашивали ребята.
Смеялся он так заразительно, что, глядя на него, захохотали все и даже тетя Тиша.
А Подколзин, весь красный, держался за живот, трясся, задыхался.
— Лермашка-то… — простонал он сквозь слезы и махнул рукой на Лермана, — Лермашка-то… ой, не могу!.. Под ручку гуляет!
И тут все увидели, что Сорока держит под ручку Лермана. Ребята кричали, падали, катались в снегу от смеха. Лерман, красный и злой, выдернул руку и крикнул:
— Ты! Сумафеччая дура! — Больше он ничего не мог сказать от злости.
— Да ну тебя! — рассердилась Сорока. — Я думала, что это Эмма.
Нахохотались до усталости.
В круг ворвался вихрем санитар Рябов, завертелся и заплясал, выкрикивая радостным голосом:
— Что я знаю, что я знаю!
— Что, что, Рябчик?
— Сегодня перед ужином баня, а завтра — ой! — а завтра нас в школу, потому что у Печеньки просто грипп!
— Урра! — громко крикнули ребята и заплясали «дикий танец радости». — Молодец Печенька! Ай да Печенька!
Долго в этот вечер в спальнях не затихал взволнованный шопот. Одна Зоя не принимала участия в общей радости и только с нежностью подумала о Мике: «Наверное, вырос, маленький мой».
Утром, наскоро позавтракав, третий «А» вместе с Марьей Павловной веселой, шумной толпой двинулся в школу, покидая ненавистную ссылку. В пустой раздевалке их никто не встретил.
— Марь-Пална! Ведь уроков нет, каникулы, где же все? — в недоумении спрашивали они.
— Не знаю, не знаю, — отвечала Марья Павловна.
Но только они разделись и ступили в широкий коридор, как распахнулись двери зала, оглушительно грянул шумовой оркестр, все классы, выстроенные рядами, крикнули, громовое «ура» и кинулись к своим приятелям. Гремели ложки, стучали барабаны, звенели трензеля, пел рояль, и под этот шум обнимались, плясали и кружили друг друга встретившиеся товарищи.
Тетя Соня и Марья Павловна поглядели друг на друга, отвернулись и стали сморкаться. Ребята из третьего «А» обнимали всех, кто стоял на дороге: педагогов, столовщиц, нянечек. Задушили объятиями тетю Олечку. Но тут зазвенел звонок.
— Кино, кино!
Няни уже задергивали окна черным сукном.
Когда началось кино, Зоя выскользнула в темноте и помчалась в дежурку. Закусив губу, она стояла перед дверью, не решаясь открыть. Нахмурившись, она толкнула дверь. Щит стоял на месте. Огромный здоровый зуб сиял ослепительной белизной, а рядом торчал испорченный гнилушка. Тут же был нарисован большой разинутый рот с белыми крепкими зубами, потому что его хозяин всегда чистит зубы.
— Ты почему не в кино? — спросила Феня.
Зоя, радостно подпрыгивая, умчалась в зал.
Вечером она побежала к Мику. Он потолстел и еще больше распушился. Настоящий кубарик. Всю прогулку она таскала его за пазухой, а он тоненько мурлыкал, как совсем настоящий кот.
Глава семнадцатая
Наступил последний день каникул, самый интересный — с карнавалом и встречей Нового года.
— Сегодня ужинать будем в десять часов, — сообщал всем Миша Рябчик, «лесношкольское справочное бюро». — Тетя Соня позволила лечь в одиннадцать.
