Теодор Вайсенборн - На пороге надежды
- Магазинный вор!
Йоген сделал вид, что ничего не слышал. Но на обратном пути как раз посреди двора снова повстречался с тем парнем. Его сопровождали еще двое одноклассников. Теперь уже они вместе проскандировали с издевкой:
- Бабник! Магазинный вор!
- Я тебя прибью, свинья! - крикнул Йоген и рванулся на парня, который был намного крупнее и мощнее его. Понимая, что в обычной потасовке шансов у него мало, он ударил противника по голове молочной бутылкой. Тот стал оседать на землю, прикрывая лицо руками. Сквозь пальцы струилась кровь.
На другой же день к ним явилась полиция. «Тяжелые телесные повреждения» - так называл это чиновник, который составлял протокол.
Мама и на этот раз ничего не сказала. Но она плакала. А через неделю пришла повестка в комиссию по делам несовершеннолетних. У инспекторши на столе лежало заключение из полиции, она говорила об акте насилия, держалась с безучастной приветливостью и советовала маме больше внимания уделять своему сыну, который, видимо, не подарок.
- С чего вообще началась эта драка? - спросила инспекторша Йогена.
- Он меня магазинным вором обозвал!
- Магазинным вором? Откуда ему такое в голову могло прийти?
В комиссии по делам несовершеннолетних о факте воровства ничего известно не было. Теперь Йоген, запинаясь, давал объяснения, а мама лишь изредка вставляла слово.
Инспекторша очень тщательно все записала, и отныне в его личном деле значились два правонарушения: кража, тяжелое телесное повреждение.
Йогену было все равно. Но когда в школе пошли слухи о происшедшем, он уже не мог относиться к этому безразлично. Он сразу недвусмысленно почувствовал: некоторые ребята, с которыми он был в прекрасных отношениях, стали избегать его. Зато другие, вовсе не те, с кем хотелось бы дружить, старались завоевать его расположение.
Но самое ужасное, что обо всем успел узнать господин Кремер. Как-то на перемене он отвел Йогена в сторону и сказал:
- То, что мне пришлось услышать, огорчило меня, Йоген. Ты же знаешь, я всегда был о тебе наилучшего мнения. И как тебя только угораздило влипнуть в эту историю? Это на тебя абсолютно не похоже! Однако сделанного не вернешь. Придется смириться с тем, что какое-то время твое имя будут склонять на каждом углу. В конце концов, сам виноват. А те, кто больше других языками чешет, чаще всего сами далеко не ангелы. Известное дело. И еще одно, Йоген. Между нами все остается по-старому, ясно? Я думаю, это был какой-то случайный срыв, и ничего больше. Глупость, конечно, первостатейная, ну, да с каждым случиться может. Есть старая поговорка: упасть не зазорно, стыдно не встать. Теперь ты должен взять себя в руки, чтобы никогда ничего подобного не повторилось. Могу я быть в этом уверен?
Йоген смущенно кивнул: он и вправду так думал.
Да только вскоре после этого разговора он опять столкнулся на улице с Эльвирой. На ней был небесно-голубой свитер, как в первую их встречу, и бусы смотрелись на нем просто великолепно.
- Эльвира, - сказал Йоген, загораживая ей путь, - ну зачем тебе понадобилось рассказывать кому-то про меня?
В ответе Эльвиры прозвучали вызов и самоуверенность:
- А пусть каждый знает, что ты за субчик. И нечего мне указывать, что я могу рассказывать своим друзьям, а что нет. Ну-ка пропусти!
В тот момент, когда она собиралась пройти мимо, Йоген попытался схватить бусы и сорвать их, но промахнулся и порвал небесно-голубой свитер. Он сделал еще одну попытку добраться до бус, но Эльвира сопротивлялась, и между ними завязалась настоящая борьба. Нитка у бус лопнула, и деревянные горошины зацокали по булыжнику.
Внезапно Эльвира закричала:
- На помощь! Помогите!
Из дома выскочил мужчина, подлетел к Йогену, крепко схватил его:
- Придется тебя, красавец, задержаться! И тебе, девушка, тоже. Интересненько, что этот парень расскажет полиции!
В полицейском участке за дребезжащей пишущей машинкой сидел молодой вахмистр.
- Чего же он от тебя добивался? - спросил он Эльвиру. Она зарделась:
- Сама толком не знаю. Думаю, хотел изнасиловать.
- Дура ты набитая! - крикнул Йоген. - Посреди улицы, так, что ли? Мне бусы нужны были, и тебе это отлично известно.
- Тяжелый случай, - сказал вахмистр и широко улыбнулся. - Так что же это - попытка изнасилования или преднамеренная кража?
Постепенно все прояснилось, а в изнасилование он с самого начала не очень-то верил. Рассказывая о том, как она с Йогеном познакомилась, Эльвира упомянула и Акселя.
- Выходит, тут замешан еще один? - заинтересовался вахмистр.
- Я его почти не знал, - поспешно вставил Йоген, - мы тогда только познакомились. Он тут совершенно ни при чем. Бусы украл я один. Аксель об этом и знать не знал, абсолютно. И при чем тут преднамеренная кража? Просто я хотел вернуть себе свои же бусы, и только. А эта вот - трепло известное!
- Ну уж, юноша, это не аргументы. - Вахмистру вся история, по-видимому, казалась весьма забавной. Составляя протокол, он то и дело расплывался в улыбке, и Йоген даже подумал, что, может, все еще обойдется.
Но вечером к ним заявилась Эльвира со своей матерью - по поводу порванного свитера. Мать у нее была очень полная, очень дерганая и страдала сильной одышкой.
- Мою дочь на улицу уже выпускать страшно: в любой момент на нее может напасть такая шпана, как ваш сынок, - заявила она. - А свитер стоил двенадцать марок восемьдесят, а по вашему паршивцу давно тюрьма плачет!
Мама отдала двенадцать марок восемьдесят, не проронив ни слова, и потом, когда Эльвира со своей матерью ушли, она хранила молчание.
На следующей неделе снова пришла повестка из комиссии по делам несовершеннолетних, и на сей раз инспекторша держалась заметно холоднее.
- Магазинная кража, нанесение тяжелого увечья, преднамеренная кража; если отвести указанные потерпевшей сексуальные мотивы, вполне солидный багаж для вашего мальчика, госпожа Йегер. Мне кажется, он действительно трудноуправляем.
- Когда парень в таком возрасте, а ты одна, да еще работать приходится, чтоб его прокормить...
- Да, да, это видно из документов. Могу себе представить, для вас это действительно непосильная нагрузка. В таком случае надо подумать, а не лучше ли в интересах вашего сына, пока до большой беды не дошло, воспользоваться добровольной отдачей на перевоспитание. Там и дисциплина, и надзор...
- Но не могу же я его просто так отдать куда-то! Я ведь его мать.
- Именно потому, что вы его мать, вам надо крепко подумать. Не хочу оказывать на вас какой-то нажим, госпожа Йегер, но мы теперь, разумеется, будем за вашим Юргеном-Йоахимом следить с особым пристрастием, и уж если еще что-то случится, не исключено, сами будете вынуждены ходатайствовать о направлении его в исправительное учреждение.
- Тогда уж, по крайности, не я его от себя отпихну.
- Это верно, но тут палка о двух концах. Если судья удовлетворит наше ходатайство, вопрос о том, когда его выпустят, будет решать соответствующее учреждение совместно с судом. Если же вы сами напишете заявление, то сможете в любой момент, как только будете уверены, что он взялся за ум, забрать его обратно. Еще раз повторяю: не хочу оказывать на вас какой-то нажим, но...
Часто говорят, что вот, мол, исполнительные инстанции любят работать не спеша. Но бывает и наоборот. Уже через две недели мама и господин Мёллер сдали Йогена в специнтернат.
Йоген все хотел поговорить с мамой, хотел поклясться, что больше наверняка уже ничего не случится. Но не сделал этого.
В последние дни мать вела себя так, будто его вовсе не существовало. Она подолгу разговаривала с господином Мёллером, и Йоген догадывался, что речь шла о нем. Какой же смысл говорить с матерью, которая не чает, как от него избавиться, поскольку это внушил ей господин Мёллер! Не мог же он убеждать ее в обратном!
В приемной господина Катца, директора специнтерната, господин Мёллер сказал:
- Теперь вы попробуйте из этого шалопая что-нибудь путное сделать.
Он вообще вел себя так, будто был его отцом. На что господин Катц реагировал недоумевающим выражением лица и всякий раз подчеркнуто адресовал свои вопросы матери. Но господин Мёллер, казалось, вовсе этого не замечал.
Если Йогену не изменяет память, мама вообще один лишь раз открыла рот - уже под конец, когда они прощались и Йогену поздно было что-либо говорить.
- Будь умником, мой мальчик, - так сказала мама.
А потом она ушла.
5
В выходные Йоген написал два письма и сочинение. Первое письмо такого содержания:
Дорогая мама,
уже неделя, как я здесь, и у меня все в порядке. Чувствую себя в этом доме среди таких разных ребят просто здорово. Мне уже отсюда никуда не хочется. Нашел несколько друзей, с которыми провожу время. Один налетчик, а что сделал другой - этого я лучше писать не буду. Не волнуйся из-за меня. Мне тут нравится, тут столькому можно научиться!
