Всеволод Нестайко - Супер «Б» с «фрикадельками»
— Подумал… Извините!
— А зачем извиняться?.. Я такой! На мальчишку похожий! Меня во время оккупации в войну даже в Германию не забрали. Хотя мне уже шестнадцать было. Потому что на вид был как двенадцатилетний. Но заводной был!.. Ты не смотри. Дрался, правда, плохо, но не убегал никогда. Всегда какую-нибудь палку увесистую схвачу или камень. Обижать себя не давал. А ты драться мастак?
— Н-не… — покраснел Шурик. — Я… Я… я драться не люблю…
— Да и я не люблю!.. Но если кто-нибудь по физиономии вмажет, неужели утрешься?..
— Н-не… — еще сильнее покраснел Шурик. — Я… просто… просто не помню, чтобы…
— Да ты действительно тюфяк… извини… — нахмурился дед Гриша. — Ни Богу свечка, ни черту кочерге… Ни рыба, ни мясо!.. Нельзя так!.. Неужели тебе папа…
— Нет у меня папы! — перебил Шурик.
— Извини!.. Не знал… — смутился дед Гриша. — Давно нет?
— Бросил нас, когда я еще в колыбели лежал. Я его и не видел никогда. — Такого парня бросил! Свинья!.. Ты же настоящий козак! Посмотри на себя! Высокий, широкоплечий… Мышцы накачаешь — Сильвестр Сталлоне! Шварцнеггер!.. Я в твоем возрасте до пупка тебе не доставал. Тебе только характер подправить, ферума, железа в организм добавить! Мягеньким, ватным в наше время быть нельзя. Смотри, что делается!.. Почему, думаешь, преступники сейчас блаженствуют? Оттого что в них ферума много. Смелые они, отчаянные. Тюфяков среди них нет. Трус на преступление не отважиться, побоится. И чтобы правда торжествовала, надо, чтобы порядочные люди были мужественными, смелыми. Чтобы не боялись давать отпор нечисти всякой.
— А… а как ферум, железо в организм добавляется? — спросил Шурик.
— Ну, кто-то рельсы грызет, железяки всякие.
— Что?!
— Шучу! — улыбнулся дед Гриша. — Это я так фигурально, образно, как говорил мой дачник профессор Вольский. Мы с тобой рельсы грызть не будем. А вот над характером поработать надо. А с чего начинается закалка характера? Не с нотаций, не с болтовни — с действий, с поступков. Давай я за тебя возьмусь. А?
— Как это?
— Ну, буду твоим тренером, пока ты тут. Как Лобановский. Попробуем тебя на форварда потренировать.
— Да! — отмахнулся Шурик. — Бабушка не захочет, не позволит.
— Ну, бабушку я беру на себя. С девушками я говорить умею. Вы у кого дачу снимаете?
— У бабы Насти. Вот там, за большой грушей.
— А-а, у Шулячки. Так мы же почти соседи. Моя через две хаты, вон там, где колодец с журавлем… О! Твоя бабушка уже переоделась и спешит, боится тебя одного возле речки оставлять. Ну, ты тут постой, я хочу без тебя с ней поговорить. И не подслушивай! Я этого не люблю! — сурово приказал дед Гриша и поспешил навстречу бабушке.
Шурик издалека видел, как настороженно-удивленно подняла брови бабушка, приблизившись к ней, дед Гриша начал говорить. А потом улыбнулась — наверно, дед сказал что-то остроумное, — а потом стала серьезной, сокрушенно покачала головой, потом начала возражать, перебивать деда, но спустя некоторое время замолкла, слушала внимательно и закивала, соглашаясь. Дед Гриша все-таки, наверно, умел говорить с «девчатами», убеждать их. Бабушка помахала Шурику и повернула назад, домой. А дед Гриша пошел к Шурику.
— Ну что? — нетерпеливо спросил Шурик.
— Порядок в танковых войсках! Достигли консенсуса, как депутаты в Верховной Раде. Отправилась к Шулячке собирать обо мне информацию. Да пускай!.. С Шулячкой у меня контакт. Значит так, голубок, начинаем тренировки. Сначала физическая подготовка. Ты плавать умеешь?
— Умею. Но… не очень… По-собачьи.
— По-собачьи пускай собаки плавают. А мы люди. Мы с тобой будем плавать как спортсмены — кроль, брасс, баттерфляй…
Дед Гриша разделся. К удивлению Шурика оказалось, что он, сельский дед, был не в длинных «семейных» трусах, а в плавках. Дед разбежался и нырнул в речку.
— Где вы так плавать научились?! — удивленно воскликнул Шурик, глядя, как пенится вода от ловких дедовых движений.
— В армии, голубчик, в армии! — отфыркиваясь, сказал дед Гриша. — Я же и на фронте был. Конец войны захватил, хотя и малолетний был. Дунай форсировал. Ну, снимай штаны, майку, лезь в воду!
Мама, с которой Шурик ездил на море, бабушка и тетки, с которыми он ездил на дачу, позволяли ему купаться только у берега, на мелководье, а дед Гриша сразу повел туда, где обоим было по шею.
— Не бойся! Не бойся! — подбадривал Шурика дед Гриша. Тут ям нет. Да и я таких здоровенных из воды вытаскивал — не поверишь! А надо, чтобы ты глубину почувствовал и не боялся ее. Рисковать по-глупому никогда не следует, но плавают люди, чтобы глубокие места преодолевать, а не там, где можно в брод перейти… Давай, давай, не бойся!
В первый день дед Гриша учил Шурика плавать брассом. И все время говорил, что-то рассказывал, объяснял.
Шурик уже знал, что живет дед Гриша сейчас один, жена, баба Оксана, приглядывает в Киеве за первым их правнуком Максимкой, которого подарила им внучка Михайлина… Один сын, Павло, работает в Киеве на заводе «Полиграфмаш», другой, Степан, — в Запорожье, на руководящей работе, в госадминистрации. Сам дед Гриша, бывший танкист, несмотря на свой мальчишеский вид и «мелкокалиберность», как он сам выразился, сорок пять лет возглавлял бригаду механизаторов, руководил здоровенными, под два метра, дядьками, и они слушались его «беспрекословно». И Шурик тоже слушал деда Гришу, раскрыв рот, то и дело глотая воду. Впервые в жизни им занимался взрослый человек да еще и такой необыкновенный. Шурик просто таки влюбился в деда Гришу.
— Ну вот, — сказал наконец дед Гриша. — Физическую подготовку мы провели. Брассом ты немного научился. Уже не по-собачьи. Собаки так не умеют. И на глубине побывал, страх переборол, феруму немного в организме прибавилось. После обеда приходи — продолжим!
Шурик с таким восторгом рассказывал бабушке о деде Грише, даже захлебывался. Бабушка растроганно улыбалась. Шулячка (баба Настя) дала деду Грише самую положительную характеристику. Поэтому после обеда бабушка без лишних слов отпустила Шурика к деду Грише.
Дед что-то мастерил, пилил ножовкою толстую широкую доску.
— А теперь, — сказал он, — теперь тебе задание — видел с каких мостков я рыбачил? — сделаешь себе такую же. Вот я материал подготовил.
— Да… да я… не умею, — растерянно сказал Шурик.
— У неумелого руки не болят. Я подскажу, не волнуйся. Но работать будешь сам. Я ни одного гвоздика не забью!
Они взяли доски, столбики, гвозди, молоток, лопату и пошли на речку.
— Вот смотри на мои мостки и соображай с чего начинать, — сказал дед Гриша.
Шурик внимательно оглядел дедовы мостки, поразмышлял и сказал: — Ну… ну, наверно, начинать надо со столбиков, на которых мостки держаться.
— Вот! Правильно! Ты, я вижу, мальчик сообразительный, смекалистый. Каждая постройка начинается с фундамента, с основания. Давай, вкапывай, голубь, столбики!..
До самого вечера провозились Шурик и дед Гриша. Ясное дело, дед не только командовал, а и немного помогал. Но все гвоздики, как и предупреждал дед, забивал сам Шурик. Дед держал гвоздик, а Шурик бил молотком. И хотя как не старался Шурик, чтобы не попасть деду по пальцам, без травм не обошлось. Дед терпел, только вел счет:
— О! Девятнадцатая контузия!.. О! За двадцать перевалило!.. Ты не извиняйся! Не извиняйся! Я понимаю. Ты не нарочно. Нарочно ты бы мне по голове влепил! Шучу!.. Не спеши!
Но когда мостки были готовы и прошли испытания — дед Гриша станцевал на них гопачок, — Шурика охватило такое чувство, которое он не испытывал никогда в жизни, — радостная гордость человека, который впервые сделала что-то путное свое руками.
Так началось мужское воспитание Шурика. Через несколько дней Шурик уже ездил верхом на коне, запрягал и распрягал, рубил колуном дрова, научился лазить по деревьям, что ему раньше категорически запрещалось…
И вот однажды дед Гриша сказал:
— А теперь будем закалять характер решительными действиями и самостоятельными решениями. Так вот тебе заранее. На краю села над речкой стоит развалюха, в которой никто не живет. Пойди, разведай, присмотрись хорошенько, прислушайся — нет ли там чего-нибудь, что потребует твоего вмешательства, помощи… А я по хозяйству возиться пошел. Вечером придешь, расскажешь, доложишь. Давай! Пошел!
И Шурик пошел. Развалюха была скособочена, с провалившейся соломенной крышей, заросшей бурьяном. Шурик обошел все подворье. Нигде никого и ничего, достойного внимания, тем более вмешательства и помощи. Пошутил дед что ли?.. Двери хаты были раскрыты, едва держались на одной ржавой петле. Шурик переступил порог и вышел в темные сени. И тут неожиданно послышалось жалобное мяуканье, которое раздавалось сверху. Шурик поднял голову и увидел четырехугольник — отверстие, которое вело на чердак. Мяуканье слышалось оттуда. Лестницы не было.
